Степь зовет

Волкинд исподлобья посмотрел на жену. Сейчас она казалась ему еще красивее, чем в те дни, когда была его невестой.

— И тебе не стыдно! Смотри, какие у тебя сапоги! — с мягкой укоризной говорила Маня. — Не мог почистить?

Волкинд ничего не ответил, сел на табуретку у окна.

— Что ты такой мрачный? Все молотьба тебя беспокоит? Мне говорил твой завхоз… — Глаза Синякова нагло улыбались: я, мол, понимаю, что ты меня с удовольствием вышвырнул бы отсюда, но не решаешься…

— Да, с молотьбой у нас неважно получается, — буркнул Волкинд и размял пальцами потухшую цигарку.

— Хватит вам, про молотьбу да про молотьбу! — Маня подошла к Волкинду и взъерошила его запорошенные белокурые волосы. — Сходил бы принес арбуз из погреба. Товарища Синякова угости. Ты ведь хозяин…

Волкинд быстро поднялся. Ему противно было ее притворство. Взяв спички, он вышел из комнаты. В сенях Маня догнала его.

— Он хочет у нас переночевать. — Маня прижалась к нему.

Волкинд отстранился.

— Ты что, не расслышал?

— Скажи наконец, — он угрюмо посмотрел на нее, — чего тебе от меня надо?

— Как чего? А куда я его положу?

— Куда хочешь…

— У нас нет лишней постели, ты ведь знаешь… Разве он не может пойти еще к кому-нибудь переночевать?

— Пусть идет.

— Л может, неудобно? Он к тебе приехал. Ведь он же твой гость…

— Мой? — с усмешкой сказал Волкинд. — Пусть так. А дальше что? — Волкинд изо всех сил старался говорить спокойно.

— Ладно, иди. Разве с тобой сговоришься? — Маня быстрыми шагами вернулась в комнату.

«Что со мной делается! — с горечью подумал Волкинд. — Другой на моем месте разнес бы все в пух и прах, а я вот лезу в погреб за арбузом для него».

Чуть не свалившись с лестницы, он спустился в темный, сырой погреб и, словно боясь опоздать, второпях схватил первый попавшийся арбуз и быстро поднялся.

Синяков сидел на том же месте, на кушетке. Маня, нагнувшись, рылась в сундуке.

Волкинд положил арбуз на стол, вынул из кармана старую газету и, оторвав клочок, стал опять сворачивать цигарку.

— Кажется, снова собирается дождь, будь оно неладно, — сказал он, поглядев на окно.

Маня достала из сундука две простыни и положила их на кушетку возле Синякова.

— Почему ты не разрежешь арбуз? — Она обернулась к мужу. — Чего дуешься?

Волкинд достал из кармана кривой садовый нож и протянул его Синякову.

— На, режь сам.

Агроном не спеша разрезал арбуз.

— Вчера в Воскресеновке, — заговорил Синяков, со смаком откусывая от большого ломтя, — в соломе нашли свыше трехсот пудов хлеба. Председатель, как видно, плохо припрятал… Смотри! — подмигнул он Волкинду.

— К чему ты это мне говоришь? Я такими пакостями не занимаюсь! — Волкинд стукнул кулаком по столу.

Маня, вертевшаяся перед зеркалом, испуганно взглянула на мужа.

— А что обидного я тебе сказал? — Синяков пожал плечами.

— Не желаю я слушать такую чепуху!

— Ну, видно, жена твоя права, ты что-то не в своей тарелке. — И Синяков отрезал себе еще ломоть арбуза.

Волкинд поморщился.

— Уже поздно, пора спать.

— Куда мне вас положить? — Майя развела руками. — Я постелю вам обоим вот здесь, на полу.

— Постели гостю на кушетке, мы с тобой ляжем на полу.

Маня быстро приготовила постели. Волкинд погасил лампу и лег. В темноте он слышал, как раздевался Синяков, как, позванивая подтяжками, стягивал с себя сапоги. Маня еще некоторое время повозилась у стола, потом сбросила платье и улеглась рядом с мужем.

Волкинд тут же повернулся к ней спиной.

— Чего ты толкаешься? — прошептала Маня.

Он промолчал. Глаза слипались, но он перебарывал себя. Ему не хотелось уснуть раньше агронома. С кушетки сразу же донесся храп Синякова. Волкинд зарылся в подушку и тут же уснул.

Маня долго лежала с открытыми глазами. Она слышала, как громко и протяжно храпели мужчины, каждый на свой лад, словно переругивались во сне. И снова она вспомнила тот вечер, когда ездила с Синяковым по степи. И сейчас, лежа рядом с мужем, она не испытывала никакого раскаяния. Перед ее глазами вставала зеленоватая степь, тихо шуршащая кукуруза, высокое звездное небо и лицо Синякова с властной складкой у рта, склонившееся над ней.

За окном загудела машина, остановившаяся, видно, совсем близко от хаты.

Маня вскочила с постели и полуголая подбежала к окну.

Автомобильные фары бросали на дорогу две полосы света. Машина продолжала гудеть.

— К тебе приехали. — Маня стала тормошить мужа. — Машина приехала…

Волкинд перевернулся на другой бок.

— Вот бревно! У такого ничего не стоит из постели жену унести! — И она состроила брезгливую гримасу. — Ну, вставай! Машина приехала…

Волкинд, еще не совсем проснувшись, сел на постели. Услыхав гудок, быстро оделся и босой вышел из дома. В кабине сидели двое. Волкинд сразу же узнал Иващенко и райкомовского шофера.

— Ну и спишь же ты! Я боялся, что весь хутор разбужу.

— Я недавно лег, Микола Степанович… — Волкинд поежился от ночного холода.

— Ступай обуйся. Хочу тебя на машине покатать.

Волкинд вернулся в хату, натянул сапоги, накинул плащ и в раздумье облокотился о стол.

«Пусть он тоже встанет, — подумал Волкинд о Синякове. — Может, и он нужен Иващенко…»

Волкинд подошел к кушетке.

— Что ты там возишься? — Маня приподнялась. — Ночью и то покоя нет!

— Секретарь райкома приехал, — сказал Волкинд нарочито громко.

Синяков продолжал храпеть. Волкинду показалось, что агроном вовсе не спит, притворяется, и он вышел из дома, больше ничего не сказав Мане.

— Ну, залезай быстрее! — Иващенко открыл заднюю дверцу и сел рядом с Волкиндом.

Машина дала газ.

Волкинд рассеянно смотрел в окно. Промелькнула его хата, плетень омельченковского двора, палисадники, тянувшиеся вдоль канавы. Хотел было он сказать Иващенко, что у пего почует старший агроном МТС, но так и не сказал.

— Да, я совсем забыл, вот тебе подарочек, — Иващенко пододвинул к нему ногой мешок с зерном, — стащил на твоем току.