Старт

Беглая улыбка солнца — и вот снег уже откликнулся бесчисленными трепетными вариантами белизны, ничтожно малое их число воспримет глаз, остальные тона и полутона останутся в молчании, в предчувствии, определят наше настроение. Эти слабые заревые отблески не боятся мороза. Но Слав боится спугнуть их камерой, как дулом, и щелкает словно бы украдкой. Он все время начеку, он спешит не упустить окружающую красоту.

Вожак, шагающий в середине цепочки, предупреждает нетерпеливого Бранко:

— Медленней!

Бранко насмешливо замечает идущему следом Скульптору:

— Какой смысл мне быть впереди, если сзади приказывают!

— Когда тебе двадцать один год, не следует тратить время на поиски смысла! — отзывается Скульптор.

Поэт — позади всех. Мы и подумать не успели, а эти случайные слова уже разожгли его… Мы ни о чем не подозреваем, а одно нежданное, неуместное стихотворение рождается в такт шагам:

В поисках смысла мы обессмысливаем свою жизнь.

А трава, ни о чем не спрашивая, пробивается сквозь камень.

Бессмыслица пугает и обманывает нас и ведет в неизвестность.

Смысл — сдерживает…

Конечно, эти строки не годятся для Бранко, празднующего сегодня совершеннолетие, не годятся и для нас, давно переступивших этот порог. Мы слишком взрослые для того, чтобы воспринимать мысли и образы, не анализируя, не оценивая…

Поэт втаптывает в снег навязчивое стихотворение. И, пытаясь отыскать тему для поздравительных куплетов, начинает разговор:

— А, в сущности, что такое совершеннолетний человек?

— Тот, кто армию прошел! — режет Мерзляк, вкладывая в слова личный опыт.

Асен снова жаждет блеснуть начитанностью и приписывает знаменитостям собственные мысли:

— «Совершеннолетие означает познание женщины», — изрек Хафиз!

— Значит, никому не доступно совершеннолетие! — заключает Насмешник.

— Но почему именно двадцать один год? — вступает Димо. — Не поздно ли? Разве восемнадцать — уже не совершеннолетие?

— Это все Деян выдумал! По старому стилю! — иронизирует Насмешник.

— Никто ничего не выдумывал! — сердится Бранко. — Читайте биографии великих…

Он внезапно смолк, и правильно, а то бы мы тут же прозвали его «Бранко Великий». Мы такие!

Гора высится. Оживление наше растет. Свежесть снега пьянит.

Бодрость

Это наша общая добродетель.

Никифор — живой будильник. Скажешь ему — и сам вскочит ни свет ни заря, и других подымет.

Рано встать — это не просто.

Но как непринужденно вскакиваешь в горах, когда рядом с тобой, на деревянных нарах, — все остальные. Дружно, плечом к плечу, сбрасываете тяжесть сна и темноты.

Мы поднялись до рассвета, мы словно бы участвуем в рождении утра.

Шагаем. Вдыхаем прохладную свежесть заревого воздуха. Вбираем в себя горы. Чуть режет грудь свежий арбузный аромат снега, тишина — исчезают наши муравьиные заботы, заменяются вселенскими проблемами… Бесконечность влечет нас…

Снег переливается в утренних сумерках. Восход солнца рождается в снегу.

Радость раннего вставания — в городе ее не постигнешь…

Мы, единое существо, нам легко пробуждаться до зари, мы бодры и веселы. Такие мы!

Ожидание

Нужно остановиться прежде, чем мы окончательно устанем.

— Стой! — командует вожак Найден из середины цепочки. Лицо его выдублено солнцем и ветром.

А мы только вступили в настоящий шаг и останавливаемся неохотно. Медленно он складывается, этот общий шаг, и трудно его вдруг остановить. Эта внезапная остановка — словно удар… Слав, оператор, ничего не слышит, или не хочет слышать, он вглядывается в горный пейзаж. Мерзляк удерживает его, бережно, как лунатика.

— Стоп! — Голос его звучит покровительственно.

Слав вздрагивает и оборачивается… Не остановим ли мы его?.. Он просто ненасытен. Весь горит желанием подниматься на самые опасные места, быть настоящим альпинистом, быть наравне с нами, снимать нас на фоне горы. Когда в его руках камера, он теряет меру своих возможностей.

— Мы и так припоздали, — Суеверный поглядывает на часы.

— При свежем снеге рано выступаешь и рано останавливаешься. — Это Асен.

Любая неизвестность раздражает нас.

— Подождем их немного, — решает вожак. Он оперся рюкзаком о скалу и обернулся назад.

Характерная поза ожидания.

Из кармана куртки он извлекает карту. Маршрут вычерчен красным карандашом. Суеверный и Мерзляк склоняются к вожаку. Тот снимает рюкзак, и палец движется по бумаге. Красная линия — через рельефно очерченные хребты. В самом ее начале замер палец вожака.

— Мы находимся здесь.

Точные координаты, знание предварительно намеченного пути — это сплачивает нас.

— А дальше… туда? — Мерзляк указывает на темную вершину.

Суеверный разглядывает маршрут: прерывистая линия тянется по горному рельефу.

— А после? — Палец упирает в то место, где скрестились горные вершины, нанесенные на карту черными острыми углами.

Никифор бросает небрежно:

— По правилам вообще нельзя выходить в снегопад!

— Не было бы нарушений правил, никто не покорял бы вершин, — вклинивается Насмешник.

У него и голос комичный, тонкий, скачущий, словно кузнечик. Он еще и рта не успеет раскрыть, а мы уже смеемся. Он просто обязан говорить смешно. Группе нужен такой человек, и она создает его себе, часто не сообразуясь с его волей и настроением. Бывают моменты, когда он смешит нас просто потому, что чувствует наше желание смеяться. А вообще-то он самый печальный из нас.

— И чего мы ждем! — Это снова Никифор. — Ясно, что Деян не явится!..

Тень пробегает по открытому лицу Найдена.

— Почему ясно? — Голос его прерывается.

Никифор многозначительно пожимает плечами. Излишне уточнять. Нам все понятно. Деян не придет. Судя по раздражению вожака, у Деяна имеются основания для отсутствия. Тень, омрачившая лицо вожака, простирается и на наши лица. Только одно из них светится надеждой. Если Деян так и не появится, оператор двинется с нами дальше! Становится холодно. Пытаясь опровергнуть свою слабость, Мерзляк стоит распрямившись, не подымая ворота куртки. А мы наоборот — ежимся, притоптываем, переминаемся с ноги на ногу.