Степь зовет

— Ты, Калмен, когда-нибудь видел кино? — крикнул Додя Бурлак.

— Нет, в первый раз.

— И я…

— Иди сюда, Калмен, я тебе занял место.

— Осторожно! Руку!..

Коплдунер увидел Настю и позвал ее.

— Садись, — он чуть приподнялся, — садись, будет теплее…

Она рассмеялась, толкнула его локтем и, подобрав юбку, села рядом с ним на солому.

Маня, нахмурившись, все еще стояла поодаль. Она уже было собралась уйти, но вдруг пятно света на стене стало ярче и она увидела Валерьяна Синякова. Быстрыми шагами она подошла к нему.

— Вы что, остаетесь? — спросила она.

Синяков, чем-то расстроенный, посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

— А Волкинд поехал в степь, — продолжала Маня, — только что.

— В степь? — переспросил он, думая о другом.

— В степь… А вы что? Остаетесь здесь? — тихо спросила она. — Как темно… Вы, может быть, проводите меня, Валерьян?

— Я сейчас занят, — ответил он, — я приду позднее. Будешь меня ждать?

— Не вздумайте приходить! — Она выдернула свою руку из его руки. — Лучше не приходите совсем… — Не оглядываясь, она вышла на темную улицу и направилась домой.

«Уж он получит у меня, — кипело в ней раздражение против Волкинда, — он у меня переночует на улице! Этакое ничтожество!»

Стараясь не думать о Синякове, Маня все же обернулась и посмотрела, не догоняет ли он ее, но ничего, кроме дрожащей полосы белого света, не увидела. Механик уже отрегулировал киноаппарат и готовился пускать картину.

— Ну, кто будет крутить мотор? — спросил он громко.

— Я могу. — Риклис оперся ногой о скамейку, к которой был привинчен мотор, и начал крутить ручку.

Мотор загудел, на стене выросло качающееся поле пшеницы с высокими, тяжелыми колосьями.

В пшеницу врезалась широкая песчаная дорога. По дороге неслась телега. Лошади мчались галопом, будто хотели выскочить из ярко освещенного экрана.

— Ой, на нас скачут! — кричали ребятишки.

— Берегись, берегись, раздавят!

— Вот так лошади!

— Как наша гнедая…

— Тпру, тпру! — заливались дети. — Ну и кони!

— Тише! Дайте посмотреть! — кричал Риклис, продолжая крутить ручку мотора. — Кто это едет?

А Шефтл стоял возле своего плетня и посматривал в ту сторону, откуда доносился шум.

«Может, пойти? — Он решительно зашагал вверх по улице. — Просто так, размять ноги… Вовсе не к ней…»

Когда он был уже неподалеку от колхозного двора, полосы света вдруг исчезли. Он пошел быстрее, — может, там уже все кончилось и он не увидит Зелду.

На колхозном дворе было шумно. Все почем зря ругали Риклиса за то, что он бросил крутить мотор.

— Хватит, — ворчал он, — довольно! Я свою порцию открутил. — И растянулся тут же, на соломе.

— Покрути еще немного! — упрашивали его со всех сторон.

— Остановился на самом интересном месте…

— Вот умники нашлись! Я буду им крутить, а они будут смотреть кино… Нет дураков, крутите сами!

— Кто же наконец будет? — Механик рассердился.

— Пусть крутит Додя Бурлак! — горячился Риклис, точно его обманули. — Ничего, он тоже может. Привел сюда всю родню… Посмотри-ка на него: расселся с семью девками и полудюжиной сыновей, да еще бабку с дедом привел. Спасибо, что его прабабушки здесь нет… Ничего с ним не станется, если он даже до утра покрутит.

— Будет тебе горланить! — Додя Бурлак поднялся. Стена снова осветилась.

Шефтл, пробираясь между кустами, прислонился к акации, которая росла у забора.

Его никто не заметил.

Все смотрели на освещенную стену, по которой двигались тракторы. Они тащили за собой плуги, глубоко врезывающиеся в межи с бурьяном.

Шефтл не глядел на стену. Он кого-то искал глазами. Нет, конечно, не Зелду! Не дождется она! Ему только бы узнать, здесь ли агроном.

А на стене крестьянин с обросшим перекосившимся лицом стоял, широко расставив ноги, посреди межи. На него надвигался трактор, а он не трогался с места.

— Ой! Сейчас его раздавит!

— Ой-ой!

Трактор стал обходить его. Тогда крестьянин вытянулся поперек межи, обхватил ее дрожащими руками.

— Смотрите, это же Шефтл! — крикнул кто-то.

— В самом деле Шефтл! — раздался смех.

— Шефтл, он самый!..

Крестьянин лежал на заросшей меже и глазами, полными страха, смотрел на трактор… Но трактор повернул обратно, и по всей стене, захватив даже кусок крыши, заколыхалось широкое поле с налитыми колосьями. Оно покачивалось и шумело, широкое, необъятное, до самого горизонта. А сбоку, на меже, все еще лежал крестьянин, оборванный, лохматый, вцепившись ногтями в землю.

— Совсем как Шефтл! Все его повадки…

— Позвать бы его сюда — пусть посмотрит…

Среди девушек была Зелда. Шефтлу казалось, что она смеется громче всех.

«Пусть. — Шефтл отломил кусок коры. — Послушаем, как они потом заговорят». Он прикусил губу и, никем не замеченный, почти бегом направился вниз по улице.

«Где это видано, чтоб девушка так смеялась…»

В подворотне залаяла собака, и сразу ей начали вторить другие. Они сбегались со всех сторон, оглушая хутор неистовым лаем. Шефтл хватал комья сухой земли и швырял в собак. Казалось, он был доволен, что из-за лая не слышно смеха на колхозном дворе и можно, хоть на несколько минут, забыть о Зелде.

22

«Эта пташка от меня далеко не улетит», — подумал Синяков, с ухмылкой глядя вслед Мане. Молодая женщина теперь не очень-то его занимала. У него была забота поважнее. Из-за этого он и приехал в Бурьяновку. Надо было спешно повидать Юдла.

«Ишь как вертится, прямо юла!» Синяков с насмешкой следил за Юдлом, который, громко крича, суетясь, усаживал людей на солому. Когда сеанс наконец начался и глаза всех устремились к экрану, агроном прошел мимо Юдла, стоявшего около киноаппарата, и, слегка задев его плечом, направился к темному палисаднику. Спустя минуту Юдл догнал его.

— Иващенко здесь не был? — тихо спросил Синяков.

— Нет. Что-нибудь случилось? — У Юдла забегали глазки.

— Пока ничего не случилось… Но смотри поосторожнее с молотилкой! Что-то он пронюхал. Вчера был в Блюментале, молотилку осматривал. Хорошо, что я там оказался. Успел. Еще минута — и было бы поздно… Понял? Идем, идем отсюда, — он тронул Юдла за локоть, — нас могут увидеть.

Тихо разговаривая, брели они по пустой вечерней улице. Около загона Синяков остановился.

— О Волкинде ты не беспокойся, — сказал он, — этого я беру на себя. С ним легче всего. Пусть строит коровник, да побольше. — Синяков зло рассмеялся, — Ты за молотилкой следи, это твое дело. Иващенко в любой момент может заскочить сюда. Понял? Чего ты там бормочешь? Уже испугался, заячья твоя душа?