Старт
Шрифт:
Предчувствие одного передается всем
— Что-то мне вчера дурной сон приснился! — раздается нарочито беспечный голос Суеверного.
Горазд тотчас хочет показать свое презрение к предрассудкам:
— Лучше уж молчи! Не то вернуться придется!
Но Поэт уже весь — трепетное внимание.
— Что за сон? — Он всегда обо всем готов выспрашивать.
Последние в цепочке навострили уши. В прозрачном стеклянном воздухе голоса звучат неожиданно звонко.
— Деян мои ботинки спрятал, не отпускает меня. —
— Ну и как? Дошел босиком до Памира? — прерывает Насмешник.
Памир… Крыша мира. Мы до боли тоскуем по нему. Памир!.. Это название — наш символ, наше заклятие. В нем — все, пока несбывшиеся надежды, стремления, в нем — наши разочарования…
«Никакая человеческая группа не может обойтись без своего Памира, который сплачивает и возносит в облака», — это Асен рассуждает про себя.
А Суеверный с преувеличенной беспечностью добавляет:
— Вы только не подумайте, будто я верю в сны!
— Гляди-ка, ведь ты тринадцатый в цепочке! — поддразнивает его Димо.
— Чушь! — Но все же Суеверный глазами пересчитывает идущих. — Это ты тринадцатый! — Он оборачивается к идущему позади Димо. — Давай поменяемся! Для меня «тринадцать» — везучее число!
Димо пренебрежительно пожимает плечами. Они меняются. Так Суеверный борется со своими страхами.
Но почему-то мы невольно вздрагиваем. Какие еще последствия будет иметь эта ребяческая игра в перемену мест?
И что только не приходит в голову людям, часами поднимающимся в гору среди снежной белизны!
— А мне вот сны не снятся, — замечает Поэт.
— Это потому, что поэты должны страдать бессонницей, — напоминает радист.
— Все же некоторые сны сбываются, — роняет мимоходом Суеверный.
— Мистика тебя пьянит, как водка-мастика! — каламбурит Насмешник.
— А ты, философ? — Оператор спрашивает нарочно, чтобы Асен обернулся и можно было бы его потихоньку заснять.
— Суеверия есть суеверия! — начинает компетентный Асен. — Все отгадчики снов немного смешны. Даже сам Фрейд становится наивным, когда доходит до снов — начинает пользоваться элементарной символикой.
— Но все же, почему снятся сны? — вновь спрашивает Поэт.
— А почему люди просыпаются? — откликнулась Дара.
— Сны суть останки сознания в подсознании… — продолжает Асен.
— Этакая корзинка для бумаг! — вставляет Насмешник.
— Но ведь эти останки прекраснее, чем… — воскликнула было Дара.
Но тут их прерывает вожак:
— Темп! Темп! Хватит болтовни!
— Темп!
— Темп!
— Темп! — звучит по цепочке.
Наша группа такая сплоченная, что мы уже не можем друг без друга, хотя и препираемся частенько. Мы привыкли согласовывать свой шаг, но не слова. Часто наши слова просто реакция на невозможность серьезной ссоры. Странное существо это МЫ, неуязвимое снаружи и такое хрупкое изнутри. Все мы инстинктивно ощущаем это. И поскольку мы хотим оставаться, любой ценой оставаться этим самым МЫ, приходится беречь себя от самих себя. Мы позволяем себе открытые столкновения, но не укусы исподтишка.
И хорошо, что где-то далеко высится Памир и, сам того не зная, сплачивает нас под своей необъятно высокой кровлей.
Деяна нет, но все равно он как бы сохраняет
свое место в нашей цепочке. Между вторым и третьим — вот оно, его место. Вожак Найден привычно оборачивается туда и взглядом невольно ищет поддержки и совета. Кажется, что Деян еще может нас догнать по означенным им самим знакам и занять это свое место. Он очень нужен нам. А ведь пока он был с нами, мы посмеивались над ним, как над самым старшим, — мол, старик!Никифор, который сейчас идет последним, который раньше всех уверился в том, что Деян не придет, внезапно оглядывается на вьющиеся книзу следы — не появится ли наш припоздавший друг?
— Видимость слабая! — констатирует Никифор.
Беспредельное пространство белизны кажется нам еще более пустынным. Нет, не спешит по нашим следам сухощавый Деян.
И внезапный озноб пробегает от этого белого свечения снега, такого холодного и бесплодного свечения, похожего на прикосновение чьей-то бесплотной ладони, руки того, кого нет.
Деян не придет. Никифор бегом нагоняет группу, точно соблюдая расстояние между собой и впереди идущим. Но впереди идущий не желает соблюдать правила. Это Дара. Она все отклоняется от проторенной стежки, все не может заставить себя замолчать:
— Никифор, ну как ты думаешь…
— Ничего я не думаю! — отрезает Никифор. — Думаю об исполнении поставленной задачи! — Он вынимает из верхнего кармана блокнот, в который на ходу педантично вписывает данные о времени, скорости, направлении. На поясе у него прикреплен шагомер. Он поглядывает то на шагомер, то на часы и про себя высчитывает, высчитывает…
— Не говори! И ты об этом думаешь! И все! Я даже могу угадать точно, что каждый думает!
Дара вглядывается вперед, будто хочет прочитать мысли вожака, а тот сосредоточенно прокладывает первопуток.
Мысли вожака — самый тяжкий груз
Ты, единственный из всей группы, не чувствуешь одиночества.
По тебе равняются остальные. Потому ты и должен быть сосредоточен на своем шаге. Ведь ты поддерживаешь равномерность и согласованность общего движения.
Каждый след ботинка на снегу — напоминание.
Прямо из снега вырастают образы, преграждают дорогу, хотят, чтобы ты споткнулся, остановился, повернул назад. Ты ведешь борьбу с самим собой, чтобы твои взъерошенные мысли не влияли на твой шаг.
Вот Деян на окраине города у твоего еще не достроенного домишки. Ты как раз сажаешь деревца в садике.
Рукопожатие.
— Заблудиться тут у вас можно! — Деян избегает твоего взгляда.
Не к добру он пришел! Не с добром!
— Я, Деян, вон от этого бегу! — Ты указываешь на квартал, где новые многоэтажные здания встали строем, как солдаты в наступлении.
— Не поздно ли ты садом занялся? — спрашивает Деян.
— Самое время для посадки — поздняя осень!
— Гляди померзнут!
— А солома на что?!
Можно бы еще долго так говорить, оставляя в стороне главное. Но ты не выдерживаешь:
— Почему ты меня в клубе не разыскал, Деян?
— Хотел поговорить с глазу на глаз!
— О чем? — недоумеваешь ты.
— Можно я на тебя посержусь?
— Ну попробуй. — Ты великодушен. — Да идем же в дом, в тепло!
— Не хочу беспокоить твою жену!