Ставрос. Падение Константинополя

Когда Леонард вернулся, жена встретила его на пороге. Критянин обнял ее и долго не отпускал: Феодора молчала, уткнувшись лбом в его сильное плечо.

– Моро приглашают нас на бал, - сказал наконец комес, погладив жену по голове и посмотрев в глаза. – Конечно, с Мардонием и Рафаэлой!

Смятение, плеснувшееся в карих глазах Феодоры, ничуть его не удивило.

– Это нужно, - сказал критянин, прекрасно понимая, что жена может испытывать. – Мы совсем не живем светской жизнью… и уже стали подозрительны. Даже те дворяне, кто избегает света, а мы сейчас дворяне и никто иные… должны время от времени выполнять требования общества и давать возможность судить о себе. Италия более вольна, чем любая другая католическая страна, и управляется наиболее свободно: но даже здесь все вольности возможны только при выполнении условностей. Пусть хотя бы кто-то из греков выполняет эти условности за всех.

Феодора кивнула, думая о детях.

– Конечно, - сказала она.

Она едва заметно вздохнула с облегчением. Теперь можно будет ничего не придумывать.

Проклятая графиня!..

– Нас обещали познакомить с прекрасным художником, который напишет наши портреты. И Варда, - улыбнувшись, прибавил муж. – Я помню, что ты рассказывала о своем портрете, который остался в Константинополе… до сих пор жалею, что не видел его! Но думаю, что этот мастер напишет не хуже, чем Беллини!

Феодора поцеловала Леонарда.

– Не сомневаюсь, милый.

========== Глава 152 ==========

Бал в честь обручения младшей сестры Рафаэлы, Полиссены, с герцогом Сфорца, - человеком в два с половиной раза ее старше, но очень влиятельным и богатым, - должен был состояться в феврале, до начала великого поста: почти через месяц после приглашения, полученного Леонардом. На такие праздники приглашения рассылались заранее: чтобы гости приготовились со всем возможным тщанием и никто из них, упаси Господь, не оскорбил сиятельных взоров неподобающим видом. Этот бал был совсем не то, что маленькое семейное торжество, на котором юный македонец позабавил, а то и возмутил римскую знать своей наружностью, речью и манерами.

И до сих пор, конечно, Мардонию Аммонию было неоткуда набраться другого – он все месяцы после свадьбы с итальянкой не покидал провинции, как и его дядя со своей семьей. Дионисий Аммоний неприкрыто чуждался итальянцев, как когда-то его злосчастный брат расплевывался с ними в Константинополе. Но Валенту не пришлось жить среди католиков под католической властью.

Феодоре пришлось засесть за шитье и вышивание – ее красивая одежда, которую она находила вполне уместной дома и в гостях у близких друзей, была невзрачной для такого случая: если верить Леонарду, который расписывал жене наряды римских дам - они старались перещеголять одна другую, разоряя своих мужей. Впрочем, мужья не отставали.

“Все равно у мужей это не первое дело; а женщинам чаще всего больше нечем похвастать, - думала Феодора, сосредоточенно работая иглой, - только пестрым опереньем…”

Но ей приходилось сейчас уподобляться этим дворянкам, чтобы не навлечь на себя насмешек и, еще страшнее, подозрений. Так же пришлось наряжать и Варда с Анастасией – остальные дети были слишком еще малы для представления свету, и Феодора только радовалась этому. Как и тому, что старшие уже достаточно разумны, чтобы повести себя у чужих так, как им велят, - и даже самим сообразить, как ответить и как повести себя, если подступится с расспросами опасный человек.

У нее дома хранились дорогие ткани, которые Леонард привез еще из своего путешествия на Крит, в подарок жене: некоторые ее наряды годились для выхода в свет, если немного обновить их и украсить, но немало пришлось шить заново. Все умелые служанки, свободные в зимнее время от другой работы, помогали госпоже в этом: большую часть пришлось делать за нее, потому что Феодора по-прежнему не слишком наловчилась рукодельничать. Да и других дел хватало.

Однажды, когда она, стоя одна в спальне, примеряла белые шелковые чулки, задрав вышитую сорочку, две нижние юбки и длинное бархатное платье апельсинового цвета, вошел муж.

Леонард замер на пороге, любуясь этой картиной. Заметив его, московитка ойкнула и отпустила одежду. Юбки с мягким шумом обрушились до пят.

Леонард с сожалением вздохнул; но глаза его светились радостью обладания такой женщиной. Феодора, краснея, поправила пояс, затянутый под грудью: итальянская мода была все еще удобна… для дам в любом положении. Ведь горячая южная кровь порождала много детей, а Италия восхваляла женщину и мать, будто мадонну. В Испании и Бургундии уже вошел в употребление корсет – орудие пыток из кожи и железа, сплющивавшее женское тело и все органы. Леонард с горечью предсказывал, что скоро корсеты разных видов распространятся по всей Европе: как еще один способ мучения и подчинения женщины, которую римская церковь объявляла родоначальницей всех зол.

Феодора, как и лакедемонянка, носила также и набедренную, и нагрудную повязки, хотя итальянские дамы этим пренебрегали, даже если были знакомы с античными понятиями о гигиене тела; но таких разумных обычаев следовало придерживаться.

Она поправляла рукава, из разрезов которых виднелась рубашка, когда муж подошел к ней и заключил в объятия.

– Ты прекрасна, - сказал он.

Феодора несколько мгновений смотрела на него, будто огорошенная его словами… потом вдруг резко вывернулась из рук критянина и обернулась к высокому посеребренному зеркалу. А потом громко засмеялась.

– Я вспомнила Писание, послание Павла, - сказала она изумленному комесу, когда смогла отдышаться. – “Желаю… чтобы также и жены, в приличном одеянии… украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою… но добрыми делами!”* Только подумай, дорогой, в каком собрании добрых христианок мы с тобою очутимся!..

Губы Леонарда дрогнули; а потом он тоже заразительно засмеялся, вспомнив всех виденных им высокородных римлянок.

– На этих дам хватит и золота, и жемчуга… а уж добрых дел и подавно, - критянин даже утер заслезившиеся глаза.

Потом комес стал серьезен.

– Но ведь они не могут ничего изменить, даже те, кто хотел бы, - сказал Леонард. – Христианское общество развивается по каким-то неумолимым законам, совсем не согласным с тем, что написано в Библии! И чем дальше, тем больше люди отстоят от изначальной простоты заповедей, как бы ни жаждали им следовать!

Феодора пожала плечами.

– Христианское общество развивается по тем же законам, что и языческое, - только оно сложнее: все в мире развивается от простого к сложному. Я бы сказала, что это и есть главный божественный закон, еще не открытый людям…

Она осеклась; Леонард тоже надолго замолчал. Супруги смотрели друг на друга с одинаковым страшноватым чувством избранных, людей, первыми покоривших вершину нового Олимпа… вершину, на которой они все еще одиноки.

– Да, думаю, что ты права, - наконец сказал комес.

Он поцеловал жене руку и, ободряюще улыбнувшись, ушел; а Феодора вдруг ощутила себя очень усталой, будто ее уже непомерно отяготил этот великолепный наряд. Она села на кровать и стала вынимать из переплетенных на висках волос жемчужные булавки.