Стеклянный дворец

Искусственная жизнь, придуманная под светом других звёзд, рывками преодолевала холодную пустоту, чтобы снова и снова расцветать, бросая свои семена всё дальше и дальше. Жизнь повиновалась изначальному инстинкту, огранённому философией экзистенциализма и гносеологии и рафинированному бесконечной чередой испытаний. Декаурон являлся частью этих попыток, одним из миллионов созидателей и одним из триллионов наследников, иногда - почти богом, но всё ещё - человеком, и теперь, будучи локализован в собственном теле, покинув панцирь ковчега и навязчивую, но ласковую опёку Дану, он чувствовал себя до странности беззащитным. Это чувство, одна из жемчужин в драгоценном наследии человечности, пугало, но в то же время усиливало ощущение жизни. Декаурон не мог погибнуть от простой разгерметизации, как его далёкие предки. Ему не угрожала лучевая болезнь, а невесомость не вызывала атрофию мышц и не приводила к утрате кальция костной тканью - за неимением последнего в тех сверхпрочных деталях, которые давно заменили родной скелет. Немедленной гибелью угрожало прямое попадание достаточно крупного объекта непосредственно в саркофаг или падение корабля на Регент, но вероятность обоих событий отгораживала от единицы длинная цепочка нулей.

– Анарандэ, - возникла на краю сознания чужая мысль, переданная через открытый мультинейронный порт, – почему ты сказал, что испытываешь страх?

Мысль была окрашена в личность Юэ, хранила на себе тёплую печать её эмоциональных и поведенческих паттернов: сложно было представить более интимный способ задать вопрос и ещё сложнее - предположить, что комиссар воспользуется им в такой ситуации.

"Как вовремя. Неужели я хотел, чтобы она заговорила со мной?.."

– Потому что я его испытываю. Человек - слаб, ты знаешь?

– Эта слабость - всего лишь твой выбор.

– Она помогла нашему роду выжить. Не вижу причин отказываться от такого наследия.

– Так это слабость или сила? Определись.

– Это способ приспособления. Ты ведь не думаешь, что эволюция перестала воздействовать на людей после того, как они начали проектировать себя сами? Она по-прежнему за нашим плечом, бездумная и жестокая. Всё, что изменилось - временная шкала: теперь приговор занимает не десятки и сотни тысяч, а сотни тысяч и миллионы лет. Я могу выбирать, какой ген или комплексный признак включить в свою конструкцию, но оценку давать не мне.

– Настаиваешь, что твой страх - рационален,– утвердительно подумали где-то внутри него.

– Это серьёзное упрощение.

– Пусть так. В таком случае, объясни, чего ты боишься.

Он задумался. Мысли толклись и соревновались, прикрывая более глубокие слои мышления, отдалённые горизонты познания, слишком тревожные, чтобы лицезреть их каждое мгновение бытия. Смотреть в глаза истины всегда больно: её взгляд проникает в твой разум гибельно-холодным гвоздём.

– Боюсь утратить хоть что-то из того, чем обладаю.

"Вот я и признался: а теперь она наверняка спросит..."

– Что именно?

– А разве осталось хоть что-то лишнее? Каждая черта моей личности и каждое воспоминание. Каждое сознание, в котором я ещё могу видеть своё отражение. Отними хоть что-то - и из нищего я превращусь в калеку.

– Ты имеешь в виду... меня?

– Тебя - в том числе. Я эгоистичен, и для меня ты - часть среды обитания, без которой наступит тьма. Ты, Дану, Легионер и даже Анталаника - разве не чудо, что я могу наблюдать себя внутри каждого из вас? Разве не чудо, что я могу проследить свою личность на тысячи слоёв-поколений в прошлое, и нигде не найти разрыва? Я не готов отдать ничего - и поэтому я боюсь. Полководец, которому нечем жертвовать, не должен вступать в сражение.

– Но это бессмысленно, Анарандэ! Ты хочешь замкнуться, прекратить процессы обмена с внешней средой, или сделать обмен с ней односторонним?.. Это идёт против человеческой природы и против самой эволюции, против всего живого...

Ответная мысль Юэ казалась сбитой с толку, незавершённой и скомканной.

– Только не против природы человека, милая. Мы всю нашу историю стремимся вырвать себя из-под власти живого и подчинить себе эволюцию.

– Стать богами.

– Именно: стать богами.

– Никому пока что не удалось.

– И поэтому мне следует быть особенно осторожным. Я надеюсь дождаться нашего вознесения.

– По этому ты сказал, что не можешь быть моим врагом?

– Врагом кого угодно на "Стеклянном дворце".

– Я знаю. Но почему , если я - твой потенциальный палач ?

– Потому что кроме вас у меня никого и ничего нет. Если бы я остался один, схема моего мозга диктовала бы мне бежать от одиночества в смерть, и промежутки между воскрешениями рано или поздно стали бы стремиться к нолю.

– Ты мог бы перемонтировать сам себя.

– Это равносильно самоубийству.

– Тогда я понимаю, почему ты мне подчиняешься. Странно. После этого... я чувствую себя немного спокойней.

– Я ничего не признаю.

Декаурон ответил образом ироничного поклона, потом - поглаживания по волосам. Юэ отозвалась виртуальной тенью пощёчины.

– А мне без разницы, кого ты боишься, меня или сам себя. Главное, что я понимаю мотив: не люблю болтаться посреди пространства решений.

"Ты научишься."

Последнюю мысль он оставил в пределах своего черепа.

***

– Линия ретрансляторов полностью готова, мастер.

– Спасибо, Дану. Видишь нас?

Короткое ожидание - сигнал проходит через цепочку спутников, добираясь до ковчега на другой стороне планеты.

– Лучше, чем вы можете представить.

– Тогда прекрати, я стесняюсь.

– После всего, что между нами было?

Игривая насмешка проглядывала даже сквозь примитивные колебания акустической связи. Декаурон со вздохом поднял лицо к условному верху.

– Скорее, после всего, чего между нами не было.

В нескольких тысячах километров - рукой подать - проносилась свирепая атмосфера Регента. С такого расстояния планета уже не казалась медитативным серо-голубым шаром: водород, гелий и метан размазывали вдоль экватора слоистый пирог облаков, уходящий на пугающую глубину. Аммиачная дымка больших высот сменялась клочьями водяного пара, прикрывавшими адский котёл нижних уровней, где нарастающее давление начинало превращать газы в жидкость. Декаурон вообразил падение вниз и почувствовал прокатившуюся сквозь тело дрожь. Корабль наверняка продержался бы в течение долгих минут, и эти минуты в ожидании неизбежного конца пугали даже больше конечной гибели.

Аккуратные полоски газового гиганта вблизи обратились вихрями, летящими быстрее, чем звук в земной атмосфере; часть из них, не желая починяться общим законам, вспухала огромными язвами, позволяя заглянуть ниже, в разогретые внутренним теплом области. По грани этого котла со стихиями полз крошечный "Аонбар", а впереди, медлительно вырастая, виднелось тёмное пятнышко - "Вуаль", конечная цель полёта.

Декаурон вцепился в станцию всеми органами чувств, какими только располагал корабль, контролируя разом десятки инструментов наблюдения и непрерывную передачу кодовых сигналов, каждый из которых провозглашал человеческое происхождение и взывал к ответу. "Вуаль" молчала. Запущенные с ковчега зонды прибыли на место первыми, приблизились на расстояние нескольких километров и теперь картографировали корпус, пересылая на "Стеклянный дворец" и "Аонбар" панорамные виды и трёхмерные модели его участков. Обработкой изображений занимались - тоже параллельно - Дану и Юэ, а сам Декаурон контролировал сближение и ловил следы возможной активности.