Стальная метель

Пичай пожал плечами, потом пожамкал мочку уха, прислушался к ощущениям.

— Я попробую, — сказал он. — А что ты мне ещё покажешь?

— Научу, как не потеряться в лесу и выйти из любой чащи.

— Ага! А если лесовик водить начнёт?

— Говорю же — из любой. Никакой лесовик страшен не будет.

— Договорились! — сказал Пичай. — Тогда я сегодня выучу все буквы!

И они пошли дальше — вынимать зайцев из силков.

Вечером к ней подошёл врач Атул.

— Госпожа Ягмара, вы наложили на мальчика какую-то чару?

— Нет, — усмехнулась Ягмара. — Просто он перестал бояться букв. Учите его как следует, ваше мудрейшество, я не знаю, сколько у нас будет впереди спокойного времени.

— Если пойдёт как сегодня… — Атул покачал головой.

— Возьмёте его в ученики?

— Ещё рано говорить об этом, но сегодня он проявил невероятные способности. Настолько же невероятные, насколько прежде проявлял невероятную тупость. Потому я и спросил про чару.

— Нет-нет, никаких чар. Это другие умения, в чём-то сходные с вашими. Нужные слова, нужные жесты… Если хотите, могу и вас научить.

— Старого пса лучше не учить новым трюкам. Я подумаю про то, что вы сказали, — взять его учеником. Ведь, как я понимаю, никаких шансов вернуться домой у него с матерью нет?

— Сейчас, конечно, нет. В будущем… кто знает.

— Если мы выпутаемся из всего этого и вернёмся в Цареград, то да — я мог бы взять мать помощницей по дому, а мальчика в ученики. У меня жилище хоть и скромное, но требует женских рук… которых нет. Я рассказывал, как лишился жены?

— Да, — сказала Ягмара. — Это печальная история.

— Как говорит мой друг Менелай, «аксиописта гинаика поу еленксикан, отан енас антропос ден ейнаи типота», что означает…

— …«надёжность женщины поверятся тогда, когда у мужчины ничего нет». Это была едва ли не первая фраза на греческом, которую я заучила.

— Не знаю, что Мага во мне нашла. Я был нищий студент без рода и племени. Мы прожили двадцать пять лет, вырастили детей, а потом откуда-то появился этот бродячий проповедник. Я было отнёсся к нему по-человечески, но сначала он выманил у Маги все деньги и украшения, потом я узнал, что она заложила дом… Потом они исчезли, а мне было даже не на что организовать поиски. Я больше не получал от неё никаких вестей… Да, госпожа, вы подали мне хорошую мысль. Теперь — только бы добраться до дома…

Засыпая, Ягмара попыталась ещё раз присниться Нию. На этот раз что-то получилось, но невнятно. Во всяком случае, он ей что-то написал, но она не смогла прочитать — как будто смотрела на записку сквозь рябь на воде. Но даже это успокоило её, и она уснула, и крепко спала до утра.

Глава седьмая НИЙ. НАЧАЛО СТРАНСТВИЙ

Ний недолго постоял и вернулся в дом. Это было из какой-то прошлой жизни: дурная примета — смотреть вслед уезжающим. Уехали, и хвала богам, пусть будет лёгок их путь…

Они ещё с вечера договорились со смотрителем, что Ний оставит ему одну из маленьких лошадок — не то чтобы в оплату, не полагалось брать плату с царских диперанов, а так — в благодарность. И как ответную благодарность смотритель даст ему мешок муки, мешок греческого зерна и горшок масла. Ну и всякой снеди в дорогу…

Они ещё немного посидели, поговорили, выпили по чаше смолёного вина для укрепления суставов; если честно, Нию просто не хотелось уезжать прямо сейчас на холод и пронизывающий ветер — наплывали облака, скоро должно было немного потеплеть. Смотритель рассказывал про страшные зимние бури здесь, а Ний — про страшные песчаные там, за морем. Сошлись на том, что хорошо там, где всегда начало лета, в каких-то сказочных странах то ли далеко на восходе, то ли далеко на закате.

В путь Ний отправился после полудня. Действительно, ветер стих, немного потеплело, временами начинал падать редкий снег. За селом на погосте рыли могилы, красная глина казалась пятнами крови. Здесь почитали Митру, зарывали мёртвых в землю и потом долго пировали на могилах. Но это будет уже, наверное, вечером.

Дорога была пуста. Прибитая множеством копыт и полозьев почти до земли, сейчас чуть припорошённая снегом, она уходила в обе стороны в бесконечность. И хотя Ний знал, что через каждые три-четыре парсунга возле дороги стоят сёла и посёлки, когда большие, когда совсем крошечные, так что даже пеший путник будет частенько ночевать под крышей и не останется без куска хлеба и миски похлёбки, а конному раз в три-четыре дня попадётся и городок с большим базаром, куда съезжаются окрестные скотоводы и земледельцы, чтобы торговать с караванщиками, — хотя это всё он знал, сейчас ему казалось, что отсюда и до недостижимого Тикра в одну сторону и столь же недостижимого Мерва в другую — нет ни единого живого человека, все умерли, всех истребили, и только вот за спиной ещё кто-то остался — последние люди на опустевшей земле…

Он свернул с дороги сразу же за селом просто в заснеженное поле, вынул из-за пазухи Колобка, сказал: «Ну, давай веди обратно». Колобок порыскал — и неожиданно нашёл утоптанную тропу, ведущую к лесу вдали. Вдоль тропы попадались куски коры и обломанные веточки. Наверное, по ней возили дрова.

Ний направил лошадку по тропе. Остальные, навьюченные и порожние, потянулись следом.

Ему совсем не хотелось вновь пересекать поле бойни…

На ночлег он расположился в лесу, разжёг костёр, растопил немного снега в котле, подогрел кусок пирога. Лошадки неподалёку раскопали себе что-то вкусное, возились, весело фыркали.

Ний вдруг почувствовал, что за всё время с момента обретения хоть какой-то памяти он впервые оказался один. Это было непривычно и довольно грустно.

А ведь ещё не поздно повернуть и добраться до Железных Ворот, узнать там хоть что-то про себя… Он отогнал эти мысли и забрался в рукавичку.

Сон охватил его мгновенно.

Он отправился в путь поздно — всё почему-то валилось из рук, делалось медленно, не сразу… Вечерние мысли продолжали томить его.

Тропа, довольно хоженая, так и вела через лес. Сначала по сторонам её были сплошные вырубки — видать, заготавливали тут не только дрова, но и строевые брёвна, — потом пошла просто узкая просека. Наверно, и по ту сторону леса было какое-то село, вряд ли так далеко гоняли скот…

Он так и не узнал, прав ли в своей догадке. Сначала тропу заступили три всадника в кожаных стёганках с дубовыми нагрудниками и топорами в руках. Ний оглянулся — сзади выезжали ещё четверо. Он остановился, медленно слез с лошадки, ещё медленнее стянул через голову лук и колчан, бросил их в сторону. Потом начал расстёгивать пояс…

Волосяная петля, брошенная сзади, обхватила его за шею, рванула. Он упал на спину, пытаясь руками подцепить затягивающуюся туго верёвку, но его уже волокли — быстро, ещё быстрее…

Стало нечем дышать. В голове родился и стремительно нарос низкий звон — словно били в пустой медный котёл. Всё вокруг стало красным, багровым, чёрным…

Потом очень долго ничего не было.

Он пришёл в себя как-то сразу, рывком, словно вдохнул и стал жить — но всё равно не мог понять, ни где он, ни кто он. Потом по телу потекла боль — от колен, копчика, спины и плеч к шее и затылку. В шее она была совершенно невыносима, словно его положили на пылающие угли. Он думал, что сейчас начнёт кричать или хотя бы стонать, но из горла не вырывалось ни звука. Попытался пошевелиться, но не понял, удалось ли это — тело не отвечало. Непонятно было, открыты или закрыты глаза — стояла полная тьма…