Статьи, выступления, письма
Шрифт:
1) Официальное, апологетическое название правого военного переворота 1955 г., когда традиционная латифундистская элита страны свергла популистский режим генерала Перона.
2) Национальный Институт Аграрной реформы (выполнявший фактически и функции Министерства сельского хозяйства).
3) В противоположность сцене, описанной в книге Э. Сабато «Другой лик перонизма» — праздничное ликование аристократов и плачущие на кухне служанки (в дни свержения Перона).
53511959-1966 годы вы знали в аргентинском «Кантри-Клубе» и в компании с которыми вы иногда совместно выражали свою ненависть к перонизму.
Здесь на Кубе покорность интеллигенции приняла гораздо менее утончённые, чем в Аргентине, формы. Здесь та находилась в прямом рабстве, не прикрываемом маской безразличия (как там) — и в гораздо меньшей мере подчеркивала свою интеллигентность;
Но всё это—лишь литература. Послать Вам—как это сделали Вы для меня—книгу (о кубинской идеологии) значило бы попросту отложить ответ на год; сегодня я могу лишь показать — как попытку потеоретизировать насчёт этой революции, первую попытку, м. б., серьезную, но в высшей степени «практическую» (как и все наши вещицы закоренелых эмпириков) —книгу «Партизанская война». Это продукт почти ребяческой гордости умением размещать слова в определённой последовательности; она не претендует на объяснение серьезных вещей, которые Вас беспокоят. И, м. б., не сумеет сделать этого и вторая книга, которую я думаю опубликовать, если национальные и международные обстоятельства не заставят меня снова взяться за оружие (дело достаточно малозначащее для члена правительства, но вызывающее энтузиазм у человека, склонного к приключениям). Предваряя то, что может появиться—или не появиться (книга), могу сказать вам—синтезируя её содержание,—что Революция эта — продукт чистой импровизации. Один из руководителей компартии, посетивший нас в Сиерра-Маэстре и восхищённый такой всеобъемлющей импровизацией и тем, какими подогнанными оказывались все пружины и колесики, самостоятельно функционировавшие и складывающиеся в единую централизованную организацию, сказал, что это — самый совершенно организованный хаос в мире. И этим качеством Революция обязана тому, что развивалась значительно быстрее, чем её идеология. В конце концов Фидель Кастро был кандидатом в депутаты от буржуазной партии, столь же буржуазной и респектабельной, как Радикальная партия в Аргентине; он следовал по стопам погибшего лидера—Эдуардо Чибаса", до-
1) Наиболее видный деятель либерально-этической оппозиции режиму коррупционной демократии на Кубе, основатель Ортодоксальной
– << о| партии. Застрелился во время выступления по радио (в 1951 г.), призвав народ к борьбе против коррупционного режима.
5361 письма
статочно схожим по характеру с [лидером наших радикалов] Ирри-гойеном1, и мы, шедшие за ним, были группой людей, политически мало подготовленных, обладавших лишь зарядом доброй воли и врождённой честности. Это и выражал наш девиз: «В 1956 году станем героями или мучениками». А немногим раньше нашим (или вернее — Фиделя) кличем было: «Стыд против коррупции». Так в простых фразах мы синтезировали нашу линию — не более сложную, чем эти лозунги.
Война сделала нас революционерами. Не существует для революционера опыта более глубокого, нежели война; не сам по себе тот факт, что мы носим оружие, убиваем, ведём борьбу того или другого типа—но совокупность всего, связанного с участием в войне; осознание того, что вооружённый человек представляет собой боевую единицу и стоит любого другого вооружённого человека и может уже не бояться других вооружённых людей... Объяснение (нами, руководителями) безоружным крестьянам, что они могут взять оружие—и показать солдатам, что вооружённый крестьянин стоит лучшего из них... И вместе с тем осознание того, что сила одного мало чего стоит, если кругом неё нет силы всех; осознание того, что революционные лозунги должны отвечать животрепещущим стремлениям народа; и сама учеба у народа — познание его самых глубоких чаяний и умение превратить эти чаяния в знамя политической агитации...
Через эту школу прошли мы все—и поняли, что жажда земли является самым мощным стимулом для борьбы крестьян на Кубе. Фидель понял и многие другие вещи, в своём развитии он превратился в народного вождя, каким он является сегодня,— и в гигантскую, объединяющую народ силу. Потому что Фидель в первую очередь—это в полном смысле слова объединитель, неоспоримый вождь, который устраняет все разногласия, разрушает их своим осуждением. Подчас—используя их, в других случаях—когда речь идёт о деньгах или честолюбии—бросая им вызов, он всегда со страхом воспринимается противниками.
Так появилась на свет эта Революция, так рождались её лозунги и так мало-помалу вокруг этих фактов начиналось теоретизирование, создавалась
теория, которая шла на буксире событий. Провозглашению—в горах Сьерра-Маэстры—Закона об Аграрной рефор-1) Й. Йригойен—основатель радикальной партии Аргентины.
53711959-1966 годы
ме предшествовал раздел между крестьянами земли в этом районе. И лишь поняв на практике многие и сложные реальности, мы изложили наш первый, робкий закон, в котором не рискнули ещё на главное: уничтожение латифундий.
Для континентальной прессы мы не были слишком плохими парнями по двум причинам: во-первых, благодаря исключительным качествам Фиделя Кастро как политика: он никогда не переходил известных границ, излагая свои цели и намерения, и сумел завоевать восхищение репортеров большой прессы, симпатизировавших ему и использовавших лёгкий путь к успеху—сенсационную хронику. Во-вторых же, потому что североамериканцы—великие доки по части тестов и циркулей для замеров всего—использовали один из своих измерителей, приложили одно из своих лекал и нашли для Фиделя привычную графу.
Согласно их классификационным таблицам лозунг «национализируем общественные службы» должен был читаться, как «мы постараемся, чтобы этого не произошло, если получим разумное вос-помоществование», где говорилось «ликвидируем латифундии», подразумевалось «используем вопрос о латифундиях, чтобы выудить деньги для нашей политической кампании—или для нашего личного кошелька»—и далее в том же роде.
Им никогда и в голову не приходило, что провозглашённое— с такой резкостью и наивностью — Фиделем Кастро и нашим «Движением 26-го Июля» было действительно тем, что мы собирались осуществить на деле; мы были для них частью «великого хапка» этого полувека, мы говорили правду, притворяясь и готовясь увернуться от неё. Эйзенхауэр говорит, что мы изменили нашим принципам —и это отчасти верно, если смотреть на вещи с его позиции, ведь мы изменили тому нашему образу, который сложился у них в голове, повторилась—но будучи вывороченной наизнанку—притча о пастуш-| ке и волке0.
Сегодня мы говорим на новом языке, но по-прежнему двигаемся вперёд намного быстрее, чем думаем и структурируем наше мышление; движение наше постоянно, а теория хромает за ним очень медленно, так медленно, что, написав—в те немногие свободные
1) Т. е. Фиделю и его товарищам не верили, когда они говорили правду, и обвинили во лжи («измене»), когда эта правда подтвердилась. (Прим. ред.).
5381 письма
минуты, которые у меня были—учебник, который я Вам посылаю1, я обнаружил, что для Кубы он уже почти бесполезен. Напротив, в нашей стране его можно использовать, но только с умом, без торопливости и извращений.
Поэтому я боюсь писать об идеологии движения: если бы я опубликовал всё это, каждый здесь был бы уверен, что речь идёт о работе, написанной несколько лет назад.
Пока внешняя ситуация продолжает обостряться и международная напряжённость растет, наша Революция также должна принимать всё более острый характер. Это проблема выживания. Но обострению Революции всякий раз соответствует рост напряжённости, что вновь обостряет революционный накал. Складывается подобие порочного круга, который, кажется, обречён на то, чтобы идти по всё сужающейся спирали—до момента «разрыва». Посмотрим тогда, как мы выйдем из этого тупика. В чём я могу Вас уверить, так это в том, что народ этот силён потому, что он боролся, победил и знает цену победы; он знает запах пороха и разрывающихся бомб и знает вкус угнетения. Он сумеет бороться с полной самоотдачей и решимостью. В то же время я уверяю Вас, что этот момент (несмотря на то, что сейчас я пытаюсь сделать некоторые робкие шаги в данном направлении) наш опыт ещё не осмыслен нами теоретически и мы должны будем решать возникающие проблемы, опираясь прежде всего на ловкость, обретённую нами в партизанской жизни. И ещё я знаю, что в этот день ваше оружие честного интеллигента будет стрелять в сторону врага, нашего врага—и что мы сможем рассчитывать на ваше присутствие и вашу борьбу бок о бок с нами.
Письмо получилось довольно длинным—и не лишено некоторого позёрства, внушённого (таким простым людям, как мы) желанием предстать перед мыслителем в качестве тех, кем мы на самом деле не являемся,—мыслителей.
Так или иначе—я в Вашем распоряжении.
С сердечным приветом
Эрнесто Че Гевара2.
1) Речь опять-таки идёт о «Партизанской войне».
2) Письмо было впервые опубликовано в 1967 году в итальянском журнале «Ideologie» (№2).
|1959-1966 годы
Гавана, 17 мая 1960 г.