Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Итак, как мы видели, именно археологические исследования и появление массовых археологических источников дали возможность выделить на широких просторах азиатской степной зоны специфические культуры древних кочевников, и только они дают основание дифференцировать хозяйственную деятельность древних кочевников, материальную культуру, связи с окружающим миром и очень далекими областями.

Удалось открыть совершенно особый культурный ареал или, может быть, даже несколько ареалов (время покажет) кочевников на территории от Узбоя до северных границ Устюрта, включая Мангышлак. Со временем эти материалы послужат, очевидно, основой для изучения культуры массагетов, локализуемых большинством исследователей на этой территории. В Присарыкамышской впадине была выявлена новая скотоводческая культура — куюсайская (Вайнберг Б.И., 1979а), представленная поселениями и могильниками, начальная дата которых определяется временем не позднее начала VII в. до н. э. Как показали исследования (Яблонский Л.Т., 1986а), памятники этого типа, несомненно, входят в состав культур сакского круга, оставленных близкородственным населением, фигурирующим в персидских источниках под общим этнонимом саки. Однако происхождение каждой из этих культур и идентификация с более мелкими племенами или союзами племен в составе общего сакского массива отражают локальность каждой из них. Наиболее обоснованным представляется мнение, согласно которому своеобразие куюсайского комплекса связано с наложением на местную сакскую основу пришлых с юга (южная Туркмения и северный Иран) скотоводов-иранцев. Особое положение памятников Присарыкамышской дельты Амударьи связано также и с тем, что в раннем железном веке дельта заселялась вновь после длительного перерыва, а потому может рассматриваться в качестве определенной модели для этногенетических построений. Не менее интересна и топография распространения кочевнических памятников этой территории в непосредственной близости от поселений, крепостей, некрополей земледельческого населения Хорезмского оазиса, внутри этого оазиса. При этом куюсайские могильники соседствуют с поселениями этой же культуры. Памятники этих районов, оставленные более поздними кочевниками, — только могильники (подбойно-катакомбные погребения). Последние располагались, например, в восточной части дельты (могильники Ясыгыр 1–3), в 5–6 км от ближайших земледельческих поселений, в полосе пустыни между двумя одновременно функционировавшими оазисами. Такое местоположение предполагало, что передвижение скота на зимние пастбища, находившиеся в песках Заунгузских Каракумов, могло происходить только через земли оазиса. Все это возможно лишь при весьма добрососедских отношениях между скотоводами и земледельцами. Подобная ситуация дает основание предполагать, что скотоводческое население левобережной части Хорезма (западная граница Хорезма с IV в. до н. э. до конца античности довольно четко ограничена линией крепостей Кангакала, Бутентау I, II, ранний Дэв-Кескен (Толстов С.П., 1958б, с. 70, 81)) находилось в пределах древнехорезмийского государства, а со временем (очевидно, с первых веков нашей эры) могло быть включено в систему хорезмийской государственности. Теснейшие контакты кочевого и земледельческого населения этих областей проявляются и в захоронениях в курганах кочевников костей человека, очищенных от мягких тканей и помещенных в оссуарии, что свидетельствует об обрядовом и религиозном синкретизме.

Что касается этнической интерпретации скотоводов левобережного Хорезма, то при самых противоречивых суждениях по этому поводу наиболее обоснованной и поддержанной большинством исследователей представляется локализация на этой территории массагетов, отождествляемых с саками-тиграхауда (Литвинский Б.А., 1972б, с. 158–174).

Еще более значительный ареал скотоводческих культур скифо-сакского времени располагается в восточном Приаралье, в районе древней дельты Сырдарьи (культура ранних саков, чирикрабатская и джетыасарская). Исследование самых ранних памятников (могильники Тагискен, Уйгарак) позволили говорить о том, что субстратом в формировании сакских культур этой территории был местный андроновский пласт, включавший в себя, кроме того, южный и восточный (карасукский) компоненты.

Открытие произведений искусства в могильниках Уйгарак и Тагискен позволило говорить о новом варианте скифо-сако-сибирского звериного стиля, и это можно считать достижением именно археологических исследований.

Следует обратить внимание еще на одно явление, характерное главным образом для восточноприаральских и закаспийских памятников, в отличие от более восточных и южных сакских культур. Это — существование самых близких параллелей и в материальной культуре, и в погребальном обряде, т. е. в сфере уже идеологических представлений, с миром «савромато-сарматских» культур преимущественно Южного Приуралья. Объясняется это не только географическим расположением всех трех ареалов, но и определенными общими этногенетическими корнями, уходящими в андроновский пласт.

Археологические исследования памятников восточного Приаралья IV–II вв. до н. э. (чирикрабатская культура, генетически преемственная от раннесакских комплексов этой территории), представленных не только могильниками, но и поселениями, городищами и монументальными постройками, в частности «Большого дома» на городище Бабиш-Мулла 1, позволили уточнить еще один факт в древней истории этого региона. Раскопки «Большого дома» показали, что планировка этого незавершенного комплекса характерна для ахеменидской архитектуры парадного типа, а наиболее близкой параллелью представляется «дворец приемов» сокровищницы Персеполя. Очевидно, постройку «Большого дома» Бабиш-Муллы 1 следует рассматривать в ряду позднеахеменидских сатрапских резиденций (подобно также недостроенной резиденции сатрапа на городище Калалыгыр в Хорезме), строительство которых было предпринято, вероятно, по единому принципу и в самых северных ахеменидских сатрапиях незадолго до крушения державы. Таким образом, именно археологические материалы как будто позволяют локализовать одну из поздних сатрапий, расположенную на самых северо-восточных рубежах Ахеменидской державы, на землях полуоседлых скотоводов в древней дельте Сырдарьи.

Только археологические исследования способствуют и получению конкретных сведений, касающихся религиозно-идеологических представлений и социально-политических устоев сакских обществ. Реконструкция их особенно трудна, поскольку письменными свидетельствами, наиболее информативными по этим вопросам, мы почти не располагаем. Основным источником для воссоздания духовной жизни древних кочевых скотоводов остаются данные погребального обряда и анализ всего могильника как единого и многопланового комплекса. С ареалом культуры семиреченских саков (саков-хаумаварга — по А.Н. Бернштаму, или саков-тиграхауда — по К.А. Акишеву) связаны массовые раскопки рядовых сакских курганов и курганов царских в урочище Бесшатыр и на берегу р. Иссык. Исследование кургана Иссык (Акишев К.А., 1978) предоставило в распоряжение археологов уникальные материалы, связанные практически со всеми сферами жизни и деятельности семиреченских саков (V–IV или IV–III вв. до н. э.) и являющиеся неиссякаемым источником для разработки чрезвычайно сложной проблемы — изучения мировоззрения, духовной культуры и идеологии саков.

Исследование декора облачения сакского вождя, справедливо названного «Золотым человеком», послужило основанием для создания интереснейшего труда об искусстве и мифологии саков, основанного на изучении семантики образов искусства звериного стиля (Акишев А.К., 1984). Опираясь на постулат об ираноязычности саков, А.К. Акишев обратился к индоевропейским космологиям и построил стройную космологическую концепцию мировоззрения саков. Она опирается на представления индоевропейцев о порядке в мире, о трех частях мира (низшая — вода, средняя — земля, верхняя — небо) и о мировом древе жизни. Все они нашли воплощение в одежде и головном уборе иссыкского вождя. Особенно ярко одеяние вождя воспроизводит троичную модель космоса и мировое древо жизни. В композицию декора введены даже наглядные символы древа жизни — золотые деревья, фигурки козлов, птиц. Таким образом, весь костюм подчеркивает космогоническую роль вождя-царя, приравнивая его к богу-правителю космоса и возводя тем самым в ранг правителя социума, т. е. бесспорно неся и социально-политическую нагрузку. Значит, облачение иссыкского вождя в сочетании с богатством сопровождавшего его инвентаря является выражением определенной теократической концепции сакского общества. А.К. Акишев (1984, с. 70) считает его раннегосударственным или раннеклассовым объединением, в котором власть верховного вождя еще ограничивалась родовыми учреждениями и не была абсолютной. Еще одним аргументом в пользу существования у семиреченских саков (в широком понимании, включая сюда и северную Киргизию) раннегосударственных образований служит находка серебряной чаши с надписью (Акишев К.А., 1978, с. 56, 57; Акишев А.К., 1984, с. 106). Специалисты (И.М. Дьяконов, В.А. Лившиц, С.Г. Кляшторный) не могут пока расшифровать эту письменность, но предполагают, что надпись сделана неизвестным ранее алфавитом, арамейское происхождение которого не исключено (Акишев К.А., 1978, с. 60).

Однако определение семиреченского сакского общества как раннегосударственного объединения представляется пока лишь рабочей гипотезой, обоснование которой требует дальнейших исследований. Но бесспорно можно говорить о широком развитии у саков культа предков, о существовании понятия сакральной страны, в которой локализовались могилы вождей и царей. По-видимому, в I тысячелетии до н. э. для восточного ареала сакских племен этой страной могло быть Семиречье. Помимо царских погребений (Бесшатыр, Иссык), здесь найдено наибольшее число так называемых сакских жертвенников, или жертвенных столов. Скульптурки крылатых тигров, украшающие некоторые из этих жертвенников, да и другие зооморфные изображения, встречающиеся на культовых предметах из других районов восточного региона расселения саков, находят аналогии в украшениях костюма и головного убора «Золотого человека». Все это подтверждает тот факт, что декор костюма иссыкского вождя лишь отражает определенные элементы в системе религиозно-идеологических представлений, которая господствовала в сакском обществе.

По всей вероятности, религию сакских племен (в самом широком понимании этого термина, включая и массагетов) можно рассматривать подобно скифской, как типичный образец древних родо-племенных культов дозороастрийского Ирана и относить к разряду «естественных», поскольку скифские (или сакские) боги олицетворяли силы природы (небо, земля) и социальные категории (война, очаг), в противоположность зороастризму, где божества отражали абстракции — «Добрая мысль», «Бессмертие», «Власть» и т. д. (Абаев В.И., 1962, с. 447). Общие для всех сакских племен культы (предков, огня, солнца, погребальный) могли принимать самые разнообразные формы. Особенно ярко это проявляется в обрядах, связанных с культом огня, — угольки в насыпи, в могиле, сожжение перекрытия, кучки золы, наконец, трупосожжения. Значимость и разнообразие форм культа огня предполагает возможность существования этого культа как символа верховного божества (солярного содержания) и обожествленной стихии — солнца. Тем более что имеется прямое свидетельство Геродота относительно массагетов: «Из богов чтут только солнце, которому приносят в жертву лошадей. Смысл жертвы этой тот, что быстрейшему из всех богов подобает быстрейшее животное» (Геродот I, 216). Почти тот же текст можно прочесть и у Страбона: «Богом они (массагеты. — М.М.) почитают одно только солнце, и ему приносят в жертву коней» (Страбон XI, VIII, 6). Открытие на Узбое, почти в центре могильника Дордуль, культового сооружения Ичянлыдепе (V–II вв. до н. э.) служит не только иллюстрацией к сведениям Геродота и Страбона, но во многом дополняет и уточняет их. Весь комплекс сооружений, куда входила открытая камера, окруженная с двух сторон коридорообразными помещениями, и две каменные выкладки типа алтарей, сохранили следы интенсивного горения, особенно мощного в камере. Тут же находились остатки костров, которые «захоранивались» или обкладывались камнями. Судя по всему, этот комплекс, расположенный, к тому же, на самой высокой части могильника, был связан с культом огня, в честь которого совершались какие-то церемонии и жертвоприношения (копыта и черепа лошадей — в юго-восточной части комплекса и кости барана — в одном из небольших помещений). По устройству и расположению культовое сооружение Ичянлыдепе может быть сопоставлено с персидскими святилищами огня, описанными Геродотом (I, 131) и Страбоном (XV, III, 13–16), где горел негасимый огонь в честь почитаемых божеств. Ичянлыдепе было святилищем огня и солнца.

Остатки культового памятника обнаружены Л.Л. Галкиным (1986, с. 440) в западной части плато Устюрт [39] . Он состоит из трех небольших курганных групп (по три-четыре кургана в каждой группе), расположенных в 2–5 км одна от другой в направлении северо-восток-юго-запад. Они тянутся по обе стороны от урочища с колодцами Байте и названы Байте I–III. В группах I и III находилось по одному большому (высота 3,5 м, диаметр около 50 м) кургану, насыпи которых сложены из каменных блоков. Остальные курганы не превышали 1 м и имели диаметр 15–20 м. Их насыпи состояли из земли и камня. В некотором расстоянии (75-100 м) к юго-западу от каждого из больших курганов (Байте I и III) находились скопления каменных изваяний, большинство которых было в фрагментарном состоянии. В группе Байте I насчитывается около 24 фигур, в группе III — около 45. Кроме того, у полы большого кургана (Байте I) и около курганов в других группах обнаружены каменные кольцевые выкладки диаметром 1–1,5 м, а на Байте III — каменные чаши для жертвенного огня. Знаменательно, что рядом с группой II, на дне сухого русла сая, были вырыты колодцы Байте и здесь же, в береговом обрыве, находился древний карьер, откуда брали известняк для скульптур и насыпей курганов. Изваяния представлены двумя типами — объемным и плоским. Для первых характерна массивность, округлость головы, естественные пропорции плеч и талии. Отличительной особенностью вторых являются широкие плечи и узкая талия. Первый тип, по мнению Л.Л. Галкина, представляется более архаичным. Открытие такого множества скульптур, которые до сего времени вообще не были известны на территории древних азиатских кочевников-скотоводов, — событие чрезвычайной важности. Изучение памятника только начинается.

39

Памятник не опубликован. Описание дано согласно тексту, любезно предоставленному Л.Л. Галкиным, за что приношу ему глубокую благодарность (Ред.).

Время культового комплекса Байте определяется двумя фактами: формой оружия, изображенного на скульптуре, и находкой в одном из раскопанных небольших курганов группы Байте I обломка каменного жертвенника клювовидной (?) формы. Мечи и кинжалы, изображенные на скульптурах, имеют прямое перекрестье и почти прямое или серповидное навершие. Тип этот характерен для сармат и части среднеазиатских кочевников с конца IV–III в. до н. э. Таким образом, время памятника в самых широких границах определено — вторая половина I тысячелетия до н. э., однако, чтобы понять его сущность и содержание как культового места или даже святилища, требуются дальнейшие полевые и интерпретационные исследования.

Бурные события III в. до н. э. — отложение северных сатрапий державы Селевкидов — Бактрии, Согда и Парфии, кризис власти Селевкидов — отразили не только внутридинастийные распри в империи Селевкидов, но и определенные внутренние процессы, происходившие в среде северных кочевников. Эти процессы привели затем к массовым передвижениям кочевых объединений.

Вехи основных политических событий и крупных миграций кочевых племен засвидетельствованы письменными источниками. Однако эти отрывочные сведения могут быть проверены, уточнены и дополнены благодаря широким археологическим раскопкам памятников кочевников. Справедливо писал А.М. Мандельштам (1975а, с. 147), опираясь именно на археологические источники, что «кочевники выступают все более и более явственно как активная, ведущая политическая сила, причем являющаяся, видимо, организующим началом во многих поворотных моментах истории древних народов Средней Азии».