Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
— Прости, Аника Фёдорович. Верую — бывают просто добрые дела и просто злые.
— Дай Бог, чтоб сохранилось твоё верование. На деле, дорогой, всё зависит — судии кто, с какой стороны и какими глазами смотрят они... Вот и бежит по свету молва: Аника — грабитель, притеснитель... А вот по секрету сознаюсь тебе: грехов на мне... И не из-за наживы и корысти ради. Иной раз хотел сделать, как лучше, а оборачивалось бедой многим! Иной раз подумаешь: воистину — глас народа — глас Божий!..
Может, и ещё в чём покаялся бы Аника, да вовремя смолк, тяжело вздохнув. Подошёл к киоту, без нужды поправил огонёк в лампаде, перекрестился и заговорил
— Днями реки встанут, воевода с дозором по городам и весям поедет. Откуда начать думаешь?
— По Сухоне думаю, тут покороче путь, до Рождества управимся, а уж потом по Вычегде — до Святой.
— Ну что ж, резонно. А как ты смотришь, ежели с тобой подьячего Ахия отпущу? Он хорошо людей знает. Да и в порядках местных поможет разобраться...
На том и порешили.
17
Если птицей взлететь над Северными увалами высоко в небо, то увидишь, как раскинулись на земле развесистые ветви голубых дерев — рек полноводных. На полночь от увалов Сухона и Вычегда — две мощных ветви с запада и востока, сливаясь, образуют великую Северную Двину, уносящую свои воды в холодное полуночное Белое море. А южнее увалов Кама и Вятка свились виноградными лозами навстречу друг другу и, объединив свои воды, несут их в матушку Волгу.
По этим голубым стволам искони идут главные торговые пути через знаменитые города: Тотьма, Великий Устюг, Яренск, Чердынь, Хлынов, и через земные кладовые: Соль Галицкая, Соль Вычегодская, Соль Камская. А сколько малых городов и весей по сим путям — со счёта собьёшься.
Зимой же и реки, и болота, и лесистые увалы укутаются белыми снежными саванами и не узнаешь летние места — сугробы выровняют ледяное зеркало рек с низинными берегами, а то надует такие бугоры, что твои увалы. И всё ж санные пути прокладываются не напрямую, а по стрежню реки. В извилистых, заносных местах устанавливали вешки, иной раз — по обе стороны дороги... И теперь уже птица из поднебесья увидит не голубые стволы и ветви, а редкую сетку серо-навозных следов с тёмными узлами посёлков.
В каждом большом поселении — подворья Строгановых, а то и других торговых людей. При подворьях стражники иль казаки, в иных местах были и стрельцы в количестве по достатку хозяев. Вот этим-то разрозненным воям и решил Аника, с благословения Разрядного приказа, дать единого воеводу. Поскольку весь этот край отошёл в опричнину, то в Приказной грамоте сказано было: все торговые и начальные люди обязаны помогать первому опричнику Анике Строганову закладывать основу местного опричного воинства.
Исполнителями такого дела волей первого опричника и губного старосты определены: воевода — Клим Одноглаз со стремянным Гулькой да два старших стражника-наставника Фокей и Евсей и крепости для и охраны — десяток казаков с ручницами и пиками. А учёт и хозяйские дела решать старшему подьячему Ахию с писарем да великоустюжскому приказчику Никону.
Начали Ахий да Никон — определили посёлки сборов. Потом туда посылались гонцы к хозяевам, приказчикам и стражникам с повелением, когда и где собираться. На сборах Ахий зачитывал столичную грамоту и объяснял, что к чему. За ним воевода Клим растолковывал о взаимных действиях отдельных отрядов и о подчинённости — кто над кем голова, чтоб при нужде бить единым кулаком во славу государя. Последним — назначали этого самого голову и товарищей ему по этому
городу. Голова и один его товарищ от каждой четверти сотни прибывают для обучения в первый день Святок в Устюг Великий.Казалось, чего лучшего желать — надёжная защита без дополнительных расходов, — всё оплачивалось из государевых податей. Ан нет же! Находились строптивые хозяева: я, мол, стражу для себя нанимал, и никаких объединений и учёб! Таких воевода убеждал, подьячий уговаривал — ни в какую! Тогда во исполнение Указа строптивца брали на правёж — в холодную, чтоб одумался. Не помогло — вызывают наследников, передают хозяйство, а виновного в столицу, там разберутся. Два случая таких было, а потом всё пошло в добром согласии. Молва о строгом воеводе впереди его бежала!
Примерно в середине пути, только Клим с коня сошёл, в гостевой избе не успел из бороды наледи снять — мороз добрый был, — Ахий следом со словами:
— Клим Акимыч, непорядок тут. Как прошёл слух, что опричный воевода грядёт, трое стражников деру дать хотели. Двоих поймали. Голова спрашивает, что с ними делать?
— При чём тут я? Это его забота.
— Так-то так, только бежали они потому, что кудеярили и один из них тебя видел и признал в тебе кудеяровского атамана.
— Да?! А что они бежали?
— Не знаю.
— Тогда давай их сюда, поговорим.
Дорого далось Климу спокойствие. В груди будто что-то оборвалось, и подумал: «Вот и новая встреча! И не с одним, а сразу с тремя!»
Вернулся Ахий и спросил:
— Можно вводить? По одному?
— Давай обоих. Ты пытаешь их, а я слушаю.
— Ладно.
Три казака ввели двух беглецов-стражников. Каждому лет под сорок, в волосах проседи и залысины. В глазах — страх. Остановились в дверях, сняли шапки, перекрестились как положено. Отпустив казаков, Ахий приказал:
— Подходите ближе, чтобы вы присмотрелись к нам, а мы к вам. Кто из вас Худяк?
Беглецы остановились посреди комнаты, переглянулись, ответил тот, который был пониже ростом:
— Худяка нет, он утёк.
— Плохо дело. А Быструн ты?
— Азм есмь Быструн, — скороговоркой ответил высокий.
— Хоть и Быструн, а поймали, — усмехнулся Ахий.
— Никто нас не ловил. Пришли сказать, что уходим, а нас в подвал.
— Ага, вон как. Ну а ты, значит, Евсей — одноименец нашего стражника-наставника. Отвечай, Евсей, почему в бега метнулись?
Переглянулись стражники. Евсей шапку валиком скатал, Быструн — блином примял. Молчали. Ахий повысил голос:
— Евсей, тебя спрашиваю, молчанкой не отделаешься. Плетей отведаешь — казаки вон за дверью.
— Испугавшись... Кудеярцев повесят скорей, чем в опричнину примут... А Худяк вон его узнал... — Евсей шапкой показал на Клима.
— Ну а ты, Быструн, что поведаешь нам? Почему испугались?
— Худяк признал в нём атамана, кой побыл сколько-то в ватаге и пропал. А пришли царёвы вои. Началось такое! Мы сбежали, потому живы остались.
— Сами атамана того зрили?
— Зрили издали, а близко — не.
— И похож?
— Вроде... — замялся Быструн.
Евсей добавил:
— Не-е. Худяк говорил: с одной стороны лицом на атамана смахивает, а другая — посечена.
— Так по каким же приметам признали? Бородавку, родимое пятно под глазом видели? Раз шрама не было.
— Не заметил пятна... По обличию признали...
— Когда атаман у вас был?
— Четыре лета, видать, минуло.
— А кудеярил сколько?