Стигма

Она не похожа на нее. Это не она. Не она…

– Что ты здесь забыл? Возвращайся в бар! – послышался голос в коридоре, и в следующий момент в дверном проеме появилась Зора.

– Что за… – Она замерла на пороге и посмотрела на меня c таким осуждением, словно это я отправил девушку в нокаут.

Зора поставила бутылку с водой на столик у двери и быстро подошла к креслу.

– Что с ней?

– Твоя новенькая барменша брякнулась в обморок.

Я отошел, а Зора присела рядом с ней, оглядывая пепельно-серое лицо девушки.

– Как это случилось?

– Тебе нужны мои объяснения? Разве сама не видишь? – ответил я, указывая на бледные губы девушки и темные круги под глазами. – Она явно забыла поесть.

– Я ее прибью.

Зора пощупала пульс под тонкой кожей запястья, затем положила руку ей на лоб, пытаясь понять, насколько все серьезно, и чертыхнулась.

– Это не первый ее косяк. Какого хрена эта дурочка морит себя голодом? Она говорила, что ей очень нужна работа. Но, пожалуй, с меня хватит. Пусть ищет себе другое место!

Я скользнул взглядом по тонким векам девушки, по скулам и губам. В чертах ее лица сквозила печаль. Она всегда как будто на взводе, но ругательства, которые она шептала себе под нос, звучали с надрывом. Она казалась забитым маленьким существом, в ней как будто что-то сломалось, дало сбой, и в этом мы с ней были похожи.

Она одинока, как и все мы. Жизнь мало к кому добра.

– Помню одну девушку, которая была в таком же отчаянии, когда много лет назад постучала в мою дверь…

При этих словах Зора резко повернулась ко мне. Не надо смотреть ей в глаза, чтобы увидеть в них тень воспоминания о том далеком дне и о долге, который она все еще выплачивала. Эта тень висела между нами до тех пор, пока я не повернулся и не направился к двери, прошипев сквозь зубы:

– Если скажешь ей, что это я принес ее сюда, урою.

От таких, как она, невозможно избавиться. Такие, как она, вонзаются в твою плоть и заражают тебя собой. Подлые сучки.

В ее темных глазах сквозило что-то неуловимое. Было что-то детское в ее лице, как будто она обижена, казалось, ее кожа покрыта чем-то легковоспламеняющимся и вспыхивала от каждого слова, как от спички.

Она, как и все мы, была сделана из нелепых деталей, и я понял это, увидев ее в полумраке своей комнаты, когда валялся на кровати с кровоточащей раной в боку.

В ее облике чувствовалась угрюмая, одичалая напряженность. Густые черные ресницы только усиливали это впечатление.

Крошечная родинка возле уголка ее верхней губы появлялась только тогда, когда она кривила в гримасе свой пухлый рот, отчего он становился вызывающе соблазнительным.

Ударившись обо что-то, она шипела как кошка. Согласные звуки скользили по ее языку, окрашиваясь чувственностью.

Я не мог удержаться от ухмылки, видя, как она смотрит на меня, словно я был кошмаром, словно кошмары – это не просто сны, которых мы боимся.

Она находила в моих глазах оправдание каждого злобного выпада жизни против нее и в ответ изливала на меня гнев, заносчивая и пылкая.

– Ты воплощаешь в себе все, что я ненавижу в людях.

Она была подо мной, на диване, ощетинившаяся как гиена.

– Ты самый… ужасный человек на свете. Я тебя ненавижу!

Она в лифте, ее лицо всего в паре сантиметров от моей груди, запах шиповника сводит меня с ума.

– Я не могу испытывать ничего другого к эгоистичному трусу, которому нравится унижать других. К черствому, подлому существу, которое играет с людьми и которому нет дела даже до своей сестры!

А между тем она продолжала трогать это подлое существо, царапать его своим надтреснутым, отчаянным взглядом.

Моя кровь отторгала ее, как инородное тело. Я ненавидел ее. Эта бесстыжая девчонка засела во мне где-то между печенью и легкими.

Отвратительная мысль о том, что она будет жить рядом, разрывала меня на части с того момента, как я увидел ее в первый раз в коридоре с ключом в руке, и до того момента, как она проскользнула в мою квартиру.

Я всегда умел обманывать себя и других, и она не была исключением.

По крайней мере, пока я не увидел ее перед собой в «бархатный» вечер с волосами, собранными в пучок, в платье, которое заставило бы любого взывать к милосердию ангельских сил.

О мой бог!..

Ее лицо пылало гневом, и красный цвет ей очень шел. Само олицетворение трагедии. Она как будто завернулась в кипящий бунт своей души.

И я не мог не смотреть на нее, не любоваться прекрасными руинами ее сердца, ее проклятыми чувственными пухлыми губами.

Изгибы ее тела были восхитительны, ложбинка на высокой груди сводила с ума, а бедра… Господи, ее бедра, полные и такие мягкие на вид, что многократные толчки мужских бедер наверняка оставили бы на них синяки.

При взгляде на ее тело у любого идиота могла бы случиться остановка сердца. И то, как она ходила туда-сюда по залу, словно угрожая дать по зубам тем, кто пускает слюни, делало ее еще более дикой и сексапильной.

Вот бы попался мне снова тот урод с папье-маше, как бы я его отмутузил…

Казалось, что единственный способ избавиться от ярости, которую вливали в меня эти черные глаза, – пустить кровь из костяшек пальцев.

– Ты по мне соскучилась? – прошипел я, и улыбка моя была такой натянутой, что я чуть не сломал себе зуб.

Ее взгляд стрелял стрелами, как серпантином. Упрек казался сладострастным призывом.

– Соскучилась? По тебе? Ты сильно заблуждаешься…

Но ее глаза светились странной, неожиданной радостью. Из-за меня?

Ее запах разлился по моим венам, словно ядовитая эссенция.

Я наклонился прошептать ей на ухо что-то провокационное и, когда в ответ она вспыхнула яростью и ударила меня в грудь своим кулачком, не удержался и схватил ее за руку.

Я прижал ее к стене, чувствуя жажду, утолить которую могло только презрение. Это не чувство, а странная, судорожная одержимость, говорившая мне о другой женщине и в то же время разъедавшая все вокруг, как кислота, потому что я все портил с того самого дня, как появился на свет. Но эта маленькая девочка… она не похожа на Коралин.

Она уже была испорчена. Ржавая и изрезанная, с детским сердцем, часто проглядывающим в ее глазах. Великолепная в своих синяках и ссадинах, со своим враждебным взглядом, с обидой, которая всегда била мне прямо в самое чувствительное место. Она царапалась, прежде чем позволить себя погладить, и скорее умерла бы от голода, чем приняла бы чужую помощь.

– Тебе нравится, когда я говорю, что ненавижу тебя?

– Это не должно мне нравиться. Это должно войти мне в голову.

Она вздрогнула и посмотрела, дрожа под платьем, потому что действительно чего-то боялась, но не меня.