Средняя степень небытия

Взвалив на плечи, как раненого, мертвого Борецкого, Софья спешит из цеха. Это невозможно быстро, труп тяжёл. Машинально зажатый в руке траурный шарик задевает за гвоздь на гробе и лопается. Будто завороженная толпа идёт за Софьей. Никто не решается ни остановить её, ни прикоснуться к ней. Аристарх шепчет на ухо бывшей баронессе, теперь бухгалтерше Гроденберг. Та спешит в дверь вызвать врачей, надежды на которых мало. Врачи едут долго, часто приезжают чтобы констатировать непоправимое.

По пожарной лестнице Софья тащит труп Борецкого на крышу. Нелегко ей даётся такая работа. Работа ли? Подобное не оплачивается. Софья проволакивает труп к краю крыши, пытается усалить. Труп не закоченел и подаётся подобно пластилину. Софья дергает труп за плечи, бьет по щекам. Она пытается оживить его. Но Борецкий не оживает. Тогда Софья решается поднять труп на ноги, делает попытку прислонить к себе, чтобы обняв броситься вмести с ним вниз. Поднявшаяся, разделившаяся на две группы толпа выходит из подсобок на крышу. Её члены, преображённые трудом на консервной фабрике люди, наконец, осмеливаются оттащить Софью от коченеющего Борецкого. Софья хватается за холодные пальцы дорогого человека, бьётся в истерике. Софья скользит по трупу и падает в обморок.

Сквозь обморок Софья видит, что вопреки тщедушной комплекции, Романист, теперь и директор, Аристарх поднял её на руки и несёт с крыши. Появившиеся в белых халатах врачи спускают к общему гробу труп Борецкого. Софью кладут на матрац недалеко от траурного пьедестала.

Баронесса, Лиза из Рязани и другие бывшие проститутки склоняются над Софьей, пытаются её успокоить. Они соглашаются, что смерть неизбежна и предпочтительнее умереть внезапно и молодым, чем мучительно и старым, но просят подождать. Подходит Аристарх. Он прогоняет проституток, будем называть девушек для краткости так, ибо выписывать – бывшие проститутки, а в настоящее время исправившиеся, работницы рыбной фабрики, чересчур долго, а бумага стоит денег. Аристарх называет проституток глупыми, они не точны, существуют ещё варианты: можно умереть внезапно и старым или мучительно молодым.

Софья видит над собой блестящие стёкла круглых очков Аристарха, его сухонькую ладошку с рыжими крошеными волосками по тылу, убирающую с её лица рассыпавшуюся причёску. Аристарх продолжает что-то говорить, вероятно, на умный манер, не на манер проституток, а в стиле романиста и директора предприятия, он успокаивает Софью. Софья думает, можно ли устроиться на предприятие Аристарха, не переспав с ним. Она отгоняет мысль как абсурдную и проваливается в небытие сродни сну, возможно, это тот небытие, где Борецкий хотел соединиться с ней. Отчего умерший полюбил её? Он любил другую женщину, она знала, страдал, когда та дала слово другому, чуть ли не собирался стреляться, плакал, рассказывал о случившемся в публичном доме, и вдруг полюбил её, охотник полюбил преследуемою жертву, правосудие - преступницу. О да, я знаю секрет, сказала она, мне говорил Аристарх, он изучал психологию, копался в науках о человеческой душе, Борецкий сам желал быть жертвой. Он пошёл в сыск не по одной любви к делу, а потому ещё, что примерял на себя платье преступника. Вот где собака порыта. Вот где… Она видела сон. И всё уже опять было не в настоящем, а в прошлом. Опять некий бесталанный Баян засыпал её байками. На митинге Аристарх вручил ей вымпел передовицы или какой-то знак, отмечавший трёхмесячное пребывание на фабрике, а она оправдала доверие, спустилась по ступенькам, с директорского пьедестала, взяла из гроба труп Борецкого и через цех потащила, чтобы поднять на крышу. Волочащиеся ноги оставляли две полосы на пыли пола. Лакированный ботинок соскочил. Аристарх и женский коллектив, из мужчин здесь работали лишь умственно неполноценные, нагнали Софью. Аристарх кричал, лицо его кривилось. Он говорил страшные, крамольные, паскудные слова, от которых немели и жмурились ведавшие виды проститутки. Аристарха бесконечная сцена неоднократного выволакивания из общего гроба трупа доводила до бесконтрольного бешенства. В сцене была гадость, гадость! Возможно, он признался, что всю жизнь трудился нештатаником на Гороховой и сдавал кого мог с той поры, как себя помнил. Короче, парниша…какая гнусность лезет в голову. В ней кто-то копается. Нет, умственные кроты копаться будут позже… У Аристарха началась истерика. Кроты его сломали. Сперва ещё держался, изображал доктора заглядывал в зрачки, прикладывал уже не сухую, влажную ладошку к узкому лбу, а потом вырвал труп и пытался неуклюже танцевать, вальсировать с мёртвым, по-прежнему заглядывая в глаза Софье, корчил рожи, показывая всю болезненную нелепость того, что Софья делает.

А всем надоело. Когда интенсивность раздражения доведена до предела, на него не реагируют. Работницы завода, помним, кто они, усевшись кругом, разложили домино на покрытом вымпелом бесчувственном Софьином животе.

Ни в прошлом, ни в настоящем и ни в будущем Софья и Аристарх стелили постель. Она – в длинной ночной рубашке с длинными рыжими волосами на голове, он – в длинных семейных трусах с длинными рыжими волосами на ногах. Аристарх и раньше тяготел к аскетизму, когда изгонял злых духов и застилал мебель в квартире белым, кровать на ночь ставили в центре главного фабричного цеха на горки консервных банок. Стены и потолок цеха были из крепкого грязного стекла и ближе к вечеру растворялись в окружающей бесконечности. Перекрытия, трубы, балки, проволока, агрегаты, механизмы и конвейер будто продолжались вовне.

Софья разложила по конопатым плечам волосы, бережно расчесала каждую прядь, сняла парик, открыв лысину. Вытерев полотенцем пот на черепе. Палочкой с ватой она брала мазь из банки, густо увлажняла раздражение на черепе. На обильно смазанную на ночь голову Софья надела целлофановую шапочку. Парик висел на набалдашнике грядушки. Софья совсем приготовилась ко сну, когда неловким движением, локтем задела Аристарха, уже погружавшегося в сон. Аристарх вскочил ужаленный, инстинктивно двинул кулаком по воздуху, нечаянно попав Софье в глаз. Через мгновение у Софьи красовался красный фингал. Софья не визжала и не набрасывалась, лишь виновато улыбалась, понимая, что случившееся лишь досадное недоразумение. У Аристарха же после оплошности, покалечившей партнёршу, если вспомнить и истекший день, окончательно сдали нервы. Он взял с консервной банки таблетку снотворного. Проглотил накопившуюся слюну, скрестил по-турецки ноги, пару минут раскачивался взад вперёд, чтобы успокоиться, но затем эмбрионально скрючился, сделался по-настоящему жалким, залился детскими горючими слезами.

– Не плачь, маленький, - сказала Софья, достала сморщенную обвисшую грудь рожавшей женщины, сунула вялый сосок в рот Аристарху.

Аристарх жадно пил молоко, всё больше умиротворяясь, затихая. Сопя. Смешанная с молоком слюна текла по губе. Засыпая, Аристарх прикусил Софье грудь забытыми быть снятыми на ночь протезами.

– Э-э-э, не кусаться. – предупредила Софья.

– И зачем же ты лгала? – вяло, снова засыпая. Спрашивал Аристарх.

– Чего же я лгала?

– Что ты та Софья? Ты же другая.

– Отчего же, я - та.

– Та была великовозрастно невинна, и в публичном доме Борецкий должен был стать её первым мужчиной, где-то произошла подмена.

– Подмены не было.

– У рожавшей и нерожавшей женщины разная грудь. У девственниц не течёт молоко. Где твой ребёнок?

– Я – Дарья Ильинична Крутогорова, единственная женщина, которую любил покойный Борецкий.

– Как гордо и нагло! Борецкий должен был быть слеп, причём ещё тактильно, чтобы не заметить разницы.

– Он сразу узнал меня, ещё в парадной у Гели Гельфман, но делал вид, что мы не знакомы, чтобы спасти.

– А в публичном доме?

– Он притворился, что был пьян.

– Врёшь! У той, настоящей Второй Софьи там, - Аристарх указал на лоно, - должна находиться татуировка кодов, банковских шифров революционных вкладов. Давай посмотрим, если ты точно Вторая Софья, а не Третья.

– Я не Софья, Аристарх. Повторяю, я – Дарья Ильинична Крутогорова, возлюбленная Борецкого.

– А Софья?

– Софья – партийная кличка. Чтобы путать ищеек, ради конспирации существовала одна кличка – Софья.

– Вот уж мне про это не знать, двойнику Желябова!

– Ты не мог знать, потому что не Желябов был главный, то есть он был главным формально, лидером была Перовская. Она, а не Желябов, устроила убийство Царя. И Софья Перовская создала уникальную систему защиты, систему Софьи.

Софья особенно стремилась заманивать в сети организации женщин, похожих на неё. Перовская заманила и меня. Из Дарьи я превратилась в Софью.

– Подожди, но тогда после ареста и казни Софьи Перовской, уничтожения организации « Народной Воли», на сегодняшний день по показаниям Рысакова и других под следствием три тысячи человек, неизбежна борьба за лидерство между оставшимися Софьями. Самое важное, кто из вас Софий станет главной.

– Я одна главная. Я – Софья, бывшая Дарья.

– Нет. Ты не одна. Ты сама прекрасно знаешь. А третья? Вас как минимум двое. Ты знаешь о существовании, ненавидишь и смертельно боишься ту вторую или третью Софью, как хочешь её называй.

Глаза Софьи вспыхнули.

– И ты не та Софья, у которой на лоне знаки. Если ты Дарья Крутогорова, тебе нужны были шифры революционных сейфов, чтобы обрести состояние и выйти замуж за Борецкого, потому что богачу Хлебникову ты давала слово из-за денег, а не по любви. И вот возможно ты всё объяснила этому Хлебникову, он не решился тебя терзать, ты уговорила его не насиловать твою волю, а помочь безденежью. Пользуясь знакомствами Хлебникова, проникла в Кресты. Вы связали надзирательницу и захватили ту Софью, что на теле носила знаки. Чтобыло потом я не знаю. Скорее всего, вторая Софья как-то опять улизнула. В общем, там что-то произошло, для меня неизвестное, но хорошо известное тебе. В результате тебе опять пришлось скрываться, теперь на доставшейся мне в руководство фабрике. Борецкий выследил тебя. Ты окрутила его…