Сталингранские сны

Местность выглядела плоской и монотонной, без деревье. Она просматривалась до самого горизонта, и на первый взгляд не имела явно выраженных возвышенностей. Однако, это была лишь иллюзия. Так же как при сильном волнении на море, когда волны в своих ложбинах могут скрывать от взгляда целый корабль или отмель, показывая наблюдателю только свои гребни, так и в сальской степи вершины курганов и холмов сливались в сплошную линию. Тем ни менее они имели между собой обширные лакуны, впадины, овраги, балки, долины ручьёв и рек, небольших и часто пересыхающих, но от того весьма частых. Иногда разница в высотах между руслом и гребнем холма над ним была очень значительной, достигала даже ста метров. Встречались склоны весьма крутые, и их невозможно было преодолеть машине, лошади, а иногда и человеку. Балки, похожие на широкую сеть, проточенную с давних пор водой в земле, имели разную ширину и глубину, большую протяжённость. В конечном счёте все они выходили к ручьям и рекам. По ним можно было двигаться во всех направлениях, оставаясь невидимым для наблюдателя, обозоевающего вершины холмов. Высокие курганы бросались в глаза сразу, и, хотя они и не были редки, не меняли общей картины бесконечной плоскости. Курмоярский Аксай, текущий зжесь в основном в меридиональном направлении, имел широкую долину, и в некоторых местах крутые берега. Здесь были сады, виноградники, рощи и целые лесистые участки. Станицы и хутора были спрятаны от поверхностного взгляда в этих долинах и среди зарослей. Поселения располагались вдоль реки, имея укрытие от пылевых и снежных бурь, от глаз врага, ветров. Только здесь они имели воду и плодородную почву для жизни людей, животных и растений. Как оказывалось в сальской, полная видимая свобода для перемещения, всё равно сводила пути на маршруты, наименее перечённые балками и ручьями, пологие у реки, желательно с мостом, или, хотя бы с не топким бродом. Такая естественная дорога была и южнее Котельниково, проходя через Пимено-Черни. Туда вела и хорошо утрамбованная, но извилистая дорога от Котельниково. Именно там могли быстро пройти механизированные авангарды немцев, обходя остатки рассеянной, деморализованной 51-й армии, цепляющейся за железную дорогу и грунтовый тракт севернее Котельниково.

Как показала практика прошедшего года войны, во время крупного наступления, даже небольшое, но слаженное и умелое танковое, и механизированное соединение немцев, оказавшись глубоко в тылу крупной группировки войск, заняв оборону на путях её отхода и снабжения, могло вызвать коллапс на очень большой территории, где располагались обороняющиеся войска. Неплотность кольца окружения, хоть и давало возможность живой силе выходить из него, однако всё дорогостоящее тяжёлое вооружение и припасы целых армий, оставалось внутри. Восполнить их быстро было невозможно, как и восстановить систему управления рассеянных войсковых частей. Особенно успешно это происходило около переправы с ограниченной пропускной способностью, что приводило к созданию быстро нарастающей пробки, тромба, сдерживающего сам себя. Скопления войск, эвакуированного имущества, беженцев у таких переправ и на прилегающих дорогах представляли собой прекрасные мишени для эффективного применения авиации, что приводило к колоссальным потерям. Каждый раз это создавало и гуманитарную катастрофу среди беженцев, лишённых питания, воды, медицинской помощи, приводило к разрастанию паники. Пвника каждый раз быстро перекидывалась на войсковые части, военную и гражданскую систему управления. По такой схеме неоднократно были окружены многотысячные группировки, и ничего лучшего, для быстрого сокрушения Сталинградского фронта, и снятия угрозы с тыла для армии, наступающей на Кавказ, как молниеносный выход к переправам через Волгу в Сталинграде и к дороге на Астрахань у Красноармейска, сейчас придумать было нельзя. Наличие железной дороги давало возможность очень быстро и дёшево везти подкрепления и боеприпасы через степь хоть их Франции до самого волжского берега.

– Ну, вы это тоже видите?
– Чуйков, как древнее каменное изваяние калмыцкой степи, по-прежнему стоял на крыше фургона ЗИС-5, и через бинокль рассматривал крохотные фигурки людей, всадников, подводы, машины, двигающиеся с юго-запада вдоль высокой железнодорожной насыпи.

– Беженцы, эвакуированные, гурты скота, армейские подводы, группы отступающих красноармейцев, несколько орудий с передками на конной тяге, - ответил, стоящий радом комбат, отдавая ещё прохладную кружку водителю, - идут сплошным потоком, не обращая внимания на немецкие танки и грузовики на окраине Котельниково.

– Да нет! Пыль! Пыль вон там, южнее железной дороги!
– сказал Чуйков, оторваясь от бинокля, и многозначительно посмотрев сначала на комиссара полка, потом на комбата, - пыль там другая!

Он, наконец, расстегнул крючок совсем промокшего от пота воротника, и пролжил говорить:

– Там, где идут беженцы, пыль поднимается низко, и это понятно, потому что у них обувь городская, мягкая, повозки медленные, грузовики лёгкие. Все крайне утомлены, голодны, топлива мало, все в тоске и унынии. Они идут очень медленно, и пыли до небес не понимают ни с дороги, ни с сухой земли. Там, где уже сто километров идут группы бойцов 51-й армии от реки Сал, а скорее тащатся по жаре, пыль повыше. Но всё равно, чего там у них есть? Несколько машин подряд, полуторок, со скоростью лошадиных упряжек части армейских обозов, или отдельные орудия артиллерии, повозки медсанбатов, хлебопекарен, полевой почты с полевыми кассами Госбанка, пешие сапёры, ветеринары, химики... Смотрю я и вижу, что немцы, двигающиеся по обе стороны от железной дороги на них даже внимания сейчас не обращают, так они торопятся вперёд. Но вон там, смотрите, если взять левее от железной дороги, там пыль плотная, высокая как стена! Там что-то очень быстро движется в сторону от станции Котельниково к нам. Большая, плотная группа, колонна. Это тяжёлые машины, много машин, в том числе на гусеничном ходу. Длинная колонна. Видишь, комиссар, шлейф пыли высокий, длинной километров в десять. Это точно враг. Бензин у него есть, машины исправны, войска сытые, пьяные, на кураже, цели у них решительные. Эх, товарищ Хрюкин, командующий авиацией, где ж твои соколы, чтобы фашистов тут успокоить? Хоть бы один самолётик сюда, самый плохонький, чтобы заглянуть за эту дымовую завесу сейчас, а потом атаковать их на марше!

Чуйков вдруг яростно топнул ногой по крыше фургона, и крикнул вниз:

– Эй, Климов, чёрт побери, будет связь сегодня?

Из двери фургона показалась голова адъютанта. Щурясь от ослепительного солнца, он отчеканил вверх, словно в небо, несколько фраз:

– Командующий Сталинградским фронтом товарищ Гордов и член военного совета фронта товарищ Хрущёв, не отвечают! На связи пока только командующий 8-й воздушной армией, генерал-майор Хрюкин!

– Я в следующий раз девушек-радисток с собой возьму вместо вас, и официанток, с ними поинтересней будет, раз толку всё равно от связи вашей нет! Ну-ка, Гриша, быстро давай!
– сказал Чуйков резко, как коршун на добычу, быстро подошёл к краю крыши фургона, улёгся на живот прямо над крохотным оконцем, свесил к оконцу руку, - давай-ка сюда трубку!

Из фургона донёсся скрежет и кряхтение, словно двигали мебель, и приглушённый голос адъютанта произнёс:

– Не дотянется наверх, Василий Иванович!

– А ты дотяни! У вас там РАФ фронтовая, или самоделка? Придумай, голова!
– сказал Чуйков, исподлобья оглядывая стоящих около фургона беженцев, охрану, командиров, - чего рты раззявили, не видели, как генерал в цирке выступает? Ну-ка все отсюда!

– Разойдитесь, граждане, отойдите, товарищи!
– стали наперебой повторять автоматчики охраны, маша руками, как чайки крыльями, оттесняя всех к дороге.

Неведомым образом, без команды, а может быть кто-то и отдавал подобный приказ, роты снова разошлись вдоль дороги длинной, неровной волной. Они полурастворились в степной траве, частично смешавшись с беженцами. Красноармейцы, радуясь привалу, утомлённые жарой, расселись кто где. Кто-то принялся уничтожать сухой паёк: сухари, гороховый концентрат, перловую кашу, другие задымили папиросами - остатками былой роскоши из Славянки. Некоторые, подложив под головы вещмешки или шинели, и, как единственную защиту от солнца и мух, примостив пилотки на глаза, дремали. Между солдатами принялись ходить санитары с бидонами и черпаками. Они осторожно разливали воду во фляги. Тут же, с видом грибника в лесу, бродил старшина из отделения полевой почты, и собирал написанные письма. Возницы поправляли конскую упряжь, осматривали копыта, поклажу. Командиры, связные, ординарцы и конные разведчики артиллеристов спешились. Держали утомлённых лошадей под уздцы. Бродили с ними от одного пятна травы к другому, желая хоть чем-то поддержать на жаре силы животных. Лошади отчаянно мотали хвостами из-за мух и слепней, водили мордами по непривычной для себя себя степной зелени, выискивая, пробуя, то разлапистую бакманию, то астрагал, то стебли кияка.

После авианалёта и недобрых известий из Котельниково, все что-то обсуждали, уже не посмеивались как обычно, вслушивались с звуки далёкой стрельбы, вновь и вновь осматривали небо. Среди разбитых бомбами армейских повозок, между чёрных воронок по-прежнему горел грузовик. Вокруг него проплешинами горела сухая трава. Вдалеке, за Котельниково, горел, казалось, весь горизонт. На большую высоту поднимались чёрные столбы дыма. Артиллеристы, пользуясь остановкой, принялись прикручивать бечёвкой к щиткам, стволам, лафетам и зарядным ящикам своих 45-миллиметровых пушек, даже к конскому снаряжению, пучки кустистой травы. Им казалось, что это снизит заметность с самолёта, хотя ни тени, создающие вполне читаемые силуэты упряжек с передками и орудиями, ни пыль от них, они всё равно скрыть не могли бы, даже если превратили пушки в подобие мохнатых чудовищ. Однако это успокаивало и отвлекало их от тревожных мыслей.

В третьей роте, среди сидящих на земле казахов, стоял совсем юный младший политрук, наверное ответственный секретарь комсомола. Развернув газету, он что-то рассказывал. Казахи слушали напряжённо и неподвижно, словно окаменевшие, даже от мух никто не отмахивался, но чувствовалось, что они ничего не понимают. Чуйкову на секунду почудилось, что это совсем не казахи, а молодые китайские солдаты, перед атакой на городок Ичан, и всё сейчас происходит опять будто бы в Китае год назад. Словно опять четыре японские пехотные дивизии, две отдельные бригады, части 3-го механизированного полка, артиллерийская бригада, горный артиллерийский полк и японская авиация 11-й армии наступают на город Чанша на реке Сянъцзян - древнюю столицу южного Китая, а десять китайских армий гоминьдана её обоняют. Японцы уже форсировали Синъцзян, вышли на берег реки Мило, захватили плацдарм Укоу - Фулинпу, и прорвались к городу в районе Хуанхуаши - Юнаньши. И вот теперь китайские 26, 72, 74-я армии готовятся наносить заранее подготовленный и спланированный советскими военными советниками удар с фланга и тыла по главным силам японцев, после чего японцы неминуемо покатятся назад, или будут все уничтожены в котле окружения. Молодые китайцы сидят в траве, напряжённо ожидая сигнал к атаке, и нежелание жить сквозит во взглядах, а есть только желание мстить японцам за Нанкинскую резню, когда за месяц японские нелюди зверски убили сотни тысяч гражданских, мстить долгое и кровавое поругание цветущей родины...

Его отвлекла ссора среди людей, делящих мясо и органы убитой при авианалёте корову, ярко выраженный южно-русский говор, и даже восклицания на идише:

– Киш мир ин тухес! Ма ата мохер ли локчим! Их вейс?!

Всё ещё держа ладонь открытой в ожидании трубки от РАФа, Чуйков сильно щурился от солнца, пыли и дыма, как и все вокруг. Было похоже, что и животные щурились от того же, и ещё от летящих от разнотравий мелких семян и насекомых. Обходя и объезжая военные грузовики, армейские подводы, цепочками, группами, по-одному, тянулись беженцы. Пешком, на велосипедах, повозках, лошадях, автомашинах, предвигались на восток женщины, мужчины, старики, дети, но больше всё же женщины и дети. Молодые мужчины в гражданской одежде, а иногда и в военном обмундировании без знаков различия, пилоток и ремней, старались не попадаться на глаза важным командирам. Они обходили штабную группу по степи. То там, то здесь попадались взгляду величественные верблюды-дромадеры, навьюченные поклажей. Невдалеке, вооружённые карабинами всадники-калмыки в халатах и маленьких островерхих шапочках, сопровождая гурты коров и табуны лошадей. Некоторые беженцы, в основном жители хуторов, гнали с собой мычащих коров, телят, блеющих овец и птицу. Другие, имея внешний вид, вполне подходящим для времён гражданской войны, и даже для времён наполеоновского нашествия 1812 года, обречённо сидели на телегах, придерживая малолетних ребятишек и кули с ценными вещами.

– Вот, Василий Иванович!
– выводя Чуйкова из задумчивости, раздался голос адъютанта, и появилась рука с коричневой бакелитовой телефонной трубкой от радиостанции.

– Наконец-то!
– воскликнул генерал-лейтенант и рывком схватил трубку.

Нажав рычаг на её ручке, он выдохнул, и стал бодро и громко в неё говорить:

– Привет тебе "Тимофей два раза"! Рад тебя слышать, товарищ дорогой! Я у Котельниково сейчас нахожусь... Ерунда всё, никуда я не пропадал! Комфронта Гордов и член военного совета Хрущёв сами послали меня на месте в обстановке разобраться, что тут на моём фланге происходит у 51-й армии. Неотложные меры организовать, если надо... Ещё они требуют объяснений письменных за бои моей армии на Дону... Почему отошли без их приказа... А сами проморгали удар немцев и румын с юга-запада на Котельниково. Они вообще не понимают, что такое разведка и почему без неё никак нельзя воевать! Просто сидят два уважаемых коммуниста с бетонными головами и только матом кроют без паузы! Может, конечно, и уляжется с объяснениями, и не до меня им теперь будет, однако... Теперь выясняется ещё, что немцы в Котельниково, а позавчера у Маныча только были, это же 150 километров за два дня через всю 51-ю армию! Значит нет больше 51-й армии, драпает она без оглядки! Немцев сейчас вижу прямо на полотне железной дороги перед Котельниково, вперемешку с нашими частям как на Керченском полуострове было, когда они в наглую шли, перемешавшись с отступающими к Керчи нашими частями... Мехлис всё проворонил там тода, знаю! Мою армию теперь обошли с фланга полностью! А ты, кстати, вовремя аэродром истребителей из Котельниково вывел, пару дней задержались бы они и прямо в самолёты танки бы въехали!