Сталин и заговор генералов

1924 г., — но и таким, как Буденный, что против них ничего нет и с ними будут работать... Буденному надо дать Анну первой степени и генеральство — почему нет: ведь Павличенко — генерал»¹⁵¹. Однако продолжу текст записки Ильина, адресованной Врангелю.

«Брусилова и Зайончковского я знаю: оба старчески хитры и трусливо-расчетливы, — комментирует их политические возможности русский философ. — Поэтому сами ничего не сделают, если их не сделают события. Слащова — не знаю... Полковник Каменев —- просто штабной спец из радикалов. ...Троцкий — умен, выдержан, прекрасный актер, глубоко беспринципен, тактически большой ловкач; думаю, что он давнишний сотрудник немцев. Тухачевский очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен¹; может стать центром заговора; вряд ли справится»^{152 153}.

Статистика и фразеология записки позволяют считать ее ответом И. Ильина на запрос П. Врангеля, вероятно инициированный А. фон Лампе, а не собственной инициативой философа. На это указывает характер оценок «красных генералов». Ильин как бы отвечает по персональному списку, не им составленному. Если бы это было иначе, то вряд ли он упомянул бы Я. Слащова, которого «не знает». Складывается впечатление, что именно из штаба П. Врангеля через А. фон Лампе был пред-стаатен список «красных'генералов», которых в русском зарубежье и врангелевском руководстве рассматривали как кандидатов в «потенциальные Бонапарты». Косвенным образом это мнение подтверждается характером пометок, сделанных в тексте записки генералом Врангелем. Он никак не отреагировал на указанные в ней фамилии, но лишь на определенные размышления и выводы Ильина. Это вполне естественно, если список «генеральских» фамилий был представлен самим Врангелем или с его ведома. То, что это был запрос, поступивший из штаба П. Врангеля, а не от А. фон Лампе, становится ясным хотя бы из наличия в списке фамилии А. Брусилова. Дневниковые записи А. фон Лампе свидетельствуют, что берлинский резидент Врангеля совершенно исключал Брусилова из «кандидатов в Бонапарты». Во всяком случае, этот список интересен тем, что ориентирует в представлениях врангелевцев о военно-политических лидерах Красной Армии, обладающих «бонапартистским потенциалом». Осенью 1923 г. это были А. Брусилов, А. Зайонч-ковский, С. Каменев, Л. Троцкий, С. Буденный, Я. Слащов и М. Тухачевский.

Философ признается, что знает лишь Брусилова и Зайонч-ковского, но наибольший интерес представляет его замечание о Тухачевском: «Тухачевский очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен; может стать центром заговора; вряд ли справится»¹. Текстуальный анализ данной фразы позволяет определить источники этой характеристики-оценки.

Отчасти она является результатом личных впечатлений от общения с «красным Бонапартом» (скорее всего, случайного): «...Молчалив. Кажется, не умен». Отчасти сложилась на основе информации о Тухачевском, полученной от людей, достаточно близко и долго знавших «красного маршала»^{154 155}.

Резонно предполагать, что по роду своих профессиональных увлечений, убеждений, возрасту философ вряд ли мог где-либо пересечься на своем жизненном пути с Тухачевским, кроме как у генерала Зайончковского, которого «он знал» и с которым в первой половине 20-х гг. «красный Бонапарт» находился в достаточно близких, дружеских отношениях. Близкое знакомство Тухачевского с Зайончковским могло установиться, конечно же, при посредничестве племянника генерала и близкого соратника будущего маршала полковника Генштаба Н. Какурина. Сам И. Ильин, возможно, был введен в дом Зайончковского единст-вешшм человеком, который мог оказаться подходящим в этом деле посредником, — своим однокашником по юридическому факультету Московского университета, близким товарищем Тухачевского подполковником И. Троицким, преподававшим в то время в Военной академии РККА.

Впрочем, еще в августе 1921 г. во время следствия по «делу Таганцева» некоторые арестованные в своих показаниях считали, что «Зайончковский и Тухачевский были бы полезны в случае переустройства государственной власти». Упоминался при этом и Какурин.

Известно, что Ильин привлекался к суду по «делу Таганцева». Таким образом, Ильин, скорее всего, отражал мнение и рейтинг популярности военных лидеров, сложившиеся среди «военспецов-генштабистов», служивших в Красной Армии. Таковыми в данном случае выступали Н. Какурин, И. Троицкий и близкая к ним группа других «генштабистов», занимавших ответственные посты в высшем комсоставе РККА: Н. Соллогуб,

В. Готовский, А. Готовский, А. Де-Лазари, М. Баторский, Е. Шиловский, В. Берендс. Это было, очевидно, отражением мнения и А. Брусилова, и А. Зайончковского, которых И. Ильин, по собственному признанию, знал. Ильин своим мнением корректировал список «кандидатов» и назвал лишь одного, который «может стать центром заговора», — Тухачевского. Но и по его поводу выразил сомнения: «кажется, не умен», «вряд ли справится».

' Сотрудник Штаба РККА, бывший офицер белой армии генерала Е. Миллера, полковник И. Дилакторский, несомненно, отражая сложившееся в высших военных кругах РККА мнение и перекликаясь с мнением И. Ильина, в марте 1923 г. дополнил информацию о «рейтинге популярности» «вождей Красной Армии». Свои впечатления от разговора с Дилакторским генерал фон Лампе изложил в дневнике: «Тухачевского он расценивает низко», однако «считает его... модным» и влиятельным, поскольку «при нем старается сделать карьеру»¹. Итак, в общественном мнении Советской России к марту 1923 г. Тухачевский считался «модным и влиятельным». По мнению его однополчанина и известного военного историка полковника Зайцева, «Тухачевский, бесспорно, является самым крупным советским военным специалистом из числа лиц, занимающих высшие посты в Красной Армии»^{156 157}.

На фоне этой информации о Тухачевском и мнения, сложившегося о нем в русской военной эмиграции, в частности под впечатлением от разговора с П. Дилакторским, тогда же, в марте 1923 г., А. фон Лампе записал в своем дневнике: «Мне кажется,, что монархистам придется перейти к идеям прямого бонапартизма¹. Я лично считаю, что царем иа Руси должен быть тот, кто сумеет этого добиться^{158 159}... Это возможно только внутри самой России!..¹⁶⁰ По-видимому, России придется пройти и через «красного Наполеона»; должен сказать, что при всем том, что сейчас прямо иду к исповеданию бонапартизма, я не могу пойти за жидом! Не атавизм ли?!^{161 162 163 164} ...Троцкий, по-видимому, не может опереться на Красную Армию, то есть она не в его руках — это повышает значение спецов...¹. Если бонапартизм Врангеля был не мифом, я пошел бы за ним...¹’ Ну да все равно, пусть хоть Буденный или Тухачевский!»'. Такие настроения характерны были не только для близкого окружения генерала Врангеля.

В своем письме из Берлина к В.А. Маклакову в Париж от 28 мая 1923 г., сообщая о положении в Советской России и рассуждая о возможной роли армии в антибольшевистском перевороте, Е.Д. Прокопович-Кускова особое внимание уделяла Тухачевскому. В связи с полученными от нее сведениями В.А. Маклаков писал Б.А. Бахметьеву из Парижа 7 июня 1923 г.: «...Ленина нет. Все остальные слишком слабы... Момент становится настолько острым, что они понимают, что эта толпа засосет их в болото, что это та же толпа, которая во время пожара убивает всякую надежду на спасение. Тогда и является фатальная надежда на единоличную власть, на силу военного диктатора. Вы постоянно вспоминаете о Директории; вспомните, как собирались соблазнить разных генералов еще до Бонапарта; ведь ни в одном законе не написано, чтобы военным диктатором был непременно победоносный полководец; если так и бывает, то это только случайность; на это больше шансов; но, по существу, нужно только иметь с собой военную силу, и если кто-либо располагает ею и не будучи победоносным полководцем, то этого достаточно. Общее желание порядка и спокойствия может быть настолько сильным, что заменит и внешнюю победу. И ведь при Директории обращались до прибытия Бонапарта к тем, за кем таких громких побед не числилось. Я не хотел бы дать вам подумать, что я верю в неизбежность этого поворота событий; я только допускаю его возможность и даже вероятность; и думаю дальше, что, если бы это произошло и если бы какой-нибудь Тухачевский разыграл роль, скажем, даже не Бонапарта, а Муссолини, который тоже ведь ие был победоносным полководцем, то этот военный диктатор, разогнавший коммунистических паразитов, был бы принужден немедленно и в упрощенном порядке сделать то, что я предчувствовал в виде медлительного процесса: передать на места, местным людям и учреждениям управление всей жизнью страны»¹⁶⁵.

Особое место в формировании «наполеоновской легенды» в русском берлинском зарубежье занимал журнал «Война и мир», созданный в 1922 г. по инициативе Разведывательного управления Штаба РККА через частное немецкое издательство. Он возник в обстановке «сменовеховских» настроений в русской эмиграции и издавался вплоть до лета 1925 г., выполняя роль своеобразного и неофициального посредника между Красной Армией и русской военной белой эмиграцией. Несомненно, его главной задачей было разложение остатков структур белых армий за рубежом и «перетягивание» их наиболее влиятельных представителей и лидеров на сторону Красной Армии. Идеология этих действий выстраивалась на завуалированной пропаганде смутных обещаний и надежд на бонапартизм советской военной элиты и грядущую «бонапартизацию» Советской России и СССР. Это был один из способов их политической нейтрализации и ликвидации указанных структур, представлявших в это время главную военно-политическую опасность для Советской

России и СССР. Этот журнал от Разведуправления Штаба РККА, очевидно, курировали Б. Бортновский¹, в ведении которого находилась работа в белоэмигрантской среде, и Г. Теодо-ри^{166 167}, официальный рецензент материалов, публиковавшихся в журнале. После внезапной смерти от инфаркта в апреле 1923 г. генерала А. Кельчевского главным редактором журнала с этого времени и до конца существования журнала, до лета 1925 г., был полковник Колоссовский'¹.

Колоссовский Владимир Васильевич (1885—19??), давний приятель А. фон Лампе, однокурсник по учебе в Академии Генерального штаба, в 1915 г. — штабс-капитан крепостной артиллерии, в мае 1917 г. — подполковник Генерального штаба, в составе штаба Юго-Западного фронта, в разведотделе, специалист по боевой технике, особенно по артиллерии и авиации. После Октябрьской революции В. Колоссовский остался на Украине, был направлен гетманом П. Скоропадским в Париж в качестве его военного агента. В таковом качестве Колоссовский оставался до 1919 г. После крушения гетманского режима на Украине и прекращения, следовательно в 1919 г., его аккредитации в качестве военного агента Колоссовский, по собственному признанию в разговоре с А. фон Лампе, еще около двух лет оставался в Париже и, пользуясь хорошим знанием французского языка, жил случайными заработками, в частности работая и мойщиком автомобилей. В Берлине он оказался в 1922 г. и по приглашению своего бывшего профессора по Академии Генерального штаба

А. Кельчевского, возглавившего редакцию журнала «Война и мир», стал сотрудником и членом редколлегии указанного журнала. Видимо, приглашению способствовало благоприятное впечатление от статей, которые В. Колоссовский уже направлял в редакцию журнала. По собственному признанию, Колоссовский начал писать в журнал, еще находясь в Париже «по предложению адмирала Максимова, бывшего морского министра у гетмана» Скоропадского. К октябрю 1922 г. «по его предложению стал помощником редактора».

Лучше всего свое отношение к Колоссовскому и его информации выразил в своих дневниковых записях сам А. фон Лампе. Встреча генерала с Колоссовским произошла в Берлине 6 октября 1922 г. неожиданно для первого и по инициативе последнего. По собственному признанию, фон Лампе был «этому чрезвычайно рад». Колоссовский был в это время уже помощником редактора упомянутого журнала. Генерал к этому времени уже был достоверно осведомлен о том, что журнал «Война и мир» под видом частного и независимого издания на самом деле субсидируется Разведуправлением Красной Армии. А. фон Лампе знал, что идеологически журнал близок к сменовеховской газете «Накануне». Ему было известно, что в составе сотрудников журнала — бывших генералов и старших офицеров Русской армии — имеются две группировки: те, кто, уйдя из белой армии, выполняют пропагандистские задания из Москвы, являются фактически агентурой Разведуправления РККА, и те, кто действительно занимает аполитично-профессиональные позиции.