Срезающий время

— Вас чем-то не устроил штуцер, полученный в амбаре? — удивлённо спросил я.

— Не время острить, месье. Кроме меня, здесь это никто не оценит. Я смотрю, у Вас на столике часы. Пожалуйста, переверните. Спасибо. Когда весь песок ссыплется, штуцер должен быть у меня в руках.

— Помилуйте, — снисходительно произнёс я. — Что Вы ещё захотите иметь в руках? Может, секретную карту империи, которую так ищет Коленкур, или прогноз на урожай одиннадцатого года?

Гостья облизнула губы и кокетливо поманила меня пальчиком.

— Я всегда получаю всё, что захочу, — сказала она. — А чтобы подстегнуть Ваше рвение, напомню: с мадам Ромашкиной остались мои люди. Они настолько несдержанные, что даже в моём присутствии позволяют себе вольности. Рассказать, что случится, если я не появлюсь вовремя?

Я взял в руку колокольчик и позвонил. Спустя полминуты дверь в кабинет отворилась, и Степан внёс поднос с фруктами, графином с ликёром и рюмками. Дождавшись, пока напиток будет разлит, я незаметно для собеседницы подмигнул своему помощнику, сигнализируя о начале мероприятия и произнёс:

— Принесите красный кофр из арсенала.

— Сию минуту, — пробормотал Степан и незаметно исчез, прикрывая за собой дверь.

Поднеся рюмку гостье, я взял в руку крупное яблоко с подноса и нарочито громко стал восхвалять лечебный напиток.

— Прошу! Попробуйте. Это не простой напиток. Почти двести лет рецепт ликёра шартрез скрывают монахи-картезианцы. А им он стал известен из старинных манускриптов, которые они же и сожгли, дабы похоронить тайну. Но…

— Разве не аптекарь Мобек его изобрёл? — удивлённо произнесла Жульет.

— Что Вы, Жером Мобек лишь повторил эликсир долголетия. И все эти "гранд-шартрезы" или зелёные настойки, выдаваемые за чудодейственные микстуры, к сожалению, не более чем блеклая тень истинного напитка.

В то время, пока я занимал разговорами о ликёре гостью, Тимофей со Степаном оглушили Альхена и, связав его, с величайшей осторожностью перенесли в пустующую оружейную комнату. Сначала его, а затем и кучера кареты. Так что, не услышав лишнего шума, мой рассказ о ликёре немедленно прервался.

— Впрочем, — сухо произнёс я, — мы заболтались, а песок практически весь высыпался. Вы хотели поведать мне о своих фантазиях про Анну Викентьевну? Я Вас внимательно слушаю. Расскажите, мне будет интересно, а то моя экспериментальная вивисекция весьма бедна. Я вот, пока не могу представить, с чего мне начать: то ли раздеть вас и обварить кипятком ноги; то ли сначала выколоть вам глаз?

— Вы ненормальный? — испуганно произнесла Жульет.

— Девочка, не в уме оказалась именно ты. Вместо того чтобы просто купить у поручика его штуцер, пусть даже за фальшивые ассигнации, которыми тебя изрядно снабдили, ты начала совершать ошибку за ошибкой. Сначала послала каких-то бандитов, а затем сама попыталась исправить свой промах и ещё больше накуролесила. Неужели ты до сих пор не поняла, что тебе надо молиться всем святым, дабы только выйти отсюда живой.

— Шутите! Это хорошо. — Жульет справилась со своим неожиданным испугом. Холодное презрение и ненависть исказили её прекрасные черты, и она принялась обличать меня, разумно выбирая стиль нападения, нежели защиты. — Почему Вы так невежливы в обществе дамы? Безосновательно злы и пытаетесь говорить о разных мерзостях? В прежние времена Вы умело оживляли общество у Градоначальника своими шутками, да и в одном известном амбаре повели себя на редкость галантно, хоть и необычно. Я с пиететом отношусь к необычным людям.

"Поверь, уж я-то постараюсь соответствовать этому образу, — подумал я, протирая крупное зелёное яблоко платком, — отвлечь бы тебя на секунду. Кто знает, что ты там в своей голове припрятала".

Момент настал буквально сразу же. Жульет продолжала нести всякую чушь и, не вставая с кресла, сунула руку в ридикюль пытаясь что-то достать. Именно тогда, почувствовав для себя опасность, я стремительно закрутил платок вокруг яблока и получившийся кистень обрушился на голову гостье. Безусловно, бить женщину даже в такой ситуации не совсем правильно (Жульет и в голову не могло такое прийти), но в своё оправдание могу лишь сказать: я действовал с минимальным для неё ущербом. Причём при явной угрозе своей жизни — спрятанный в её сумке стилет тому подтверждение. Кстати, обещания даме надо выполнять, где там шнурок для вызова? Ага, вот он. Хороший дом у Есиповича и, главное, комнат много.

Буквально звенящая тишина прервалась стуком молотка по чему-то мягкому и влажному, а за этим раздались громкие и продолжительные вопли. Затем вой и крики уже не прерывались. Свыше четверти часа тянулись жуткие терзания, пока леденящие душу свидетельства агонии не стихли до неразличимых стонов и слабых всхлипов, от которых мороз пробирал слушателей до костей.

И опять все смолкло. Дверь в оружейную комнату медленно раскрылась, явив взору Жульет тело её любовника Альхена, бывшего чиновника казённого завода, привязанного к стулу с высокой спинкой. Пытки исказили его черты и превратили в самое пугающее зрелище, какое может представить человек. Капли холодного пота, выжатые перенесенными страданиями, проступили на посиневшем от вздутых вен лбе и увлажнили перекошенное лицо. Остро пахло испражнениями и горелым мясом. Глаза, выкатившиеся из орбит, и растопыренные пальцы без ногтей словно укоряли её, допустившую подобное.

— Меня интересует, — произнёс я, — в какой комнате особняка в Шмолино Вы держите Анну Викентьевну. И ответ я хочу получить в течение этого получаса, пока не пришёл конец моему терпению. Время пошло, через пять минут смогу пообещать лишь безболезненную смерть.

— Вы негодяй! — крикнула Жульет, переминаясь босыми ногами. — Идите к чёрту!

— Тимофей, мой вопрос ты знаешь. Принимай клиентку. И да, передние зубы говорить не мешают, но могут укусить.

Я взял стоящую в углу железную кочергу, загнутую на конце буквой "г", оценил баланс и с размаха, словно в руке оказался клевец, всадил в макушку привязанному к стулу насильнику и изменнику.

— Быстрая и безболезненная смерть, — прокомментировал я свой удар.

— Она не в особняке! — завизжала Жульет, как только рука Тимофея схватила её за шею. — В особняке засада. Её заперли в конюшне, в чулане конюха.

— Продолжай, — сделав знак Тимофею отпустить даму.

— C'est affreux, c'est affreux, — бормотала она, и, перейдя на русский, всхлипывая, произнесла: — Мне нужны гарантии.

Француженка польских кровей рассказала достаточно много. Уверен, во все тёмные дела своей службы она никого посвящать не собиралась, но даже полученного откровения хватило бы на немедленную смерть. Воистину, под личиной ангела скрывался дьявол. Не спорю, ей было за что мстить, и в какой-то момент я даже проникся её рассказами, сопереживая и понимая неотвратимость и правильность содеянного. В каждом из случаев она показывала мотивацию своих поступков с такой стороны, что, ставя себя на её место, волей-неволей начинал осознавать: поступил бы так же. Ибо из всего услышанного выходило, что справедливость явно на её стороне и лишь стечение роковых обстоятельств заставляло её совершать неблаговидные поступки. Если б я не представлял характер Жульет и ее пылкую страсть к расчёту и манипуляции, то не смог бы противостоять ей и четверти часа. Восприимчивое воображение ее постепенно разжигалось, она бессознательно вступала в эту привычную для нее сферу, осваивалась в ней и почти незаметно входила во вкус новых, неведомых ей доселе ощущений. Она умело поддерживала в собеседнике мысль, внезапно мелькнувшую перед ним, что она раскаялась, и встала, наконец, на путь истинный, что до сих пор она жила поддельной жизнью, теша своё самолюбие, а не сердцем и душою. "Вот оно, настоящее-то счастье, — твердила она мне, — делить жизнь с человеком благородным, возвышенным, отдавать себя всю, без остатка, черпать свои наслаждения в одних чистых источниках первобытной простоты. Как слепы женщины, которые предпочитают пустой блеск в свете мирному счастью, которое они могут доставить любимому человеку! Я пренебрегала своим настоящим назначением. Судите меня!" Как бы то ни было, всё это похоже на откровения рецидивистов, маньяков, насильников и убийц, — ищущих себе оправдания. И когда я предложил Жульет оформить всё сказанное на бумаге или вновь оказаться в известной комнате, из неё словно вылетел стержень воли. Впрочем, мне могло и показаться.

Вечером мы уселись за стол в гостиной и стали держать совет.

— Ситуация сложная, — говорил Полушкин. — Это не простые наёмники, они все из одного полка. Гвардейцы Макроновского. Тот иуда с казённого завода, Пономарёв, много чего про них рассказал. Помните, когда наши уже подходили к мятежной Варшаве, случился бой под Кобылкой, и Александр Васильевич взял пленными почти тысячу. Думаете, ляхи долго разгребали снег в Сибири? Так что они здесь больше за идею: "Литва от можа до можа", чем за деньги.