Стать Лютовым

Хозяин поддерживал в лавке образцовый порядок. Сотни интереснейших предметов были уложены, выставлены и подвешены густо, но отнюдь не тесно. С пузатенького бюро несчастного Людовика глядел любопытными глазочками бронзовый египетский бог со стройным телом танцовщика и шакальей головой. В застекленной витрине были выстроены шеренгами благородно потускневшие боевые ордена, как могильные камни на военном кладбище. Витой бивень нарвала, испещренный черными ажурными значками неведомой письменности, стоял в углу, как древко. Печеная вражья головка с жесткими волосами, отрезанная индейцем, с высоким безразличием наблюдала за покачивавшимся вверху панцирем доисторической черепахи с Галапагосских островов. К каждой диковине была привязана красной шелковой ниткой бирочка с кратким разъяснением. Сам Шепселе из Житомира не остался бы равнодушен к этой праздничной братской могиле вещей, хотя и не подал бы вида.

– Потрясающе!..- пробормотал Иуда, озираясь.- Это всё настоящее?

И мертвая голова?

– Голова пришла из Укаяле, с Амазонки,- скорбно, как на похоронах, доложил хозяин.- Она идет с сертификатом.

– С сертификатом!
– повторил Иуда Гросман.- А всё остальное?

– Тоже,- сказал хозяин.- Сертификат с лентой и подписью эксперта.

– А из времен Наполеона у вас что-нибудь есть?
– спросил Иуда Гросман.Наверняка ведь должно быть...

– Вы русский?
– не дал ответа антиквар.- Ваш акцент... У меня есть для вас кое-что исключительное.- Приволакивая ноги в домашних туфлях, он ушел в заднее помещение и скоро вернулся оттуда, неся на ладони плоскую коробочку, посверкивавшую теплым серебряным блеском.

– Табакерка Пушкина!
– объявил антиквар.- Вот...

Иуда принял табакерку с необыкновенной осторожностью, с нахлынувшим волнением сердца: Пушкин держал эту вещицу в руках, щелкал крышкой, опускал в карман.

– Русский генерал мне ее принес,- сказал антиквар.- Семейная реликвия.

"А. С. Пушкину,- выгравировано было на тыльной стороне табакерки,- в день тезоименитства. Год 1835". И вензель Николая Первого.

Иуда открыл крышку, захлопнул, принялся рассматривать изображение на крышке, выполненное чернью по серебру: Красная площадь, Василий Блаженный, купола соборов за кремлевской стеной. На шпиле Спасской башни чернела крохотная пятиконечная звезда.

– Замечательная вещь,- подбрасывая табакерку на ладони, сказал

Иуда.- Но у меня уже такая есть... А как насчет Наполеона?

– Что именно вы бы хотели приобрести?
– спросил антиквар.

– Что-нибудь, чего касалась рука великого императора,- сказал Иуда Гросман.- Навязчивая идея, знаете ли...

– Факсимиле?
– Ничуть не удивился продавец сушеной головы.- Дворец? Или ночной горшок? Всё можно купить, дорогой месье, а это значит, что всё, решительно всё продается на этом свете. Весь вопрос в том, что именно и по какой цене.

Иуда снова вспомнил Шепселе. Все антиквары, как видно, склонны к философствованию, это роднит их с могильщиками. Одни хоронят и этим живы, другие живут торговлей мертвечиной. Та же индейская голова или даже галапагосский панцирь - что это? Индейца, возможно, изжарили на костре, а из черепахи сварили мурцовку. Шепселе не стал бы предлагать посетителям житомирского базара печеную голову человека, хотя бы и гоя.

– Дворец у меня тоже есть,- доверительно улыбаясь, сказал Иуда Гросман,Кремль. Некоторое время, правда, недолгое, Кремль принадлежал вашему императору.

– А вы шутник, месье,- сказал антиквар и охотно рассмеялся, закашлялся, глаза его налились слезами, лицо порозовело, а лысина из розовой сделалась почти красной.

Иуда с тревогой наблюдал за этими переменами.

– Дворец - это слишком громоздко,- сказал Иуда.- Кроме того, убирать надо, топить, на одни дрова денег не напасешься.

– Может, что-нибудь из одежды?
– отсмеявшись, спросил антиквар.- Ботфорты?

– Пулю,- сказал Иуда Гросман.- Маленькую тяжеленькую пульку.

И сертификат с лентой.

– Пулю?
– переспросил антиквар.- Какую пулю?

– Пулю Наполеона,- сказал Иуда.

Антиквар молчал озадаченно.

– Вам когда-нибудь встречалась пуля Наполеона?
– с надеждой спросил Иуда.

– М-м-м...- неопределенно промычал антиквар.- Скорее да, чем нет. Спрос, знаете ли, невысок. Но можно попытаться. Я знаю одного коллекционера, возможно, он даст добрый совет.

"Путем наводящих расспросов,- писал в своем донесении агент Греча,- мне удалось выяснить цель посещения наблюдаемым объектом антикварной лавки. Объект интересовался возможностью приобретения боеприпасов к огнестрельному оружию редких образцов". Читая донесение, куратор Громов отчеркнул это место и приписал красным карандашом: "Террор". И восклицательный знак поставил.

Катя приехала через месяц. За эти тридцать дней немало воды утекло в реке Сене. Иуда Гросман произнес сотни тысяч слов на званых завтраках, обедах и ужинах, на литературных вечерах и встречах, и десятки страниц донесений исписал агент Греча своим куриным почерком.

Пуля Наполеона покамест так и не была обнаружена. Тот коллекционер, которому владелец антикварной лавки рекомендовал Иуду как серьезного покупателя из дикой лесной страны, оказался замечательным во всех отношениях господином. Потомок знатного рода герцогов Анжуйских, месье Жан-Жак возглавлял немногочисленное, но активное общественное движение сторонников монархической формы правления, и связи его с русскими монархистами были крепки. В первое же посещение особнячка Жан-Жака, набитого старинными вещами, каждая из которых имела неповторимый смысл, Иуда встретил там соотечественника, назвавшегося князем Щербатовым и любезно предложившего Иуде вступить в Союз русских монархистов. Не зная, смеяться тут уместней или плакать, Иуда разъяснил князю, что национальное происхождение, увы, налагает на него ряд ограничений. Князь, смущенно хохотнув, позволил себе с Иудой не согласиться: принадлежность к иудейскому племени, по его словам, хотя и не являлась несомненным достоинством, но тем не менее не могла служить и препятствием искренним монархическим убеждениям, тем более для укрепления автократических позиций никогда не поздно обратиться к православию и принять святое крещение. Хозяин дома прислушивался к разговору гостей с вольтеровской улыбкой, а Иуда угрюмо думал о том, что эта мимолетная встреча не прибавит ему спасительных козырей по возвращении в Москву. Махно, теперь князь Щербатов. Оставалось только послать пулю Наполеона себе в лоб. Но не было и пули.

Зато появилась новая надежда. Горделиво демонстрируя Иуде и князю лупу близорукого Людовика Пятнадцатого, портьеру из будуара Марии-Антуанетты и действующую модель гильотины с Гревской площади, вполне способную декапутировать кошку, месье Жан-Жак вспомнил о существовании какого-то оружейника Шарло, изготавливавшего в своей мастерской, помимо отличных образцов для криминального мира, копии со старинных аркебуз и пистолетов.

– Модель гильотины - это его работа,- сказал Жан-Жак.- Всё точно, до последнего гвоздика. Он немножко разбойник, этот Шарло. Но он всем сердцем сочувствует нашему делу: монархия - его любовь.

– Но при чем тут пуля Наполеона?
– осторожно спросил Иуда.

– О старинном оружии он знает всё, если не более того,- сказал месье Жан-Жак.- Если он не найдет эту пулю, то никто вам ее не найдет.

"Наблюдаемый объект,- трудился в тот вечер агент Греча,- провел конспиративную встречу с руководителем французских монархистов Жан-Жаком д'Анжу в его доме на авеню Фош. Со встречи объект вышел в сопровождении пожилого господина, говорившего по-русски". Это место куратор Громов аккуратно отчеркнул, приписав красным карандашом одно-единственное слово: "Явка". И, помедлив малость, поставил вопросительный знак.

Тошнотворное чувство опасности не покидало Иуду Гросмана: он испытывал его и в пестрой тесноте улиц, и в обманчивом покое гостиничного номера. Многих людей Иуда брал под подозрение, но Греча ни разу не попал в их число, и не потому, что агент был таким уж мастером своего охотничьего дела,- Греча, как говорится, на пятки Иуде не наступал, в затылок не рычал, совсем напротив: держался поодаль, а со временем, к середине первого месяца слежки, и вовсе сократил часы лягавого своего труда, изменив самовольно кураторское "глаз не спускать, ты мне за него отвечаешь" на менее грозное "глаз не спускать, когда наблюдаемый в поле зрения". Бывалый Греча усвоил, кто перед ним. Но окажись Иуда Гросман страшным террористом с бомбой под мышкой, Греча и тут не стал бы рвать подметки о парижские мостовые; служба службой, но надо ведь подумать и о себе. И составление обстоятельных отчетов было куда занимательней, чем утомительная беготня по улицам, тем более что агент точно знал, куда должен дуть ветер, порывов которого, сидя в своем завхозовском кабинете, куратор Громов терпеливо ждет.