Сталин и заговор генералов

Судя по тексту и контексту данной статьи и зная по опубликованным в 1935 г. личным воспоминаниям князя Ф. Касаткина-Ростовского, что в этой статье было почерпнуто князем из личных впечатлений о встречах с Тухачевским, можно полагать, что вся статья была составлена на основании не только личных воспоминаний князя, но и сведений от других лиц. Скорее всего, князь Ф. Касаткин-Ростовский характеризовал подпоручика М. Тухачевского и со слов капитана Ф. Веселаго (1877—1915), непосредственного начальника молодого офицера, командира 6-й роты. В эту роту М.Тухачевский был переведен из 7-й в конце августа 1914 г. Именно человек, непосредственно и постоянно наблюдавший М. Тухачевского, его соратник и боевой товарищ, мог дать ему нижеследующую характеристику: «...Не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. Первый боевой успех, конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными. Чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен, что совсем не было свойственно его возрасту, часто с апломбом рассуждая о военных операциях и предположениях. С товарищами был вежлив, но сух, и это особенно бросалось в глаза в нашем полку, где все жили одной дружной семьей». Конечно, все это весьма похоже на характеристику командира, у которого Тухачевский был постоянно на виду. Известно, что капитан Ф. Веселаго, как и князь Касаткин-Ростовский, окончил Пажеский корпус, только годом позже князя. Однако старший брат капитана, А. Веселаго, также до 1906 г. офицер л.-г. Семеновского полка, был ровесником и сокурсником князя по Пажескому корпусу. «Пажи» всегда весьма чутко проявляли чувства «землячества». Они составляли в полках своего рода микрокорпорацию. Очевидно, капитан Ф. Веселаго был дружен с князем и подробно охарактеризовал ему ставшего известным и интересным подпоручика М. Тухачевского. Интригует также и офицер-однополчанин Тухачевского некий господин X (икс).

«В 1919 г. один из его бывших сослуживцев был вызван неожиданно в Козлов, в ставку командующего одной из советских армий, — так излагал события князь. — Удивленный таким приглашением, г-н X принужден был поехать и там, к удивлению, узнал, что командующим этой армией был Тухачевский. Обласкав г-на X, Тухачевский стал убеждать его поступить на службу к Советам, говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины и т. д. Видимо, опьяненный своей ролью и осуществлением своей мечты, он восторженно строил планы покорения всего, что противится новому строю, говорил, что это настоящее служение народу. Дав Тухачевскому, предложившему ему в своей армии дивизию, уклончивый ответ и отправившись для устройства своих дел в отпуск, г-н X, переодевшись кочегаром, бежал в армию генерала Деникина»¹.

Предположительно «г-ном X» был капитан Казаков С.М. (1891 —19??). Он принадлежал к дворянам Тульской губернии и, следовательно, мог в это время находиться где-то в ее пределах. Из всех оставшихся в живых к этому времени офицеров —сослуживцев Тухачевского, не оставшихся в Петрограде,

в Москве или не перешедших уже к Юденичу или Деникину и в то же время по своему происхождению живших сравнительно недалеко от Козлова, Казаков — наиболее подходящая фигура. К тому же он являлся однокашником Тухачевского по военному училищу и его ровесником, тоже младшим офицером. В то же время Казаков был кадровым офицером и получившим определенное академическое образование. Тухачевский мог рассчитывать на его честолюбие. В августе 1914 г. Казаков в чине подпоручика занимал должность начальника обоза 1-го разряда л.-г. Семеновского полка. В октябре 1915 г. он был прикомандирован для занятий к Главному штабу. С 16 декабря 1918 г. — в Добровольческой армии, помощник начальника отдела Генерального штаба Крымско-Азовской армии. В ноябре 1919-го — младший помощник начальника общеорганизационного отдела штаба войск Новороссийской области. Однако два обстоятельства не позволяют с уверенностью принять этот вариант расшифровки «г-на X». Во-первых, нет точных данных о времени смерти капитана С.М. Казакова. По одним сведениям, он после поражении Деникина и Врангеля эмигрировал (неизвестно куда) и к декабрю 1926 г. был исключен из списков полкового обл>еди-нения. По свидетельству же генерала А. фон Лампе, капитан

С.М. Казаков умер в конце 1919 г. от тифа. Учитывая смутность и неопределенность первой версии его смерти, информация А. фон Лампе кажется более убедительной. Князь Ф. Касаткин-Ростовский мог с ним общаться уже с февраля 1919 г., оказавшись при штабе В СЮР после побега из Киева. Но даже независимо от даты смерти С.М. Казакова есть еще одно обстоятельство, мешающее именно в нем видеть «г-на X». Казаков, как отмечено выше, уже 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии. Ф. Касаткин-Ростовский утверждает, со слов «г-на X», что тот был вызван к М. Тухачевскому в Козлов в 1919 г. Следует иметь в виду, что Тухачевский до 1 января 1919 г. официально яалялся командующим 1 -й армией и быть в г. Козлове, где располагался штаб Южного фронта, не мог. А с 24 января 1919 г. М. Тухачевский был назначен командующим 8-й армией и должен был уехать из Козлова в штаб своей армии. Фактически Тухачевский находился в Козлове в качестве помощника командующего Южным фронтом после 4 января и до 24 января 1919 г. Именно в этом промежутке времени и могла состояться у него беседа со своим однополчанином «г-ном X». Поскольку капитан С. Казаков уже к 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии, то идентифицировать его как «г-на X» не представляется возможным. Поэтому следует искать иной вариант для идентификации. В этом отношении, я думаю, определенную помощь может оказать рассказ Р. Гуля.

Вспоминая «о приезде Тухачевского в Париж», писатель рассказывал, что «в Париже как эмигрант жил его друг-однополчанин по гвардии Семеновского полка Сергей Ганецкий. Га-нецкий был материально хорошо устроен, он был директором хорошего отеля «Коммодор». И, зная его, Тухачевский встретился с ним. ...Этот Сергей Ганецкий раньше рассказывал друзьям интересную деталь биографии Тухачевского. Когда в Советской России, после побега из немецкого плена, Тухачевский пошел в формировавшуюся Красную Армию, Ганецкий с удивлением спросил его: «Как ты можешь идти туда?» На что Тухачевский ответил: «Я ставлю на сволочь...»¹⁴⁰. Действительно, среди офице-ров-однополчан М. Тухачевского был поручик Ганецкий (или Гонецкий) Николай Николаевич (1896—1976). Другого Ганец-кого в полку не было. Р. Гуль вполне мог легко спутать имя офицера, поскольку свои воспоминания он писал уже в 80-е гг., в преклонном возрасте и незадолго до своей смерти. С Н. Ганец-ким вернувшийся из плена М.Тухачевский мог познакомиться и сдружиться уже в 1917 г. Сам Н. Ганецкий, дворянин, сын полковника, учился до мобилизации в армию в Императорском училище правоведения, затем в Пажеском корпусе. Во время Гражданской войны оказался в Вооруженных силах Юга России, затем в Русской армии генерала П. Врангеля, где служил секретарем в Упраалении финансов. В 1920 г. он эмигрировал во Францию, где с ним в 1936 г. встречался приезжавший в 1936 г. в Париж маршал Тухачевский. Короткий диалог между Н. Ганецким и М. Тухачевским в вольном пересказе Р. Гуля в общем соответствует по содержанию разговору между М.Тухачевским и г-ном X. '

Точной даты прихода Н. Ганецкого в армию генерала Деникина нет, однако тот факт, что он служил не в Добровольческой армии, а именно во ВСЮР, образовавшихся 8 января 1919 г., не противоречит указанию Ф. Касаткина-Ростовского, что г-н X встречался с М. Тухачевским в 1919 г. (как выше указывалось, между 4 и 24 января 1919 г.). Следует также учесть, что на протяжении 20—30-х гг. воспоминания о личности М.Тухачевского оставили лишь два его сослуживца: князь Ф. Касаткин-Ростовский и Н. Ганецкий. Таким образом, Ф. Касаткин-Ростовский написал не воспоминания о Тухачевском. Он использует в своей статье собственные воспоминания, воспоминания Н. Ганецкого, сведения, полученные от В. Готовского берлинской резидентурой врангелевского штаба. Статью эту он, совершенно очевидно, написал по заказу врангелевского штаба в расчете на своеобразную популяризацию Тухачевского в военной белоэмигрантской среде.

Представление «белогвардейской элиты» о лидирующей роли Тухачевского в Красной Армии просматривается и в дневниковой записи врангелевского генерала, сделанной в ноябре 1922 г.: «Врангель дискредитировал себя в глазах красных командиров производством Шатилова и др., т. е. тем, что он с собой ведет Тухачевским и иным новое начальство»¹. Информация, поступавшая из Советской России, формировала в русском белом зарубежье мнение о популярности М. Тухачевского в «Совдепии», в Красной Армии, о его «разладе» с большевистской властью, с подозрением относившейся к «революционному генералу». 16 ноября 1922 г. А. фон Лампе записат в своем дневнике: «Некто Цветков, который служил в Красной академии и много мне рассказы ват... что Тухачевского Троцкий назначил началь-н и ком академии потому, что боялся его популярности на фронте, а из академии его выкурила коммунистическая ячейка. Рассказывают, что он вел себя много лучше, чем теперешний начальник академии настоящий генерал Лебедев...»^{141 142}.

Все это производило впечатление на белую эмиграцию, стимулируя оживление ее политических надежд. Для эмиграции М. Тухачевский представлял интерес прежде всего как умный, решительный и безжалостный генерал, способный любой ценой подавить народное восстание. По мнению белых радикалов, он сумел сделать то, с чем не справились ни Л. Корнилов, ни А. Колчак, ни А. Деникин, ни П. Врангель. Тухачевский становится блуждающим, таинственным и внушающим надежды «призраком» русского белого зарубежья. «Мифологическое» присутствие «загадочного Тухачевского» мерещилось везде, где веяло дыханием политической тайны или тянуло «революционным дымком». Фигура М. Тухачевского заняла особое место и фактически вытеснила в сознании русской эмиграции других советских военачальников. В каждом заметном и важном военно-политическом событии виделся Тухачевский. Он превращался таким образом в своеобразный синоним, символ «революционного генерала» Красной Армии. Слухи приписывали Тухачевскому значительную часть деяний других «революционных генералов». «Если верить газетам,—отмечалось в «Руле» осенью 1922 г., — ему (М. Тухачевскому) поручили действия против приморских правителей»¹. В «Русской правде», другой эмигрантской газете, читатели неоднократно информировались о том, что «по приказу Совнаркома на Юг послан командарм Тухачевский, чтобы подавить Народное движение»^{143 144}. «У меня есть слухи, — сообщает в своем письме от 22 октября 1922 г. А. фон Лампе, — что под фамилией Скорина в Берлине Тухачевский...»¹⁴⁵.

Оживление интереса и внимания политических деятелей русской эмиграции к политическому потенциалу Тухачевского обусловлено было и «свежей» информацией из Советской России, доставленной на «философском пароходе» осенью 1922 г. Ее источник — известный русский философ И. Ильин, который вскоре стал одним из друзей и единомышленников А. фон Лампе. Генерал познакомился с Ильиным вскоре после появления последнего в Берлине. Возможность для знакомства представилась в редакции газеты «Руль» благодаря ее редактору И. Гессену, с которым фон Лампе имел достаточно близкие, приятельские отношения. А. фон Лампе принял участие во встрече с прибывшими в Германию «пассажирами» «философского парохода»¹⁴⁶. «После этого, — записал он в своем дневнике 14 октября

1922 г., — я несколько часов говорил с профессором Московского университета Иваном Александровичем Ильиным, одним из 50 высланных из Совдепии»¹. А. фон Лампе живо интересовался у Ильина всем, что происходило в Советской России, и, конечно же, Красной Армией.

31 октября 1923 г. И.А. Ильин вместе с личным письмом генерала А. фон Лампе передал для барона И. Врангеля специальную записку с очерком политического положения в СССР. Оценивая политическую ситуацию в СССР к концу 1922—началу

1923 г., известный русский философ Ильин рассуждал о возможностях и перспективах «бонапартизма» в Советской России. Отражая сложившиеся к этому времени в общественном мнении представления о советских военно-политических лидерах, он назвал несколько фамилий и дал им краткие и емкие характеристики. «Такая фигура, — размышлял И. Ильин по поводу кандидата в «русские Наполеоны», — может попытаться «вынырнуть» из революции, поставив ее силу к своим услугам и не напрягая ее против себя. На этом покоятся, конечно, расчеты Брусилова, Зайончковского, Слащова, может быть Троцкого (вряд ли), полковника Каменева и Буденного»^{147 148}. Ильин не сомневался в том, что «Буденный будет еще служить царю»¹⁴⁹. В своем дневнике фон Лампе отразил мнения и слухи, циркулировавшие в белом зарубежье о Буденном. Поговаривали, что «Буденный... белых вождей не ругает, а считает себе равными»¹⁵⁰. «Необходимо внушить не только старым офицерам Красной Армии, — рассуждали в белоэмигрантских кругах в начале