Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Большинство керамики орнаментировано. Орнамент располагается в основном на шейке и плечиках, но встречается также и по венчику, приблизительно у 25 % сосудов. Преобладают узоры, выполненные оттисками длинного крупнозубчатого штампа, реже — нарезкой. Орнаментальные композиции представлены горизонтальной «елочкой», вертикальным зигзагом, рядами наклонных оттисков штампа (табл. 117, 17, 18, 21, 23). Довольно часто зона орнамента ограничивается снизу узором типа «шагающей гребенки» (табл. 117, 19, 22), а в отдельных случаях — зигзагом или волной, прочерченной зубчатым штампом (табл. 117, 20, 23). Крупные сосуды, предназначавшиеся для хранения продуктов, имеют иногда на тулове круглые сквозные отверстия (табл. 117, 20, 22).

Орудия труда представлены единичными экземплярами. Судя по найденным на Носиловском городище фрагментам глиняных форм для отливки ножей (табл. 117, 12–14), население пользовалось в быту бронзовыми ножами без выделенной рукояти, имевшей у конца петлевидное отверстие для подвешивания. Нередко на поселениях находят плоские круглые глиняные пряслица, украшенные лучевым орнаментом, выполненным гребенкой или насечкой. Часто они изготовлялись из орнаментированных стенок глиняных сосудов (табл. 117, 6–9). Для обработки дерева и рыхления земли, вероятно, пользовались бронзовыми кельтами с валиковым орнаментом, найденными в ареале воробьевских памятников (табл. 117, 15) (Сальников К.В., 1965, рис. 2, 3–7).

Из предметов вооружения воробьевского типа обнаружено лишь два бронзовых втульчатых наконечника стрел (табл. 117, 3, 4), которые по савромато-сарматским аналогиям можно датировать V–III вв. до н. э. (Смирнов К.Ф., 1961, табл. V, тип XIII). Вероятно, в употреблении находились также костяные наконечники стрел. Но кость плохо сохраняется в супесчаном культурном слое, который характерен для большинства поселений воробьевского типа.

Украшения почти не обнаружены. К ним могут быть отнесены лишь железная булавка (табл. 117, 11) и медная витая гривна из дрота четырехугольного сечения (табл. 117, 10) (Генинг В.Ф., 1962, рис. 42, 2). Подобные гривны представлены в погребениях ананьинской культуры V–IV вв. до н. э. (Збруева А.В., 1952, с. 76).

Достоверные погребения с воробьевской керамикой не обнаружены. Воробьевский сосуд встречен под насыпью кургана III Шадринского могильника VI–IV вв. до н. э. (табл. 117, 23) (Генинг В.Ф., 1962, с. 104, рис. 39), что позволяет предполагать связь данного кургана, а возможно, и всего могильника с воробьевским населением. Поэтому на характеристике данного памятника следует остановиться подробнее. Всего здесь исследовано шесть курганов (диаметр 7-12-13 м, высота до 0,7 м), располагавшихся цепочкой вдоль древнего берега р. Исеть. Под центрами курганов находились небольшие могильные ямы (глубина до 0,35-0,4 м от уровня древней поверхности), ориентированные в направлении север-юг или с небольшими отклонениями. Все погребения повреждены грабителями. В кургане VI сохранились остатки костяка, лежавшего на спине вытянуто, черепом на север. На шее погребенного находилась бронзовая витая гривна (табл. 117, 10), у левой голени — бронзовый наконечник стрелы (табл. 117, 4). Под насыпью кургана III на уровне древней дневной поверхности, на расстоянии до 4 м от могильной ямы, были обнаружены целый сосуд (табл. 117, 23), фрагменты нескольких сосудов и каменная курильница с четырьмя сосцевидными выступами на дне (табл. 117, 16) и со следами законченности (Генинг В.Ф., 1962, рис. 39; 40, 1–6). По форме эти курильницы напоминают некоторые глиняные курильницы саргатской культуры, имеющие на дне по сосцевидному выступу (табл. 126, 46, 57) (Стоянов В.Е., 1969в, табл. 36, 1). Местоположение Шадринского комплекса находок, как и их состав позволяют думать об использовании предметов из кургана III в поминальных церемониях.

Находка под насыпью кургана III фрагментов воробьевской керамики и целого сосуда, поставленного туда специально перед возведением насыпи, а также расположение могильника в ареале синхронных памятников воробьевского типа дает основание предполагать, что Шадринский могильник связан с воробьевским населением. К сожалению, малое число исследованных курганов и их разграбленность не позволяют в полной мере представить погребальный ритуал.

Ввиду слабой исследованности вопрос о хозяйстве населения лесостепного Зауралья VI–IV вв. до н. э. остается во многом неясным. Супесчаный культурный слой на многих памятниках обусловил плохую сохранность остеологических остатков, а многослойность поселений затрудняет культурную привязку остатков фауны.

Бесспорные свидетельства занятия земледелием — остатки зерен культурных растений, орудия возделывания почвы и уборки урожая — на памятниках не обнаружены. Для рыхления земли могли, правда, служить бронзовые кельты. Можно думать, что земледелие все же было, но играло весьма ограниченную роль в хозяйстве.

Основу хозяйства составляло оседлое пастушеское придомное скотоводство. Остеологические остатки определены на поселении Речкино I, городищах Носиловском II, Воробьевском и Зотинском II (Смирнов Н.Г., 1975, с. 37, 38; Косинцев П.А., 1986, с. 81, 83). Кости домашних животных принадлежат 48 особям, диких — 13 особям, т. е. доля домашних животных — около 80 %. Ограниченный объем материала не дает полного представления о составе стада. Однако можно отметить почти одинаковое количество крупного рогатого скота и лошади (соответственно 20 и 19 особей). Примечателен малый удельный вес остатков мелкого рогатого скота (четыре особи; около 10 %), а при учете способности этого вида к воспроизводству его роль в составе стада становится еще меньше. Остатки собаки представлены тремя особями, это около 6,5 % остатков домашних животных. На Воробьевском городище найдены кости свиньи (одна особь). Большой удельный вес крупного рогатого скота, присутствие свиньи и малочисленность мелкого рогатого скота свидетельствуют об оседлом характере скотоводства. Слабое развитие свиноводства обусловлено, по-видимому, ограниченной ролью земледелия. На Носиловском II и Воробьевском городищах найдены остатки двух особей верблюда, отражающие, очевидно, контакты с югом.

Среди диких животных представлены лось (четыре особи), косуля (пять), северный олень (одна), кабан (одна), бобр (две). Состав видов указывает на преобладание мясного направления в охоте. В какой-то мере, вероятно, была развита и пушная охота.

Вероятно, ограниченную роль играло также рыболовство. Данных об остатках ихтиофауны на поселениях нет. Возможно, цилиндрические глиняные предметы, найденные в комплексах баитовского типа, служили грузилами для сетей. Для ловли рыбы могли использоваться запоры и другие орудия лова, остатки которых не сохранились.

Находки пряслиц указывают на занятия прядением и ткачеством. Существовали косторезное и другие обрабатывающие ремесла.

Особо следует остановиться на развитии металлургии. Находки на поселениях бронзовых кельтов, ножей (городища Носилово II; Лихачево), тиглей, а также форм для отливки ножей и других вещей (городище Воробьевское, селище Юдинское) указывают на бронзолитейное производство и на то, что в VI–IV вв. до н. э. или по крайней мере в VI–V вв. до н. э. преобладали бронзовые орудия труда, хотя изделия из железа, как это видно по находкам железных булавок и биметаллического чекана, были также известны.

Широкое распространение орудий труда и оружия из железа в лесостепном Зауралье и Западной Сибири начинается, очевидно, в V–IV вв. до н. э. В пришедших в то время на смену описанным комплексам памятниках гороховской и саргатской культур все основные предметы вооружения и орудия труда, кроме части наконечников стрел и кельтов, изготовлены из железа.

В конце IV в. до н. э. ареал памятников воробьевского типа был перекрыт гороховской культурой, распространившейся на среднюю Исеть с юга и юго-запада и занявшей частично юго-западную периферию территории памятников баитовского типа в Среднем Притоболье.

Вопрос о происхождении памятников воробьевского типа пока еще далек от разрешения. Архаичный облик керамики, преобладание высоких сосудов яйцевидной формы, гребенчатая орнаментация и такие элементы, как «шагающая гребенка», зигзаг, «елочка», наводят на мысль, что в генезисе воробьевского комплекса участвовали культуры эпохи бронзы южной части лесного Зауралья, носители которых, вероятно, в конце эпохи бронзы и на рубеже бронзового и железного веков несколько продвинулись к югу (Косарев М.Ф., 1981, с. 193, 244; Стоянов В.Е., 1970, с. 250). Эти комплексы сближают с воробьевскими жилища с котлованами неправильных форм и устройство очагов в специальных углублениях (Стоянов В.Е., 1970, с. 250). Близость облика воробьевской и иткульской керамики указывает на общие элементы в их генезисе.

Гороховская культура ( В.А. Могильников )

Гороховская культура как особый археологический комплекс среди культур лесостепного Зауралья была выделена К.В. Сальниковым (1947, с. 221–237; 1962а, с. 23; 1966, с. 118–124). Свое название она получила по одному из ключевых памятников — городищу Чудаки у с. Горохово на р. Юргамыш, где К.В. Сальников (1940, с. 69–71; 1947, с. 221–230) раскопал пять жилищ и по особенностям микрорельефа описал планировку и оборонительные сооружения памятника. В одну культуру с гороховским городищем исследователь объединил ряд поселений и курганов, расположенных в бассейнах средней и верхней Исети, среднего Тобола, и датировал их сарматским временем — с IV–III вв. до н. э. до первых веков нашей эры (Сальников К.В., 1947, с. 235; 1966, с. 120–122). Проводя достаточно четкую грань между сарматскими и гороховскими памятниками, К.В. Сальников (1966, с. 118) не разделял в Зауралье гороховские и саргатские. Так, ряд курганов Зауралья, относящихся к саргатской культуре, — Пивкинские, Мысовские, Долговские, он причислял к гороховским (Сальников К.В., 1947, с. 233; 1966, с. 123). По мнению К.В. Сальникова (1966, с. 124), гороховская культура была оставлена угорскими племенами.