СССР: вернуться в детство 3

— Нахрен нам такое счастье?

— Я примерно так и сказал. Послал далеко и надолго.

— Ну, Вова-а-а! Так грубо мог бы…

— Не уговаривай. Видеть её не хочу.

— Мать же…

— Олька, не начинай.

— А…

— Она, думаешь, зачем нас с Наташкой в интернат определила? — имелся в виду прошлый вариант нашей жизни, конечно же, который в этом варианте чуть-чуть не успел состояться. — Мешали мы ей. К любовнику не поедешь — там жена, трое детей. А у нас в квартире — мы. Нас вполне можно отодвинуть, хотя бы на будние дни. Вот, в интернат сдать. А теперь примчалась, переживает она! — Вовка помолчал. — А я ведь очень её любил…

Я молчала, слегка придавленная этой новой информацией. И вообще, мне трудно, когда он становится такой. Жёсткий.

Вовка упрямо дёрнул подбородком:

— Она прекрасно год обходилась без меня. И дальше переживёт.

ВЕСЫ, БИДОНЫ, МАРКИРОВКИ

11 сентября 1984, вторник

На следующее утро к нашему «Шаман-камню» подъехал фургон, из которого деловитый водитель (он же грузчик) в синем комбезе выгрузил шестнадцать восьмилитровых бидонов. Он посмотрел на нас с Вовкой (по случаю утра вторника кроме нас и бабушки больше никого не было, даже Марию Степановну Вовкин отец опять умчал «достопримечательности смотреть») и спросил:

— Взрослые дома есть?

— Придётся вам иметь дело с нами, — радушно улыбнулся Вова.

— А вот эта… — грузчик заглянул в бумаги, — Шаманова О. А. когда будет?

— Это я, — сказала я. — Да вы не переживайте, мы вам печать поставим, как положено. Многовато вы бидонов привезли.

— Часть у вас будет. Завтра приеду — сегодняшние обработанные привезу, а полные заберу.

Ну, понятное дело: круговорот бидонов в природе.

— Вов, у нас же клей был? Тащи, маркировки лепить будем.

Грузчик пошире открыл дверь фургона:

— Тару обязательно взвесить надо, пустыми, чтоб высчитать.

— Тогда вытаскивайте весы, — ответил Вова, — машина у вас стоит под уклон, о какой точности взвешивания можно говорить? Вот у нас горизонтальная площадка, сюда ставьте. Или воспользуйтесь нашими, они пломбированные.

Весы у нас стояли в сарае у самых ворот — как раз для таких вот случаев. Грузчик остался не сильно доволен, но весы выволок свои.

Мы поочерёдно взвесили фляги, пронумеровали, подписали акт приёмки. Потом Вовка сходил в погреб, принёс молоко вечерней дойки и сегодняшнее утреннее. Перелили, взвесили, подписали на флягах вес брутто*, высчитали вес нетто**, занесли в акт, подписались.

*с тарой

** без тары, чистый продукт

Вышло пока немного, двадцать два кило семьсот грамм. Немедленно получили девять рублей пятьдесят три копейки наличностью. Фургон уехал. Дядька предупредил, что в его графике мы так и будем стоять на десять утра. Вот и славно.

— Боже ж мой, надеюсь, со временем всё это сделается как-то бодрее, — вздохнула я. — Как думаешь, фляжки специально такие маленькие привезли?

— Наверное, — пожал плечами Вовка, — типа для детей, чтоб мы поднять смогли.

— Ну да, ну да… Пошли, со вчерашнего дневного сливки снимем? И посадим тебя банкой трясти.

— Масло хочешь сделать?

— Ага. Без сепаратора-то как…

После обеда Вова помчался куда-то по делам, сказал, что к дядьке заехать надо. На самом деле я заподозрила его в нежелании больше изображать маслобойку, а вот назавтра…

УДАРИМ АВТОПРОБЕГОМ…

С покупкой целого стада коз вся моя предыдущая булдахтерия разъехалась. С помощью Марии Степановны я подсчитала (и с ужасом осознала), что кормов нам катастрофически не хватит. И пока была возможность (а по текущим временам зимой хрен ты у кого что купишь) я накупила на всю заначку сена и зерна.

После этого мы с трудом наскребли на ветеринара и на, извините, говновозку. Ассенизатор — дело необходимое, мы хоть под поросячьи (опять же, простите) ссаки и поставили отдельный накопитель типа септика, не хотелось бы дождаться момента, когда он переполнится.

На самые распоследние деньги купили билет на самолёт до Ставрополя, как договаривались.

В кошельке звенела мелочь, и такого ветра в карманах я не ощущала с декабря восемьдесят первого. Некоторый осторожный оптимизм внушала разве что молоковозка, подкидывавшая рублей десять-двенадцать каждое утро.

Из очередного заезда в Пивовариху Олег Петрович привёз щенка. Это был, конечно, не алабай, но крупненький, толстолапый и лобастый. Если у родителей и была какая-то порода, то никто об этом не знал. Однако, Олег Петрович сказал, что мамаша отличается отличными сторожевыми качествами, помогает на выпасе, хорошо ладит с людьми и даже с детьми — щенков всегда быстро разбирают, и пока жалоб на них не было.

Назвали зверюгу Роб. Ирка, конечно, сразу подумала, что это потому что «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек»*, Таня вспомнила про Робина Гуда (недавно по телику сериал шёл), Вова сказал, что это в честь Роб Роя**, а я про себя думала, что тогда уж в честь Роба Всякограба, главы одного из кланов нак-мак-фигглов*** из ненаписанной тут пока книги Терри Пратчетта****.

*Строчки английской

песенки-дразнилки

в переводе Чуковского.

** Роб Рой — это такой

шотландский аналог Робина Гуда.

Кино ещё было, хорошее,

но я не смотрела,

потому что исторические фильмы

сильно не люблю.

***Это типа пиксти,

но совершенно отчаянные,

любят крепкое спиртное,

драку

и стырить что плохо лежит.

****Надеюсь, он её напишет.

Блин, лет тридцать ждать.

Второй Вовиной версией расшифровки собацкого имени было: «рабочая овчарка банальная». Я говорю:

— Почему не «бытовая»?

Вова посмотрел на меня так снисходительно:

— Любимая, бытовая бывает только техника.

— А «банальная» — это значит «невыразительная». Нафига нам такое надо?

— Ладно, тогда «брутальная».

— Или «боевая». Может, орфографический словарь достать? Там столько слов…

Вовка немедленно принялся учить и воспитывать пёселя на предмет охраны и пастьбы. Получалось пока до ужаса забавно, но Роб радовал своей сообразительностью.

А ещё, товарищи, дед присмотрел Вове лошадку! Никаких не ахалтекинских кровей — обыкновенную местную, скорее всего, даже где-то с монголами* перемешанную, но спокойную, симпатичную, гнедой масти.