Ставрос. Падение Константинополя

– Мы с Венециано друзья, и хозяин временно предоставил свою мастерскую в мое распоряжение, - Беллини опять посмотрел на Феодору.
– Как и честь предложить вам написать ваши портреты вместо него, синьоры. Если вам будет угодно согласиться.

Под этим почти низкопоклонством сквозила надменность, которую Феодора уже испытала на себе, позируя для Беллини на Августейоне. Тогда она была рабыней; но и с синьорой венецианец будет вести себя так же… Беллини говорил так, точно это он оказывал своим заказчикам честь.

Ах, да разве это сейчас важно!..

Феодора быстро взглянула на мужа – что все это значит, и что им делать? Леонард, столь же умный и столь же осведомленный, как жена, думал сходно с нею. Он притянул Феодору к себе.

– Мы…

– Нет, - Феодора перебила Леонарда прежде, чем муж отказался за всех. Она посмотрела на Беллини.

– Мастер, я признательна вам за любезность, но мы должны обсудить все с мужем… Вы подождете нашего решения?

Беллини опять поклонился.

Флатанелосы быстро покинули комнату – не то Леонард тянул жену за порог, не то она его.

За дверью комес чуть не напустился на нее:

– Ты понимаешь, что Беллини может…

– Тихо!..

Феодора в этот раз лучше владела собой.

– Я все понимаю, муж мой, и именно поэтому нам следует согласиться, - прошептала она. Закусила губу. – Да, за появлением Беллини, вероятно, стоит Фома… но Фома не захочет зла мне и детям, - она умоляюще положила обе руки на локоть критянина.

Взгляд Леонарда потемнел от гнева и ревности; но Феодора не отступила.

– Я не могу стать ему совсем чужой… как и он не может совсем меня оставить, - прошептала она, вцепившись в его рукав. – Ведь со мной наши дети! Ты сам отец, как ты не понимаешь!..

Леонард вырвал у нее свою одежду, так что алый бархат откидного рукава чуть не треснул.

– Я отец, но я никогда бы не повел себя так с моим сыном… и даже с чужими детьми, - проговорил он почти с отвращением.

Комес скрестил руки на груди.

– А что, если этот художник хочет тебя опять свести с Нотарасом?

Феодора усмехнулась.

– Что я им, корова - сводить меня? Нет, - она покачала головой. – С Фомой у меня все кончено! Неужели ты во мне сомневаешься?

– Не сомневаюсь, - ответил критянин.

Он прижал подругу к себе и крепко поцеловал в лоб.

– Но это может быть очень опасно…

– Нам всегда и всюду очень опасно, - сказала Феодора. – А этот шаг… может даже обернуться спасением для нас всех! Вспомни, что Фома избавил нас от Ибрахима-паши!

Комес вздрогнул и так стиснул руки на ее талии, что жена вскрикнула от боли; потом, совладав с собой, отпустил ее. Он вздохнул, сжимая кулаки: мышцы так и перекатились в тесных рукавах.

– Это Нотарас сам так сказал, что избавил нас от турка, - произнес критянин наконец.

– А я ему верю, - серьезно ответила московитка. – Фома способен на великодушие.

Леонард помедлил; потом кивнул, глядя в стену.

– Возможно.

Он провел пальцами по небольшой курчавой бородке, которую опять отпустил здесь и которая ему очень шла. Посмотрел на жену.

– Хорошо… я согласен. Но только пока не возникнет никакой опасности для тебя.

– Так ты уступаешь очередь мне? – спросила Феодора: уклоняясь от обсуждения опасности.

Леонард нахмурился.

– Уступаю? Это твое почетное право как моей жены и хозяйки моего дома… если бы тебе не понравилось, мы сразу бы отказались от работы.

Феодора ласково улыбнулась.

– Спасибо.

Она слегка присела мужу.

– Могу ли я сейчас вернуться?

“Одна”, понял комес.

Он коротко кивнул и отвернулся от жены совсем; чтобы не передумать.

Феодора поспешила назад в мастерскую; Леонард сразу же развернулся всем своим большим телом, глядя ей вслед… но не шагнул за женой, а остался на месте. Рука непроизвольно проверила меч на поясе, который критянин по-прежнему носил с такой же гордостью, как Аммонии.

Очутившись в комнате, Феодора сразу же закрыла невысокую деревянную дверь. Проходя через нее, приходилось кланяться каждому, заметила она про себя.

Посмотрев на мастера, она увидела, что Беллини делает ей знак приблизиться: московитка не обнаружила никаких приготовлений к работе… но ведь они еще не дали венецианцу ответа.

– Вы согласны, синьора? – спросил живописец.

– Согласны, - ответила Феодора. Она подошла к нему и села в деревянное кресло – а Беллини опустился напротив нее на низкий табурет: не было сомнений, что он рассчитывает на разговор.

Беллини, как и давным-давно в Константинополе, был одет с головы до ног в черное; и сама комната была задрапирована темной тканью и освещена толстыми свечами, что придавало ей таинственный и жутковатый вид. Хотя Феодора и знала со слов мужа, что многие заказчики предпочитают писаться на темном фоне, лучше оттеняющем лицо и великолепие платья. Но это помещение напоминало обиталище чернокнижника… она вдохнула странный запах мастерской, и в голову невольно пришли мысли о “черных мессах”, страшном дьяволопоклонстве, порожденном страшным католичеством.

Феодора перекрестилась по-гречески; вздрогнув, осознала, что молчит уже слишком долго.

Московитка взглянула на старого итальянца – и увидела, что он наблюдает за каждым ее жестом, с жадностью портретиста, равнодушного к настоящей жизни своей модели. Но когда их глаза встретились, Беллини улыбнулся, отчего все его морщины стали резче.

– Спрашивайте, - без обиняков сказал он. – Вам, конечно, не терпится!

– Это все Фома? Зачем? – быстро произнесла Феодора. Она бросила невольный взгляд на дверь, точно боясь, что их слова могут донестись до мужа.

– Не беспокойтесь, ничего не слышно, - Альвизе Беллини улыбнулся шире, отчего его желтое желчное лицо стало совсем неприятным. – Да, вы правы, синьора… я здесь по просьбе вашего прежнего хозяина.

Феодора сжала подлокотники.

– Фома Нотарас был моим мужем!

Неожиданная ярость всколыхнулась в ней как пламя, когда она услышала из уст итальянца напоминание о своем рабском положении.

– Но не тогда, - заметил Беллини: он остался спокоен. – Впрочем, я не собирался ворошить прошлое.

Он слегка поклонился сидящей гостье.

– Я здесь затем, чтобы поговорить с вами о будущем, которым… ваш первый муж очень озабочен.

Феодора сжала на коленях руки.

– Вы видите какую-то опасность?..

– Пока еще нет: но очень скоро опасность может обнаружиться, - ответил живописец. – Видите ли, синьора, враги всегда сообразуют свои планы с вашими… и удар совсем не обязательно готовят именно вам.

Феодора вскинула голову.

– А кому?..

Она вдруг вспомнила Мардония с мечом на поясе: оружием, которое было столь же нелепо и неуместно среди молодых римлян, сколь и грозно.