Стальной пляж

— Да уж, слово "выстрелить" здесь как нельзя более уместно, — заметила я.

* * *

Оглядываясь на первую часть интервью, я теперь нахожу его почти комичным. Вот она я, уверенная, что сумела всё разгадать, спрашиваю, кто замыслил убийство Сильвио. И вот он Верховный Перцер, уверенный, что мне уже известна вся подоплёка истории, думает, будто я спрашиваю, кто подсказал Сильвио, что после смерти он сможет стать перцеровской Гигазвездой. Потому что Сильвио не пришёл к перцерам с уже готовой идеей самоубийства. Он предлагал другое — избрать его при жизни в Гигазвёзды, поставить в один ряд с великой четвёркой. Но ему объяснили, что рассматриваются только кандидатуры мертвецов, и он сделал логичный вывод. Поначалу совет был против его плана. Это Сильвио придумал, каким образом повернуть события, чтобы церковь выглядела благодетельницей. И он действительно планировал самоубийство. Если Верховный Перцер и отправится в тюрьму, то, как он и говорил, всего лишь за серию гражданских правонарушений, заговор, лживую рекламу, намеренный обман и тому подобное. Какого наказания удостоится настоящий убийца, когда его найдут, я понятия не имею.

Позднее я ужаснулась, по какому, казалось бы, незначительному вопросу мы с Верховным Перцером не поняли друг друга. Если бы он догадался, что мне неизвестен главный факт, прежде чем признался в содеянном — думаю, он ускользнул бы в эту крохотную щёлочку и нашёл бы способ отомстить мне за то, что не увидел свой сериал. И в результате Хилди Джонсон куковала бы за решёткой, а церковь всё равно добилась своего. Вот так плохо всё чуть было не кончилось. Разумеется, Верховному Перцеру ничто не мешает всё-таки подать на меня в суд, и я бы узнала об этом слишком поздно — но несмотря на свою искушённость в подковёрных интригах, он вряд ли рискнул бы нанести ответный удар, учитывая, какие недюжинные силы Уолтер может привести в движение, если против меня будут выдвинуты какие-либо обвинения после того, как я напишу столь сногсшибательную статью.

Бренда хотела сразу же вскочить и бежать на работу, но я заставила её сесть и подумать — эта привычка может сослужить девчонке добрую службу в дальнейшем, если она про неё не забудет.

Первым делом мы передали по телефону исповедь Перцера в том виде, в каком она записалась на голографическую камеру Бренды. Теперь, когда новость благополучно достигла отдела новостей "Вымени", у Перцера не осталось ни единого шанса взять свои слова обратно. Мы могли брать у него интервью сколько и когда захотим и планировать, как лучше подать статью.

Не то чтобы у нас появилась уйма времени — нет, в таких делах никогда нельзя прохлаждаться и расслабляться. Как предугадать, когда и кто разнюхает оставленные тобою следы? Но мы успели благополучно доставить голову в редакцию. Там её водрузили на стол, разрешили пользоваться телефоном — и вскоре вокруг собрались дюжины журналистов, с разинутыми ртами слушавших, как Бренда беседует с почётным гостем.

Да, именно Бренда. По дороге в "Вымя" у нас с ней состоялся серьёзный разговор.

— Весь материал пойдёт в печать с твоей подписью, — заявила я.

— Но это же смешно, — возразила она. — Всю работу проделали вы. Это вы восстали всей душой против убийства перед лицом очевидных… чёрт побери, Хилди, это ваша статья.

— Всё было уж слишком хорошо, — отмахнулась я. — Как только я схватила этого негодяя, меня и осенило. Вот только я думала, что это они укокошили бедного чурбана Сильвио.

— Ну-у, я ведь и сама купилась на это. Как и все остальные.

— Кроме Крикет.

— Ага. И всё-таки не может быть речи о том, чтобы я приписала все заслуги себе.

— Но ты пойдёшь на это. Во-первых, потому, что это предлагаю тебе я — а статья не простая, она из тех, что способны прославить твоё имя на века, и ты поступишь ещё глупее, чем обычно, если откажешься от моего предложения. А во-вторых, потому что я не имею права подписываться под статьями, я ведь больше не работаю в "Вымени".

— Вы уходите? Когда? Почему Уолтер ничего об этом не сказал?

Я знала, когда я ушла, а Уолтер не сказал ничего, потому что сам не знал — но к чему запутывать бедную девочку? Она ещё немного посопротивлялась, но её протесты становились всё слабее, а готовность принять дар всё более укреплялась чувством вины. Ничего, вину она переживёт. И я надеялась, что переживёт и славу.

Пока что Бренда довольно хорошо справлялась с ней и даже наслаждалась ею, как я могла заметить из дальнего угла комнаты. Ряды пустых столов надёжно отделяли меня от группы взволнованных репортёров, привлечённых триумфом их юной коллеги.

И тут со своей высокой башни снизошёл Уолтер. Он прошествовал вперевалочку через внезапно притихший отдел новостей, мимо меня, даже не заметив меня в тени. Никто из присутствовавших не мог припомнить, когда главред последний раз покидал свой кабинет всего лишь из-за газетного материала. Я видела, как Уолтер протянул Бренде руку. Он, разумеется, не верил в её заслуги, но, возможно, собирался впоследствии допросить меня с пристрастием. Пока он чтил журналистскую братию своим священным присутствием, я вошла в его лифт и поднялась к нему в кабинет.

Его рабочий стол возвышался передо мной в круге света. Я залюбовалась тонкой фактурой дерева, мастерством отделки. Из всего дорогущего антиквариата, каким владел Уолтер, я завидовала только этой вещи. Мне самой хотелось бы однажды заполучить такой стол.

Я погладила серую фетровую шляпу, которую держала в руке. Она упала у меня с головы, когда я выскочила на сцену, в лужу крови Сильвио. Кровь так и запеклась на шляпе. Её полагалось по традиции носить измятой, но это выглядело смешно.

Мне внезапно показалось, что эта шляпа уже достаточно износилась. Так что я просто положила её в центр главредовского стола и ушла.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Возвращаться домой мне пришлось с чёрного хода, но даже его уже обнаружили. Должно быть, один из моих друзей проболтался: у пещеры кугуара толпились журналисты. Ни у кого не хватило духу проникнуть внутрь, во всяком случае, до тех пор, пока там сидела хищница. Хоть люди и знали, что она не причинит вреда, эта пушистая дама — по меньшей мере угрожающее соседство.

Переделанное лицо почти помогло мне. Я успела войти в пещеру, пока все недоумевали, кто я такая и что у меня за дела с Хилди. Но внезапно кто-то крикнул: "Это она!" — и началась бешеная гонка. Я мчалась по коридору, а журналисты летели по пятам, выкрикивали вопросы и фотографировали моё позорное бегство.

Оказавшись наконец в квартире, я взглянула на изображение с камеры, установленной перед парадной дверью. О боже… Там народ стоял плечом к плечу, насколько хватало глаз, во всю длину коридора. В толпе были и продавцы воздушных шариков и хот-догов, и какой-то парень-жонглёр, одетый клоуном. Если раньше мне и доводилось удивляться, почему газетную шумиху сравнивают с цирковым представлением, то теперь всё стало предельно ясно.

Если бы полиция не отгородила канатами узкий проход на случай вызова пожарной команды или скорой помощи, моим соседям не удалось бы попасть домой. На моих глазах один сосед воспользовался этим путём. Он сердито хмурился, и это выражение уже перестало сходить с его лица. От нечего делать многие журналисты принялись забрасывать его вопросами — он отвечал каменным молчанием. Да уж, на следующей внутрирайонной вечеринке не видать мне приза за добрососедские отношения… В конце концов, если я не придумаю, что предпринять, всё это обернётся петициями, в которых меня вежливо попросят подыскать другое жильё.