Стигма

Она была дикой. Маленькой, задиристой и стервозной.

Она так похожа на маленькую уличную зверюшку. На бродячую кошку, которая своими тонкими коготками оставляет на тебе гнойные царапины.

На ее лице читалось неблагополучие. И неудивительно, что мужчины, наблюдая за ней тайком, истекали слюной, когда она проходила мимо них с отвращением в глазах, которое делало ее еще более притягательной. Длинные волосы до бедер, соблазнительные губы… Казалось, ее красота пробилась к свету из страшного мрака, она была похожа на цветок, расколовший землю.

Я кое-что знал о цветах среди руин.

Их шелест в уголках моей совести был пожизненным наказанием. Я сжимал их между побелевшими костяшками пальцев и платил за это каждым чертовым вдохом.

И я напомнил себе, что на этой планете нет ни одной вещи, которую стоило бы защищать и которую в итоге у меня не отобрали бы. Жизнь – гонка по тому кругу ада, который уготован тебе с самого начала, и надо это принять, а значит, положить ноги на приборную панель, выкурить сигарету и за неимением лучшего насладиться видом.

Мир давит и корежит тебя независимо от того, добрый ты или гребаный сукин сын, хотя ясно, у кого в конечном итоге больше шансов выжить.

Лучше, конечно, относиться ко вторым.

Я всю жизнь избавлялся от своих слабостей, откусывая их и проглатывая со жгучим ощущением, словно глоток абсента.

Не было ничего, что могло меня тронуть, что я уже не раздавил подошвой своей собственной правды.

По крайней мере, до тех пор, пока однажды вечером не увидел эту маленькую стерву в коридоре дома, где я жил.

Она вставила ключ и открыла дверь соседней квартиры, а я ошарашенно смотрел на нее издалека.

– Что, черт возьми, ты сделала?

В моем голосе звучал чистый, беспримесный гнев. В тусклом свете кабинета Зора сидела за столом и не поднимала глаз от своих бумаг, словно отлично понимала, какую несусветную глупость совершила.

– Ты велел найти ей жилье.

– И ты поселила ее у меня под боком?

– Там была свободная квартира. Хорошее место, тихий район…

– Если она узнает…

– Что? Что у тебя есть сердце?

Бумаги и лампу снесло со стола. Пепельница разбилась на тысячу осколков, дав выход кипевшему во мне гневу. В висках стучало, челюсть болела от напряжения, а ненависть высосала из меня весь кислород.

Зора не дрогнула ни единым мускулом. Лишь неподвижно смотрела на раскиданные бумаги и осколки на полу; затем, моргнув, снова подняла на меня глаза.

– Я не хочу, чтобы она жила рядом со мной! – Рык душил меня, как будто присутствие этой девушки в моей жизни для меня нож у горла. – Я попросил найти ей жилье, а не навязывать мне ее в соседки!

– Навязывать? – Зора подняла бровь, невозмутимая, как сфинкс. – А может, ты боишься, что не сможешь выкинуть ее из головы?

В висках застучало сильнее. Я сжал кулаки, но, несмотря на звериную ярость, вспыхнувшую в моих зрачках, эта женщина-скала не отвела взгляд.

– Я же вижу, как ты на нее смотришь. Иногда кажется, будто ты боишься даже взглянуть на нее, – прошептала она, словно видела меня насквозь. – Мне думается, что… ты без нее уже не можешь обойтись.

Я почувствовал тошноту. Отвращение было таким сильным, что даже в голове помутилось. И я вдруг снова увидел два зеленых глаза, снова встретил взгляд, который пронзил мое сердце, словно пуля.

– Она напоминает тебе ее.

– Не играй со мной, Зора, – прошипел я, стиснув зубы и понизив голос до зловещего рычания. – Не смей!

– Мирея не Коралин, Андрас. – Она произнесла ее имя, и мой желудок смялся, как окурок. – Хотя первое, что я подметила, когда ее увидела, – тот же самый отчаянный блеск в глазах. Между ними есть сходство, да. И длинные черные волосы, и бледная кожа, и тонкое лицо, и жажда спасения, и жажда жизни, которая чувствуется в них обеих… В общем, я тебя понимаю. – Зора положила длинный мундштук на стол. – Но я поселила ее там не из-за тебя. Сейчас рынок недвижимости – настоящее поле битвы, и эта квартира оказалась единственным подходящим вариантом. Я старалась подобрать квартиру, которая находится не слишком далеко от клуба, не стоит кучу денег и расположена в безопасном районе. Джилл назначил за нее приемлемую цену. И он один из немногих придурков в этом городе, кому все еще можно доверять.

– Мне на все это глубоко плевать! – Я надвинулся на Зору так, будто хотел пригвоздить ее к стене злобным взглядом. – Впредь не смей делать ничего подобного без моего разрешения.

В этот момент дверь распахнулась. Я обернулся и увидел ее.

Она замерла на пороге с выражением страха на лице – и я снова увидел ее на пороге моей квартиры, с испуганными, большими, полными страдания глазами, в которых отражалась каждая моя рана.

Я чувствовал, как во мне растут злоба и отвращение. Как же я ненавидел ее, черт возьми, как мне хотелось разорвать ее прямо там, на месте, чтобы больше никогда не видеть. И я выплеснул на нее все свое отвращение.

– Я не дотронулся бы до тебя, даже если бы ты умоляла меня об этом на коленях, – прошептав это ей на ухо, я оставил ее там, прогнав из головы ее тревожный взгляд из-под длинных черных ресниц.

«Мы особенно сильно презираем то, что нам не позволено любить».

Нет, не тот случай, потому что я ее не презирал, а ненавидел.

И я не собирался сворачивать с этого пути в ад.

Ссадины на костяшках пальцев меня раздражали. Дурацкое пощипывание было неболезненным, но неприятным, поэтому я носил перчатки.

Жестокость свойственна детям, и те, кто утверждает обратное, ничего не понимают. Именно так все устроено в мире людей, которые смотрят на жизнь с перекошенными унылыми улыбками и вечно сломанными носами. Они понимают тебя, только если ты говоришь на знакомом им языке, будь то язык денег или угроз, и чем вульгарнее и проще речь, тем шустрее все крутится.

В конце концов, глаза мне достались от отца. Неудивительно, что я тоже воспринимал мир как нечто подлежащее разграблению и растерзанию.

– Эта зона только для персонала.

Около двери раздевалки стояла девушка и не сводила взгляда с перчаток, которые я поправлял. Ее накрашенные розовой помадой губы искривились в интригующей полуулыбке, длинное пурпурное платье облегало стройное тело, каштановые кудри падали на плечи.

Я уже видел ее несколько раз в клубе: она сидела за столиком с друзьями или одна в баре. Всегда в платьях с открытой спиной, привлекающей внимание присутствующих мужчин. Довольно кокетливая, она не упускала возможности продемонстрировать свою привлекательность, исполняя за барной стойкой коронный номер с засахаренной вишенкой: томно смаковала ее, встречаясь с мужскими взглядами в зеркале.