Ставрос. Падение Константинополя

Мелетий Гаврос склонился к Фоме Нотарасу и завел разговор о своих сыновьях.

Патрикий остался ночевать у Мелетия – они заговорились далеко заполночь; и утром встали поздно. Завтрак превратился в обед, но не стал от этого хуже, - Фома щедро расточал благодарности повару Мелетия, которые были гостеприимцу давно привычны, но оттого не стали менее приятны.

После такого раннего обеда Фома сразу же начал прощаться. Мелетий больше не удерживал и не отговаривал его – он знал, куда патрикий Нотарас поедет сейчас, и предоставил неприкаянного антигероя его судьбе.

Феофано в эти часы была со своим сыном и невенчаным мужем – и все трое были счастливы как настоящая спартанская семья. Марк уже давно взял на себя обучение маленького Леонида гимнастике, как и возобновил занятия со своей царицей и возлюбленной: здесь, в имении, они отгородились от внешнего мира, как когда-то обособилась от всех маленькая Лакония, отвергавшая и врагов, и друзей со стороны. Спарта упорнее всех греческих царств не покорялась ни Азии, ни Македонии!

Спарта в конце концов уничтожила сама себя своей воинственностью, невосприимчивостью и неуступчивостью – но осталась в памяти потомков как непревзойденный образец стойкости…

Марк, лежа на полу, крутил сына в руках, перебрасывая уже тяжелого и крепкого мальчика с ладони на ладонь и подхватывая то под спинку, то под животик; а Леонид только смеялся от удовольствия. Одетая в один легкий короткий хитон Феофано, сидя рядом, улыбалась с гордостью за обоих мужчин – взрослого и маленького, которые были уже так похожи! Она надеялась воспитать Леонида тоньше и развить шире, чем был развит простой солдат Марк: это будет легко, если Леониду посчастливилось в придачу к силе и храбрости отца получить ум матери.

Когда к хозяйке вбежал слуга-итальянец, сказавший, что прибыл неизвестный гость, Феофано удивилась, но не испугалась. Кто может прислать к ней опасного врага? Главная опасность, - римская инквизиция, - в равной степени грозит всем высокородным грекам, кто связан с нею, Феофано: и потому никто из тех, кто с нею связан и знает каждый час ее жизни, не натравит на нее церковников. Ну а враг, готовящий ей нож или яд, будет действовать не так открыто.

– Пусть гость войдет и подождет в большом зале, я сейчас буду готова, - ответила лакедемонянка.

Слуга с поклоном ушел, а Марк поднялся с пола – тяжело дыша, но не от утомления, а от волнения. Его рубашка прилипла к груди и спине, но лаконец мог бы еще долго играть своим сыном и учить его, не чувствуя усталости.

– Может быть, мне выйти к этому гостю? – спросил Марк.

Феофано улыбнулась с ласковой снисходительностью.

– Ну и как ты это сделаешь, мой могучий супруг? Как ты назовешься моему гостю, который не знает ни тебя, ни меня?

Марк понурился и тяжко вздохнул. Конечно, эта разница – эта пропасть между ними вовеки останется непреодолима!

Феофано погладила его по щеке.

– Ты пойдешь со мной как мой охранитель. Наш гость тоже, конечно, прибыл не один.

Взяв ребенка, лакедемонянка вместе с ним ушла мыться и переодеваться после занятий: до этого не знающий устали лаконец упражнялся с нею так же, как с Леонидом. Марк не стал приводить себя в порядок: он стоял и копил в себе гнев против незваного гостя, который, скорее всего, был гость недобрый.

Когда его жена вернулась, переодевшись в длинное глухое платье, высоко подобрав и прикрыв волосы, она с неудовольствием осмотрела Марка и принюхалась – а потом улыбнулась и сделала лаконцу знак следовать за собой. Пусть гость знает, что ее воины достойны так называться!

Когда Феофано и отец ее сына увидели гостя, на миг замерли все трое. Феофано тихо вскрикнула и попятилась: Марк, стоявший за спиной госпожи, поймал ее сзади за локти, удержав с надежностью, которой Феофано всегда доверялась без вопросов и сомнений. Царица повернула голову к охранителю: они стояли, почти соединившись в объятии.

– Не бойся его, - проговорил Марк.

– Я не боюсь, - Феофано покачала головой. Она высвободилась и шагнула к Фоме Нотарасу: лакедемонянка немного побледнела, но больше никак не выдала своего смятения.

– Привет тебе, братец, - сказала она, рассматривая Фому Нотараса в упор: они были одного роста. – Долго же мы с тобой не виделись!

Белокурый патрикий усмехнулся.

– Даже слишком долго, любезная сестра. Хотелось бы надеяться, что ты скучала по мне так же, как я по тебе!

Они долго смотрели глаза в глаза, стоя вплотную друг к другу; потом Феофано чуть кивнула и отступила.

– Раздевайся, проходи, - сказала она, отведя глаза на мгновение и снова окинув брата взглядом. – Ты издалека? Впрочем, я чувствую.

Она потянула воздух своим прямым носом, еще более классическим, чем у Фомы.

– Идите мойтесь вместе с Марком, мы с ним только что упражнялись! – распорядилась Феофано, кивнув в сторону своего любовника.

Фома поднял брови и даже отступил от такого непринужденного бесстыдства – он успел забыть, какова Метаксия. Он забыл, что всегда отдавал должное выдержке сестры!

Фома Нотарас улыбнулся, глядя на нее с прежним – и даже возросшим за эти годы восхищением.

Патрикий слегка поклонился госпоже дома, а потом взглянул на Марка. Лаконец, растерявшийся от поведения своей невенчаной жены, бросил взгляд на Феофано, потом на Фому… а потом кивнул. Оба мужчины посторонились, давая дорогу хозяйке: она пошла впереди, указывая путь в купальню. Там было все приготовлено для Марка, но вполне хватит на двоих.

После того, как Фома вымылся и переоделся в запасное платье, которое предусмотрительно привез с собой, Феофано пригласила его в гостиную. Марк, как когда-то давно, стал в стороне, следя за порядком – охраняя свою василиссу.

Пригубив вино, патрикий сказал:

– Я слышал, что твоему сыну уже минул год… поздравляю тебя!

– Спасибо, - сказала Феофано.

На лице Марка не дрогнул ни один мускул – руки, сложенные на груди, не шевельнулись; эти руки были далеко от рукояти меча, которым Марк препоясался как охранитель, но Феофано не сомневалась, что если возникнет угроза ей или их сыну, Фома Нотарас не встанет из-за стола живым. Понимал это и сам Фома Нотарас.

– Ты покажешь мне своего Леонида? – спросил патрикий.

Феофано улыбнулась уголками ярких губ и кивнула. Кашлянув, патрикия оттянула ворот темного платья – ей всегда было очень неуютно в глухой одежде, закрепощавшей женщину.

– Пойдем, - она встала из-за стола и направилась к выходу; Фома последовал за нею, и Марк - последним.

Мальчик был с итальянской нянькой, которая испугалась при виде чужого грека; но госпожа сделала успокаивающий жест. Она взяла Леонида на руки и показала брату, который восхитился красотой и силой ребенка.