Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

В V–IV вв. до н. э. в этнической истории гороховского и саргатского населения приняли участие отдельные савроматские, раннесарматские и сакские группы населения. Присутствие их документируется появлением в погребальном обряде меловой подсыпки, шатровых перекрытий, использованием при перекрытии могил хвороста, устройством в могильных ямах по периметру или вдоль одной из стенок канавок для размещения в них погребального инвентаря. В самом инвентаре проявлением савромато-сакских элементов можно считать прямоугольные жертвенники на ножках (савроматский тип) и овальные, без ножек краскотерки, характерные для Приаралья и Центрального Казахстана (Вишневская О.А., 1973, табл. XXIV, 3; Кадырбаев М.К., 1966, рис. 10). Кроме того, в гороховской культуре общими с раннесарматскими были молоточковидные предметы (табл. 119, 44, 45), тальковые плитки, преобладание плоских пряслиц, сделанных из стенок глиняных сосудов, а также пряслица шаровидной формы (табл. 119, 13, 29, 30, 38–40). Под влиянием сармат и саков в культурах лесостепи Западной Сибири распространяются аналогичные сакским и сарматским предметы вооружения — бронзовые и железные наконечники стрел, кинжалы, мечи, детали конского снаряжения — и отчасти зеркала и бронзовые котлы казахстанского типа с горизонтальными ручками.

Возможно, савроматы, продвинувшиеся на север и северо-восток, в какой-то мере влились в состав этноса гороховской культуры. Подобное мнение о возможности частичной инфильтрации савромат в лесостепное Зауралье, особенно на территории Челябинской и Курганской областей, высказывал К.Ф. Смирнов (1964, с. 273–275), считавший, что здесь они переходили к более прочному оседлому или полуоседлому образу жизни, оставаясь по преимуществу скотоводами. Вслед за рядом исследователей (Сальников К.В., 1948, с. 57; 1966, с. 124) он склонялся к предположению о принадлежности населения лесостепного Зауралья к исседонам Аристея и Геродота. Вероятно, савроматским давлением можно частично объяснить продвижение гороховских племен в V — начале IV в. до н. э. на север и северо-восток, на среднюю Исеть, и эпизодически — на восток до Ишима (Соколовка; Кенес) (Акишев К.А., 1959б, с. 23, табл. III, 2, 3; Хабдулина М.К., 1976, с. 201). В конце V–IV в. до н. э. население гороховской культуры, очевидно, под давлением саргатского этноса с востока и северо-востока, начинает продвижение на юго-запад и запад, проникает в среду ранних сармат, обусловив появление там характерной для Зауралья круглодонной керамики с тальковой примесью. В результате этого в юго-западной части гороховского ареала, прилегающей к Южному Уралу, на территории современной Челябинской обл. и восточных районов Башкирской АССР могло образоваться смешанное гороховско-савроматское население (Мошкова М.Г., 1969, с. 146, 147; 1974, с. 38; Смирнов К.Ф., 1964, с. 287), тогда как в основной части Притоболья гороховские племена, испытав сильнейшее савроматское влияние, сохранили этническое своеобразие.

Население саргатской культуры в меньшей мере подверглось савроматскому воздействию. Здесь сильнее выражены черты, свойственные сакам Приаралья. К ним относится использование при устройстве перекрытий могил хвороста, редко — камыша и травы (Богданово III, курган 1), а также выкапывание канавок по периметру могильных ям для установки туда погребального инвентаря. В отдельных погребениях встречены плоские каменные краскотерки казахстанского типа (Битые Горки; Богданово). В результате контактов с саками в среду саргатского населения проникали бронзовые котлы сакских типов с горизонтальными ручками (табл. 128, 15; Богданово III, курган 2; Карташово; Савина), а также, вероятно, ткань типа парчи (Богданово, курган 5, погребение 4; Усть-Тартас) (ОАК за 1895 г., с. 41).

В III–II вв. до н. э. южные и юго-западные сакские и савроматские элементы растворяются в местной среде, и во II–I вв. до н. э. саргатская культура, перекрыв гороховскую, становится относительно монолитной, продолжая без значительных внешних инвазий свое развитие до II–III вв.

Помимо более выраженных южных контактов, прослеживаются связи населения саргатской культуры с северными лесными соседями. С III–II вв. до н. э. в памятниках саргатской культуры Прииртышья, бассейна Оми и отчасти Приишимья фиксируются контакты с населением кулайской культуры, наиболее яркие в материалах памятников правобережья Иртыша и Оми. Здесь кулайское население, занимавшее южную подзону тайги в междуречье Иртыша и Оби, непосредственно граничило с саргатскими племенами. Взаимоотношения саргатского населения с кулайским документируются находками кулайской керамики, орнаментированной S-видным штампом, а также отдельных кулайских вещей (наконечники стрел, часть блях, пронизки со вздутиями) в саргатских погребениях и на поселениях (Могильников В.А., 1978, с. 86, 87; 1986б, с. 25–28, рис. 1, 3; 2). Иногда на сосудах саргатских форм (городища Полтавка; Карташово; Вознесенское; могильники Венгерово 7; Старый Сад; Карташово I, II) представлена кулайская орнаментация «уточкой», что свидетельствует о процессах смешения того и другого населения на северной периферии распространения саргатской культуры. Давление кулайцев с севера, а также похолодание и увлажнение климата в лесной зоне в конце I тысячелетия до н. э. — первых веках нашей эры привели к некоторому смещению на юг северной границы саргатской культуры и освоению бывшей северной и северо-восточной части ее ареала кулайцами. Во II–I вв. до н. э. саргатское население отступает к югу из района Тобольска. На поселении Старый Погост культурный слой селища саргатской культуры перекрыт слоем кулайского городища конца III–II в. до н. э. (Могильников В.А., 1988). В I–II вв. саргатское население исчезает на средней Оми и в Барабе, а на его месте появляются носители кулайской культуры (Полосьмак Н.В., 1985, с. 13). Однако на основной массив саргатского этноса «кулайцы» не оказали существенного воздействия, о чем свидетельствует материал памятников II в. до н. э. — II–III вв. н. э., сохраняющих типичные саргатские черты.

Взаимодействие саргатского населения с жителями лесной зоны Притоболья и бассейна Туры изучено слабо. Следствием его явилось оформление в южной части лесной полосы этого региона особой смешанной группы населения, характеризуемой памятниками кашинского типа (три городища и три селища) (Викторова В.Д., 1969, с. 10). Сосуды с памятников кашинского типа по форме близки саргатским, но, в отличие от резной орнаментации саргатской культуры, украшены оттисками крупнозубого гребенчатого штампа, характерного для декора посуды лесной полосы. Узоры, расположенные по наружному краю венчика, шейке и плечикам, образуют вертикальные столбики, зигзаги, заключенные между горизонтальными линиями, свисающие треугольники, подобные саргатским. Керамика кашинского типа встречена также вместе с типичной саргатской на ряде поселений по Тоболу и Исети в северной части саргатского ареала (карта 20). На Юдинском городище и Кашинском селище открыты подобные саргатским остатки прямоугольных полуземлянок с длинным коридорообразным выходом и устроенным в центре на небольшом возвышении очагом с канавками с двух сторон. Перекрытие жилищ опиралось на центральные столбы. Сложение кашинской этнической группы было обусловлено смешением саргатского и лесного населения в зоне их контакта, на юге лесной зоны Тоболо-Туринского района. В свою очередь влияние кашинского населения простиралось до юго-западной периферии усть-полуйской культуры в бассейне Тавды, где керамика фиксирует присутствие кашинского этнического компонента (Викторова В.Д., 1969, с. 11).

На юго-востоке ареала, в Барабинской лесостепи, саргатское население проживало в непосредственном соседстве с населением большереченской культуры. Раннее саргатское поселение Туруновка 4 (V–III вв. до н. э.) находилось рядом с поселением бийского этапа большереченской культуры Туруновка 5, а в жилище 2 большереченского поселения Каргат 4 встречен комплекс саргатской керамики (Полосьмак Н.В., 1985, с. 14). Кроме того, большереченская керамика бийского этапа известна на ряде поселений (Горбуново I; Иткуль I и др.) (Мелодин В.И., 1983, с. 24) и в погребениях Барабы (ОАК за 1894 г., рис. 221). Постоянные контакты саргатского и большереченского населения приводят к сложению в Барабе локального района большереченской культуры, для которого, как и для «саргатцев», были характерны небольшая глубина могильных ям и северо-западная ориентировка погребенных, в отличие от господствующей в Верхнем Приобье юго-восточной и юго-западной. Жилища этого населения, подобно саргатским, имели коридорообразный выход и очаг типа чувала (Полосьмак Н.В., 1985, с. 14). Взаимодействие саргатского и большереченского населения в Центральной Барабе приводит в III–II вв. до н. э. к ассимиляции «саргатцами» большереченцев и частичному вытеснению последних со средней Оми. Об этом свидетельствует отсутствие здесь памятников последующего, березовского, этапа большереченской культуры при наличии саргатских. Отдельные небольшие группы и представители саргатского населения в результате брачных, военных и иных контактов проникают далее на юго-восток, в Верхнее Приобье, вплоть до предгорий Алтая, что фиксируется появлением в могильниках III–II вв. до н. э. этого региона саргатской керамики и погребений с северо-западной ориентировкой (карта 20, врезка) (Завитухина М.П., 1966б, с. 66, 67, рис. 5, 1; Троицкая Т.Н., 1981, с. 18). Возможно, под влиянием саргатской традиции на местной керамике Верхнего Приобья в III–I вв. до н. э. распространяется орнаментация посуды резной «елочкой» и треугольными фестонами. Однако ареал саргатской культуры на Верхнее Приобье не простирался. В отличие от саргатской культуры, основные связи которой были направлены на юг и юго-запад, большереченскую культуру выделяют ее выраженные саяно-алтайские и минусинские контакты.

Обменно-торговые восточные связи саргатского населения были, видимо, эпизодическими. С востока поступали главным образом изделия из металла, которым были богаты районы Саяно-Алтая. Геохимический состав бронзы котла из погребения 5 кургана 1 Богданова I указывает на его саяно-тувинское происхождение. С востока, возможно из Минусинской котловины, происходят бронзовая пряжка с изображением головы козла (Красноярский могильник; табл. 124, 51), аналогичная найденной в Косогольском кладе (Нащекин Н.В., 1967, с. 164), и железный нож с кольчатой рукояткой (Богданово, курган 1; табл. 123, 25), типичный для тесинского переходного этапа (Пшеницына М.Н., 1975а, рис. 3, 17–21) и не характерный для саргатской культуры.

В конце III–I в. до н. э. саргатская культура, как и другие культуры юга Сибири, попадает в орбиту влияния культуры хунну. Вероятно, с ним связаны распространение у саргатского населения сложного лука с роговыми накладками, а также находка железного ярусного наконечника стрелы (Богданово, погребение 1 кургана 6; табл. 122, 20). В курганах Прииртышья и Барабы встречены также характерные для хунну ложечковидные застежки (табл. 124, 23) (Полосьмак Н.В., 1987, рис. 37, 7). В одном из курганов Барабы обнаружена китайская монета «у-шу» (Полосьмак Н.В., 1987, рис. 33, 3), а станковый сосуд из погребения 5 кургана 1 Богданова аналогичен керамике из Синьцзяна.

Антропологический тип населения саргатской и гороховской культур является смешанным, при преобладании европеоидного компонента, происхождение которого исследователи связывают с местным населением андроновской культуры эпохи бронзы (Дебец Г.Ф., 1948, с. 149; Акимова М.С., 1972, с. 152, 155). Черепа населения саргатской и андроновской культур сближают такие признаки, как низкое и широкое лицо при его сильной или умеренной профилировке и низкие орбиты. По сравнению с сарматскими сериями у населения лесостепи Западной Сибири отмечается определенное увеличение монголоиды ости. Б.В. Жиров отметил высокорослость, брахикранию и ярко выраженную монголоидность индивидов из коллективного погребения кургана Елесина Яма в окрестностях гороховского городища Чудаки (см.: Сальников К.В., 1966, с. 120). По заключению М.С. Акимовой (1972, с. 152, 155), монголоидная примесь особенно заметна на женских черепах с Исети и Иртыша, что сближает их с краниологическими сериями усуньского времени Казахстана. Наибольшее сходство с усуньскими имеют черепа с Ишима и Иртыша. Происхождение монголоидного компонента М.С. Акимова связывает с древним населением лесной полосы Западной Сибири. Это согласуется с изложенным выше мнением о происхождении саргатской культуры в результате смешения населения саргаринской культуры, генетически связанного с андроновцами, и северного компонента. В отличие от этой позиции, В.А. Дремов (1978, с. 177–179) отмечает близость черепов из Усть-Тартасского могильника на р. Омь в Барабе с сарматскими сериями и более ярко выраженную их европеоидность по сравнению с иртышским и ишимским материалом. При этом он не исключает возможность миграции сармат вплоть до Оби, на что, по его мнению, могут указывать также два деформированных черепа, мужской и женский, из Усть-Тартасского некрополя. В связи с этим следует отметить, что находка деформированных черепов не может служить доказательством миграции сарматов в конце I тысячелетия до н. э. в Обь-Иртышское междуречье, поскольку обычай деформации черепов около рубежа нашей эры распространяется у различных народов степей Средней Азии, Казахстана и Приуралья и не является этническим атрибутом.

Неоднородность антропологического облика населения западносибирской лесостепи отражает сложность процесса его генезиса и проникновение в его среду различных этнических элементов с севера, юга и юго-запада, что засвидетельствовано также археологическим материалом.

Общие черты, прослеживаемые у населения саргатской и гороховской культур, дают основание рассматривать его в рамках одной этнокультурной общности, связанной, по-видимому, с лесостепными уграми. Общность происхождения, близкие экологические условия, постоянный взаимный контакт и связанное с этим сходство культуры обусловили быстрое смешение «гороховцев» с «саргатцами» и распространение единой саргатской культуры во II–I вв. до н. э. — I в. н. э. в лесостепи от Урала до Барабы. Проникавшие в лесостепь Зауралья и Западной Сибири в V–III вв. до н. э. группы населения из Южного Приуралья, Казахстана и восточного Приаралья были ассимилированы местным населением, о чем свидетельствуют своеобразие и стабильность саргатской культуры в пору ее расцвета в III–II в. до н. э. — II в. н. э.

В III — начале IV в. н. э. саргатская культура прекратила свое существование, очевидно, в связи с событиями эпохи великого переселения народов. Довольно подвижное по образу жизни и находившееся на грани перехода к кочеванию, население саргатской культуры оказалось вовлеченным в орбиту гуннской экспансии и, по-видимому, было частью истреблено, частью оттеснено в южные районы тайги Тоболо-Иртышья, а частью в составе разноэтнического гуннского объединения ушло на запад, составив затем один из компонентов этногенеза венгерского народа. Принимая во внимание угроязычность венгров, можно считать, что саргатская культура, единственная из западносибирских культур, интерпретируемых как угорские, была связана с древними мадьярами. Другие западносибирские культуры, гипотетически угорские, локализовались в лесной полосе. Им был присущ в основном автохтонизм, постепенная перманентная линия генезиса и миграции относительно небольших коллективов в ограниченных пределах лесной полосы и севера лесостепи.