СССР: вернуться в детство 3

Почему же мы не вспомним слова Владимира Ильича Ленина, который говорил, что из всех искусств для нас важнейшим является кино? Сейчас, когда в каждую квартиру пришло телевидение, как раз и наступил прекрасный момент для реализации этих слов. Человеку достаточно просто прийти домой и включить телевизор! И пусть учится на положительных примерах.

Это особенно важно для людей слабых духом, которым трудно совершить над собой волевое усилие для перемены собственной жизни в более сознательную сторону.

Владимир Ильич прекрасно понимал, что яркая образность воздействует куда мощнее прямолинейного поучательства. Сколько у нас прекрасных фильмов, самых разнообразных! Отчего же вместо хорошего фильма после трудового дня трудящийся, включая телевизор, видит нечто совершенно иное? Возможно, руководство телевидения не принимает в расчёт слова Ленина или не придаёт им значения?

А простой рабочий человек снова выключает телевизор со словами: «Опять скукотища!» — и вновь развлекается примитивным и разрушительным способом. Водкой.

С уважением, Ольга Шаманова,

пионерка, которая очень переживает за свою страну'

Второй экземпляр я отправила деду, вложенный в письмо следующего содержания:

'Дорогой дедушка!

Никто дома не знает, что я отправляю тебе это письмо.

Пожалуйста, это очень серьёзно.

Хотелось бы думать, что мы имеем дело с необдуманным решением, но я подозреваю, что готовится диверсия в масштабах страны.

Прочти, пожалуйста, и постарайся сделать так, чтобы этот экземпляр попал к товарищу Андропову. Я уже отправила один непосредственно ему, но боюсь, что всю его почту просматривают, и люди, заинтересованные в том, чтобы он оставался в слепом неведении, скрывают от него все факты подобных сигналов.

Я очень переживаю за нашу Родину и очень надеюсь на тебя.

Оля'

Я запечатала конверты, мы доехали до города и сбросили их в первый попавшийся ящик для писем на углу какого-то дома. Ну, что. «Если я не вернусь — считайте меня коммунистом».

Но долго переживать сей торжественный драматизм мне не пришлось. Всё-таки нас больше волновало своё, близкое. Да и хорошие новости тоже проскакивали. Вот, к примеру, двадцать седьмого октября открылось сквозное движение по БАМу, народ снова ликовал, по телику показывали, как забивали золотой костыль, когда соединялись западная и восточная ветки. Смотрели мы это на даче. Точнее, бабушка смотрела и нас крикнула, чтоб мы знаменательный момент увидели.

После того, как баба Рая напрочь отказалась возвращаться в город*, Женя привёз ей телевизор и мощную самодельную антенну. Смотреть в Иркутске всё равно всего два канала можно.

*А зачем? Вода на даче есть.

Свет есть.

Ванная, туалет, все удобства.

Дом деревянный,

как она всегда мечтала,

дышится легко и всё такое.

Меня положение дел

устраивало в высшей степени,

да и маму тоже.

Как бы мы теперь уехали

и на кого всё это хозяйство бросили?

А так всё-таки взрослый с нами.

А вот двадцать девятого октября нас таки попытались грабануть.

ЭКСПРОПРИАТОРЫ, ТОЖЕ МНЕ…

Сперва мы услышали, что Роб, запертый на ночь в своём вольере, где у него была тёплая будка, лает, аж разрывается на части. Выскочили на крыльцо — подросшие цесарки орут в своём углу, как сирены! Вовка метнулся в комнату, обратно — и как был, в тапках, футболке и лёгком домашнем трико, рванул через огород. Я так не могу, мне хотя бы надо сапоги натянуть и куртку набросить, всё-таки у нас снег уже выпал, земля мёрзлой коркой схвачена.

На улице стало слышно, что козы тоже орут. Бляха муха…

Вовкины тапки валялись буквально под крыльцом. Скользить, значит, начал и скинул. В этот момент с дальнего края зверюшника (да, это я так скотный двор называю) грохнуло. В дачной тишине звук прогремел так страшно! Кто-то заорал.

— Оля! Не ходи!!! — крикнула мне в спину бабушка, но я уже бежала. Не знаю, что я собиралась делать в своём восьмилетнем теле — но там мой муж!

— Стой, сука! — закричал Вовка.

У коз!

По улице за забором прохрустела ломающаяся ледяная корочка. Пыхтя и матерясь сквозь зубы протопал один… ещё… Трое! В сторону города побежали!

Мне из-за забора ни фига было не видать.

Я выскочила в козлятник через огород — хорошо, у нас фонари горят по территории, не убьёшься и ноги не переломаешь за просто так — и поняла, что уже поздно. Дверь выгула, выходящая на пожарную полосу, покачивалась нараспашку. Теперь уж точно не догоню.

Из стаек с разноголосым «ма-а-а-а!» выглядывали безрогие морды.

— Тише-тише, всё хорошо, спим…

Дверь за спиной хлопнула, и я подпрыгнула, разворачиваясь.

— Оля! Ты куда одна!

Бабушка! Тоже в домашних тапочках, в наспех накинутом пальто. Вокруг неё суетился Роб.

— Фу, блин, напугала ты меня! В тапках-то скользко. На! — я сунула ей в руки жестянку с сухариками. — Дай им для успокоения души. Только по одному! А я в сараи загляну. Роб! Пошли со мной.

Я успела поймать его за ошейник и прикрыть дверь выгула. Нечего Вовке под ногами мешать.

Со стороны нижнего края нашей противопожарки грохнуло, и следом сразу ещё два выстрела почти подряд.

— О-с-с-поди! — бабушка испуганно схватилась за сердце.

— Стреляет — значит, жив, — «успокоила» её я.

Мы прошли по стайкам — щенок принюхивался, но не ворчал, явно чужих уже не было. Свинобанда дрыхла — где вразброс, где сплошным ковром. На наше появление поднялись отдельные лопоухие морды. Должно быть, сюда не успели залезть. Цесарки почти успокоились — значит, у них точно никого нет, иначе верещали бы почище римских гусей, неутомимо! Кроли вообще ничё не поняли. Я, если честно, не уверена — они способны в принципе такое понять или нет? С извилинами в кроличьем мозгу очень скудно.

Дульсинея стояла ближе к воротам, в другой стороне; Вовка придёт — вместе сходим. Не пойду одна. Адреналин начал отпускать, и мне чёт сделалось страшно. Коленки как-то сразу замёрзли, тишина и глянцевая чернота ночи надвинулись со всех сторон… И тут я услышала шаги. Знаете, в лесу, в полнейшем безлюдье, немудрено услышать шаги, тем более, когда идущий ещё и матерится под нос. Вовка! Быстро идёт. Калитка распахнулась, Вова увидел замершую в дверях козлятника бабушку и осёкся.

— Пошли, Роб! — нарочито громко сказала я. — Вова, заходи в стайку, холодно же.