Старый чердак

Что может быть вкуснее компота, сваренного на костре в консервной банке из ворованных яблок. Правда, хозяева, если их попросить, дадут вам столько, что не унесёте. Да и в своём саду этих яблок девать некуда. Интересен сам процесс добычи. Это же риск, приключение.

Но самый шик, верх экстрима - это набрать мёда. Во-первых, до пасеки нужно идти несколько километров за пределами посёлка. Во-вторых, пчёлы иногда кусаются. Тот, кто не побоялся, уже достоин уважения в среде пацанского сообщества. В-третьих, пасечник охраняет свои владения с настоящим ружьём. Риск получить заряд соли - это не для слабаков.

Идти на дело надо ночью, когда пчёлы спят, или, ещё лучше, перед рассветом. Тогда и сторож обычно засыпает. С собой нужно взять тазик или ведро. Положишь на края рамку - мёд сам и стекает. Неважно, что больше на стенках останется. Их потом можно вымазать хлебом - вкусно! Если тара поменьше, тогда надо брать соты. Это самое лакомая часть, но и затея слишком рискованная. Перебор, так сказать. За мёд, если что, просто получишь по шее, невелика беда. А за соты сторож, скорее всего, родителям пожалуется, или, что ещё хуже, может и в школу сообщить.

Правда, хитрый пасечник нашёл более действенное средство от набегов малолетних варваров. Однажды на рассвете, поймав четверых из них, он не стал заниматься рукоприкладством, не стал кричать и ругаться, а тихо и спокойно позвал их с собой. Не подчиниться, попытаться убежать было нельзя, двустволка на его плече очень прозрачно намекала, что лучше этого не делать.

Заведя их под навес, который стоял рядом с пасекой, он усадил всех за длинный стол и поставил на середину полную миску мёда: «Ешьте, ребята, не стесняйтесь». Мальчишки удивились и стали отказываться, но золотистый густой мёд был таким красивым, так вкусно пахнул. Сначала нерешительно, смущаясь и виновато потупившись, они попробовали по ложечке, но потом, повинуясь уговорам, налегли на угощение основательно.

Когда миска опустела, ребята хотели уже попрощаться, но на столе, как по волшебству, появилась вторая. «Давайте, пацаны, налегайте. Хлеба, извините, нет, закончился. И чай весь вышел. Но вы ешьте, ешьте». Времени, чтобы опустошить эту тару, понадобилось гораздо больше. Да и удовольствия никакого вторая порция не доставила.

Самое ужасное было в том, что после неё появилась третья. Как мальчишки ни отказывались, пасечник настаивал. Он уже не был таким ласковым. Его голос стал требовательным и жёстким. Четвёртая миска опустошалась под грозные окрики и с оглядкой на положенное рядом ружьё. Была ли пятая, уже никто не помнит.

Неизвестно, сколько бы это ещё продолжалось, но одного из гостей стошнило. Только тогда слишком гостеприимный хозяин всех отпустил. Ребята с трудом вылезли из-за стола и понуро побрели в сторону посёлка. Домой идти совсем не хотелось, и они пошли на речку.

Холодная вода горного ручья привела их в чувство. Мальчишки пили её жадными глотками, и она казалась им в этот момент гораздо вкуснее проклятого мёда. Дышать стало немного легче. Побарахтавшись несколько минут, уставшие, они легли загорать. Жаркое летнее солнце, поднявшееся уже высоко, приятно согревало после ледяного купания. Разомлев под его лучами, невыспавшиеся и объевшиеся до отвала, пацаны быстро задремали.

– Ой, что это?
–  вскрикнул один из них, пролежав на солнцепёке полчаса.

Все сразу проснулись и уставились на разбудившего их.

– Вода на животе до сих пор не высохла, и она… липкая.

– У меня тоже - закричал другой.

Он зачем-то понюхал свою ладонь, а потом лизнул её.

– Это мёд!

Продукта было съедено так много, что он, разогретый жарким солнцем, стал выступать на животе и боках.

Больше на пасеку набегов не было, а мёд эти четверо не только есть, но даже смотреть на него не могли ещё лет двадцать.

***

Война, огонь и икона

Чёрные комья земли летели из-под копыт лошадей, несущихся по белому, только что выпавшему, снегу и падали на холодную дорогу, превращая её в грязно-пятнистое месиво. На фоне хмурого предутреннего неба огромные тёмно-серые фигуры всадников казались неестественно бесформенными, как и маленькие силуэты убегавших от них людей. Только небольшие серебристые полоски, которые сверкали над всадниками, имели чёткую и определённую форму. Время от времени эти полоски падали на землю, и тогда маленькие силуэты переставали двигаться, застывая на снегу и добавляя в сюрреалистичную картину происходящего новый цвет - красный. Постепенно этот цвет разрастался, становился светлее, приобретал жёлто-розовый оттенок и, наконец, вместе с поднявшимся солнцем, заполнял собой всё вокруг.

В Поволжье полыхала Гражданская война. Село уже не в первый раз переходило из рук в руки. Когда выстрелы затихли, отец Григорий начал собираться.

– Батюшка, не ходили бы. От греха подальше.

– Надо, матушка, надо. Там раненые есть и пленные, всем моя помощь потребуется.

– Так ведь за эту помощь и пострадаете. Ну ведь чуть не расстреляли за то, что раненым красноармейцам помогали. Хорошо хоть, люди богобоязненные попались, из уважения к сану простили. А эти вероотступники ведь не пощадят, не простят ваши хлопоты за пленных.

– На всё воля Божья.

Пока они так разговаривали, священник успел обуться и надеть пальто.

– Подождите. Вот скуфью лучше зимнюю возьмите, уже холодно.

Как только закрылась дверь, попадья позвала среднюю дочь:

– Настя, иди за отцом. Скажи, что тоже хочешь раненым помочь, а сама, если что - беги к церковному старосте, пусть людей собирает. Может, замолвят словечко.

Собралась девушка быстро, но поспеть за размашистой походкой отца ей было непросто. Когда она, запыхавшись, прибежала на церковную площадь, он уже лежал, связанный, в санях. Искать старосту не пришлось, тот был рядом с командиром ворвавшегося в село отряда и что-то горячо ему объяснял. Недолго думая, она прыгнула в сани, которые, в сопровождении нескольких конных красноармейцев, тронулись к окраине села. Ехать пришлось недолго. Не успели они поравняться с крайними избами, как раздался ужасающий визг, а затем со страшным грохотом вокруг стали вырастать огромные кусты из мёрзлой земли и огня. Земля падала обратно, а огонь кинулся на деревянные дома, и они стали вспыхивать один за другим.

Сопровождавшие всадники заметались и помчались назад на площадь. Задержался только один. Он наклонился к саням, как будто хотел что-то сказать, а над его головой сверкнула узкая серебряная полоска, которая тут же упала на связанного пленника. Священник вскрикнул и сразу как-то обмяк. По его щеке побежала, пузырясь, густая тёмно-красная струйка. Возница всплеснул руками и бросился к пострадавшему. Неожиданно отец Григорий открыл глаза и его губы зашевелились, пытаясь что-то сказать.

– Живой, живой! Скуфья защитила, Господь отвёл руку, вскользь прошла!

Мужик схватил вожжи и хлестнул лошадей.

– Держись, батюшка, сейчас доставим тебя домой. С Божьей помощью поправишься. Развяжи его, дочка, сейчас всё сделаем в лучшем виде.

Сани неслись по улицам села как на пожар. А пожар действительно был, село горело сразу в нескольких местах. Бой переместился на другую окраину, а потом и в поле. Оттуда слышались выстрелы, разрывы, ржание лошадей и крики. То ли белые гнали красных, то ли красные добивали белых, но шум боя постепенно удалялся, а пожар разрастался. Над селом гудел набат.