Стабилизатор. Минск 2041
Шрифт:
– Понятно, – Вера кивнула с таким видом, словно у нового знакомого и не могло быть других имени-фамилии. – Все ясно.
– А меня звать Григорием, – вмешался отодвинутый на второй план Бельский. – Между прочим, если вашего покорного слугу умыть и приодеть, то выглядеть он будет ничуть не хуже Марата.
– Сцены ревности – потом, – отмахнулась Вера. – У нас не так много времени.
Вербицкий был изумлен тоном девушки. Уверенным, деловитым. Такая не станет обузой. Более того – может возглавить троицу беглецов. В подтверждение этой догадки Вера направилась к лестнице первой. Бельский
– А фигурка-то – любо-дорого. Идет, как пишет.
Марат ничего не ответил. Ему было неприятно внимание Гриши к девушке.
Оказавшись в коридоре, Бельский перехватил инициативу. Снял пистолет с предохранителя, локтем оттеснил Веру.
– Назад, моя красавица. Где твой капрал, Марат?
Вербицкий указал на дверь байдаковского кабинета. Гриша на цыпочках подкрался к ней, приложил ухо и расплылся в улыбке.
– Дрыхнет, гад. Ну и храп, скажу я вам.
Вербицкому не понадобилось прикладывать ухо к двери. Байдак, действительно храпел от души. С оттягом, во всю силу легких. Самогон сделал свое дело.
Бельский осторожно приоткрыл дверь, проскользнул в кабинет и, обойдя стол, встал за спиной спящего капрала. Марат остановился перед столом, негромко свистнул. Байдак пошевелился. Оторвал голову от спинки стула, осоловевшими от сна глазами уставился на Вербицкого и Веру.
– Здорово, Байдак, – предупреждая движение капрала, Марат схватил со стола дубинку. – Мы, кажется, поменялись местами?
– Ты… Ты охренел! Немедленно…
– Немедленно мордой в пол, – прервал Байдака Гриша, прижимая ствол пистолета к его виску. – И без фокусов. Не то, забрызгаешь стены своими мозгами.
Байдак встал. От некогда грозного капрала осталось лишь безвольное тело с бледным, как мел лицом и подрагивающими руками. Выйдя на середину кабинета, Байдак послушно распластался на полу. Бельский работал по старой схеме. Защелкнул на запястьях капрала наручники, завладел его пистолетом, который вручил Марату.
– Слышь, Вербицкий, какой смысл тебе в одном носке разгуливать?
Второй раз в течение часа Марат испытал ни с чем не сравнимое удовольствие. Он заткнул рот капрала носком и хлопнул его по лбу ладошкой.
– Не поднимать голову, чмо.
Пришло время сборов. Вербицкий распихал по карманам отобранные у него вещи, Сунул проспект за пояс и отдал Вере дубинку Байдака. Антидот тоже не терял времени даром. Пошарив в сейфе он показал Марату зажигалку.
– Моя. Настоящая, бензиновая. Теперь таких не найдешь.
Другими трофеями Гриши стали три пачки сигарет и поллитровая бутыль самогона. Антидот немедленно откупорил пробку зубами и влил в себя внушительную порцию сивухи.
– Эхма! Хороша. До костей пробирает. Будешь?
Вербицкий замотал головой.
– Я сегодня уже пил.
– Вот и ладушки. Мне больше достанется.
Он вновь приложился к бутылке. С таким рвением, что струйка самогона потекла по подбородку. Марат покачал головой.
– Может, хватит? Куда ты сбежишь пьяным?
– Пьяным? Не смеши, Вербицкий. Мне эта бутылка, как слону дробина. И не столько выпивал, и не только сивуху. Поэтому Антидотом и прозвали. Я
воду ва-абще не пью. С тех самых пор, как у людей от нее крыша ехать начала. А чем прикажешь восполнять недостаток жидкости в организме?– Водой из рек и естественных водоемов, – вступила в разговор Вера. – Не ты один такой. Можно пить и дождевую воду.
– Девочка, девочка! – вздохнул Бельский. – Тебе ли рассуждать о воде и самогоне? Ты еще пешком под стол ходила, когда я свой выбор сделал. Меня ненавидимый тобой самогон к жизни вернул. Кабы не он, я может до сих пор дурак дураком ходил бы.
– Может, я и не видела жизни, но с пьянчугами, поверь мне, встречалась. Проку от них мало.
Вербицкий увидел, как лицо Бельского пунцовеет от гнева. Вера ухитрилась задеть его за живое. Сейчас он разойдется и выскажет девушке все, что он думает о ней и антиалкогольной кампании. Зря Вера затеяла этот спор. Не к месту и не ко времени.
– Брек, друзья мои, – сказал Марат. – Если вы начнете дискуссию прямо сейчас, то, неровен час, дождемся эсэнэсовцев.
– Это точно, – согласился Бельский, засовывая бутылку с остатками самогона в карман брюк. – Позже разберемся, Верунчик.
– Меня зовут Вера, – вспыхнула девушка. – Я прекрасно стреляю из автомата и два раза была ранена в боях со стаботрядами. Не называй меня больше Верунчиком, если не хочешь получить в рыло.
– Понял, – лицо Бельского вытянулось от удивления. – Больше не буду.
– Сваливаем отсюда! – Вера переступила через лежащего на полу капрала и распахнула дверь. – Я отведу вас в безопасное место.
Вербицкий и Бельский вышли вслед за девушкой. Она уверенно провела их к входной двери, которую Гриша открыл трофейной карточкой. Троица оказалась на крыльце двухэтажного кирпичного строения. Марат отметил про себя, что оно мало чем отличается от зданий районных отделов внутренних дел образца тридцатилетней давности. Асфальтированный двор со стоянкой для машин. Единственная беседка с металлической мусорной урной и, конечно же, футбольное поле. Менты, как выразился Бельский, по-прежнему любили гонять мяч.
По небу плыла полная луна. Марат сделал вывод, провел в камере весь день. Всего лишь день. А он показался вечностью. Чересчур много впечатлений.
– Слушайте, а может, мы на машинке укатим? – Антидот вскинул руку, указывая на гибрид «Нивы» и УАЗа. – С ветерком. А?
– Не стоит, – охладила пыл Гриши Вера. – Слишком много шума. Будем выбираться пешком. Главное дойти до леса. Там они нас не достанут.
Беглецы миновали распахнутые ворота и оказались на пустынной улице. Двор отдела стабилизации окружали десятка два длинных одноэтажных сараев. Возможно, складов.
Вера повела мужчин к деревянной будке и полосатому шлагбауму, преграждавшему выезд в поле. Пригнувшись, девушка проскользнула под шлагбаум. Вербицкий и Бельский последовали ее примеру.
Оказавшись в поле, Марат увидел в километре бетонный забор, на гребне которого через равные промежутки сияли яркие лампы. В их свете можно было различить ряды скрученной в спираль колючей проволоки, островерхие будки и темные фигуры часовых в них.
– Что это? – поинтересовался Вербицкий у Гриши. – Тюрьма?