Стальной пляж

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Не знаю, есть ли на целом свете более одинокое место, чем тридцати-сорокатысячный стадион, когда он пуст.

У площадки для слеш-боксинга в Кинг-сити не было официального названия, наподобие "Мемориального Гладиаториума имени Того-или-Другого", но во времена, о которых позабыла история спорта, это было всего лишь способом почтить кого-нибудь широко известного. А наш стадион на всех спортивных страницах газет и в умах всех кровожадных фанатов, везде, даже на двадцатиметровой вывеске снаружи, именовался просто Бадьёй Кровищи.

Пока что он выглядел безмятежно. Концентрические ряды кресел скрывались в тени. Безмолвствовала акустическая система. Канавки для отвода крови с ринга были промыты начисто и готовы принять свежие вечерние потоки. И часть этой новой крови, возможно, будет принадлежать человеку, на чью одинокую фигуру сейчас лился безжалостный свет белых ламп, свисавших с потолка, — МакДональду. Я спустилась к нему по пологому склону прохода между креслами.

Он был обнажён и стоял спиной ко мне. Я думала, будто движусь бесшумно, но к нему оказалось не так-то легко подкрасться. Он оглянулся через плечо, нисколько не встревоженный, просто из любопытства.

— Привет, Хилди, — только и произнёс он. Не был потрясён, узнав меня, ничего не сказал о том, что во время нашей последней встречи я была мужчиной. Вероятно, до него дошли слухи, а может, просто-напросто мало что ускользало от его взора и ещё меньшее было способно его удивить.

— Вы нервничаете перед боем?

Он нахмурился и, казалось, всерьёз задумался над вопросом.

— Вряд ли. Скорее… раззадориваюсь, что ли. Мне становится трудно усидеть на месте. Возможно, это и нервное. Так что я прихожу сюда и мысленно проигрываю заново свой прошлый бой, вспоминаю свои ошибки и стараюсь размышлять о способах не сделать их опять.

— Не думала, что вы ошибаетесь…

Я поискала ступеньки, чтобы войти к Энди на ринг. Но их не оказалось, и я легко перепрыгнула метровое ограждение.

— Ошибки совершают все. Просто стараешься свести их к минимуму в своей сфере деятельности.

Я заметила у него частичную эрекцию. Он, что, мастурбировал? Прямо сейчас я не могла ничего с этим поделать, в тот момент секс интересовал меня меньше всего в жизни. Я положила руку ему на лицо. Он по-прежнему стоял, скрестив руки на груди, лишь взглянул мне в глаза.

— Мне нужна помощь, — сказала я.

— Да, — ответил он и обнял меня.

* * *

Он отвёл меня в свою грим-уборную, раздевалку или как там она называлась, и принялся хлопотать — готовить нам выпивку, чтобы дать мне время немного прийти в себя. Как ни странно, я не плакала. В его объятиях у меня сотрясались плечи и даже вырвались из горла забавные звуки, но я не уронила ни слезинки. Меня не знобило. Сердце не колотилось как бешеное. Я понятия не имела, как с этим справиться, но ещё ни разу в жизни меня так не распирало от готового прорваться крика.

— Ты прервала мой безумный ритуальчик, — укорил он, протягивая мне клубничную "Маргариту". Лишь много позже я озадачилась, как он узнал, чтО я пью.

— У вас тут замечательный бар.

— Обо мне хорошо заботятся, пока я собираю толпы зевак. Будем здоровы, — протянул он мне навстречу свой бокал, и мы отхлебнули. Великолепно.

— Надеюсь, вы не пьёте ничего слишком крепкого.

— Что бы ты там ни думала, я не самоубийца. По крайней мере, не сейчас.

— Так что вы…

— Я всегда выхожу туда в одиночку, — сказал он, поднялся и повернулся ко мне спиной, обрывая вопрос, на который, как мне показалось, он пока не был готов ответить. — Мой непристойный секретец в том, что меня заводит предвкушение. Я специально изучал это. Некоторых возбуждает угроза. Чаще всего возбуждение охватывает людей после того, как они выкрутятся из ситуации, опасной для жизни. А ко мне оно приходит до.

— Надеюсь, я ничего вам не испортила.

— Нет. Это неважно.

— Если хотите снять напряжение, ну, знаете, заняться любовью — мы можем.

Я пожалела о сказанном, едва только слова слетели с моих губ. При других обстоятельствах, конечно же… да что там, чёрт побери, разумеется!.. Он был прекрасен — я не замечала этого, когда встречалась с ним раньше, поскольку сама тогда была мужчиной. Тело его было безупречно — стройное, плотно сбитое, больше приспособленное к скорости и выносливости, чем к грубой силе — но что с того? Это было тело борца Формулы А. Его сегодняшний соперник будет в таком же теле, плюс-минус три килограмма, даже если это женщина. Но в первую очередь я обратила внимание на две его черты: руки и лицо. Руки были длинными, с широкими кистями, слегка утолщёнными суставами пальцев и грубыми ладонями. В их движениях читалась полная уверенность, они никогда не дрожали, ни разу не были неуклюжими. Такие руки знали, как обращаться с женским телом.

А лицо… это ведь прежде всего глаза, не так ли? У него было довольно симпатичное лицо, грубоватое, как раз как мне нравится, с резко очерченными бровями и скулами, разве что губы слишком поджаты — но они были способны смягчиться, я видела, когда он меня обнял. А вот глаза, глаза… Они неудержимо притягивали к себе, и я была не в силах описать ни одно, ни тем более несколько качеств, делавших их таковыми. Когда он на меня смотрел, он просто смотрел на меня и ничего более, и его решительному взору открывалось обо мне больше, чем кому-либо другому.

И вновь мне почудилось, что он взвешивает моё предложение. Затем он слабо улыбнулся — я не видела с его стороны ничего любезнее этой улыбки — и ответил:

— Давно уже я не принимаю предложений, сделанных с таким отсутствием энтузиазма.

— Простите. Это действительно было глупо. Сейчас вы скажете мне, что вы гомосексуалист.

— Почему? Потому что отверг тебя?

— Нет, потому что все мои предположения впоследствии оказывались неверны. Только потому, как вы на меня смотрели, хотя мне следовало знать, что сейчас вам не до того, мне просто показалось, будто я… что-то увидела.

— Ты не слишком плохо старалась. Нет, я… ты правда хочешь услышать?

— Если вы хотите сказать.

Он пожал плечами — этот жест означал, что мы оба знаем: время по-настоящему важных вещей ещё не пришло, но он готов подождать.

— Ладно. В двух словах и на будущее: в мужском теле я по большей части гетеросексуален, скажем, процентов на девяносто. Женщиной я становился совсем ненадолго и, вероятно, больше никогда не захочу ею быть.

— Вам не понравилось?

— Возникла проблема. Мне было неприятно заниматься любовью с мужчинами. Моя любовная жизнь протекала почти исключительно с другими женщинами. Мне не понравилось… допускать постороннего в своё тело. Я всегда этого боялся. Женщинам приходится позволять другим брать слишком много власти над собой. Это меня нервировало.

— Не обязательно должно быть так.

— Мне говорили. Но для меня никогда не было иначе.

— Думаю, это очень важно.

Возможно, за время, прошедшее после Вторжения, где-нибудь состоялся и более пустой разговор, но записей о нём не сохранилось. Я взяла себе ещё выпить, чтобы скрыть неловкость. Вся затея была ошибкой. Я видела, что причинила МакДональду неудобство, хотя и не могла понять, чем, и мне хотелось куда-нибудь деться. Всё равно куда. Я начала вставать из кресла и обнаружила, что не могу. Руки и ноги просто отказывались поднимать меня. Руки по-прежнему были способны удержать бокал — я поднесла его ко рту и выпила коктейль, один из самых необходимых за всю историю клубничной "Маргариты", — но не подчинялись никаким моим приказам, имеющим отношение к подъёму тела.