Стих и проза в культуре Серебряного века

К сожалению, из статьи Косихиной, носящей безусловно подготовительный, «цеховой» характер, новая «версия» цикла Анненского перекочевала в интернет, на сайт М. Ваграненко, где они незаслуженно занимают место текстологически верных вариантов Федорова 174 .

Существует и еще одна дефектная публикация цикла – в массовой библиотеке издательства «Рипол классик» 175 , на недостатки которой справедливо указывает в своей статье и С. Косихина.

174

URL: http://annensky.lib.ru/trans/trans24.htm

175

Анненский И. Стихотворения. Трагедии. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998. (Бессмертная библиотека. Русские классики.)

В основе большинства перечисленных недоразумений лежит непонимание природы анализируемого цикла и особенностей его построения, а также сложившегося в русской литературе к началу ХХ в. исторического контекста.

Прежде всего, это касается природы и генезиса стихотворений в прозе (точнее было бы называть их прозаическими миниатюрами), которую у нас традиционно возводят к И. Тургеневу. Напомню, что Федоров тоже в первой публикации возводил цикл Анненского к этому источнику; важно, что и сам Анненский восторженно упоминает их в своем недавно опубликованном позднем докладе («Стихотворения в прозе с их розами из табачной лавочки и воздухом, который напоминает парное молоко. Ах, господа! Я пережил все это… я так глубоко пережил…») 176 . Однако в русской словесности традиция этой формы существовала с XVIII в., с журнальных лирических миниатюр. В 1826 г. появляется книга Федора Глинки «Опыты аллегорий в стихах и прозе», многие из которых можно рассматривать как непосредственный источник некоторых тургеневских миниатюр. Затем к этой форме обращаются Станкевич, Гаршин, Полонский, Щедрин, Голенищев-Кутузов, Льдов, Бальмонт, Белый 177 .

176

Анненский И. Ф. Поэтические формы современной чувствительности // Из неопубликованных материалов архива И. Ф. Анненского: предсмертные публичные выступления / подгот. текста, вступит. ст. и примеч. Г. В. Петровой. Известия РАН: Сер. литературы и языка. 2009. Т. 68. № 4. С. 51.

177

История прозаической миниатюры рассмотрена в нашей книге: Орлицкий Ю. Стих и проза в русской литературе. М., 2002. С. 220–280.

Кроме того, тоже вопреки сложившемуся мнению, в русской словесности всегда существовала практика перевода многих (особенно больших) стихотворных произведений прозой. Среди переводчиков стихов прозой были такие поэты, как Тредиаковский, Державин («Читалагайские оды»), Шишков (сонеты Петрарки), Вяземский («Сонеты Мицкевича»).

В 1830 г. Катенин в размышлении «О поэзии итальянской» помещает три собственных перевода сонетов Петрарки; Аполлон Григорьев в статье «Русская изящная словесность в 1852 году» приводит целиком или в больших отрывках 12 стихотворений Гейне в своих прозаических переводах. Наконец, в 1894 г. появляется русский прозаический перевод полного собрания сочинений Байрона, выдержавший два издания.

Нетрудно заметить, что опыт Анненского вполне вписывается в оба этих исторических контекста.

Теперь, чтобы дать представление о том, какой образ поэтессы складывался у русского читателя той поры, приведем начало стихотворения «Ночь» в двух стихотворных переводах.

В. Шулятиков предлагает такое прочтение:

К саду очарованномРазлит аромат.Ночные лобзанияСпустились на сад.Но странное грезитсяГлухой тишине.И ветер колеблетсяВ безрадостном сне 178 .

178

Негри А. Стихотворения. Вып. 1. М., 1900. С. 5.

А. Федоров переводит так:

Роз дыханье живоеПо аллеям струится…Ласка тени таитсяВ покое.Но покой необъятныйПолон мысли, значенья…В нем восторг вдохновеньяНевнятный 179 .

В оригинале читаем:

Sul giardino fantasticoProfumato di rosaLa carezza dell’ombraPosa.Pure ha un pensiero e un palpitoLa qu"iete suprema;l’aria, come per brivido,Trema 180 .

179

Негри А. Стихотворения. СПб., 1901. С. 6.

180

Все стихотворение А. Негри цитируются по изданию: Negri Ada. Fatalita. Milano, 1910.

А вот перевод Анненского:

НОЧИ

Волшебный сад прокурен благовоньем розы, тень ласково покоится над ним.

Нет, право, есть и мысль, и трепет жизни в покое царственном.

Как будто содроганье по воздуху вдруг пробежит.

Печальный мрак, ты не о смерти ли гардениям заснувшим шепчешь?

Должно быть, потому, что сладкая роса дождей сквозь лепестки сомкнутые струится.

О, это слезы ночи над тайной нищетой, над призрачным похмельем страсти, над сном немым и муками немыми над мимолетной радостью, которую прервал рассудок плачем мой 181 .

181

«Стихотворения в прозе» Анненского цитируются по: РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 57.

Как видим, здесь перед нами безусловно прозаический текст, причем разделенный на абзацы-строфы, не совпадающие с делением стихотворного текста-источника. Текст метрически организован (все его слоговые группы не противоречат интерпретации в качестве ямбических), однако это вольный метр, то есть все условные строки, которые можно выделить в этом тексте, имеют разную слоговую длину:

Волшебный сад прокурен благовоньем розы,тень ласково покоится над ним.Нет, право, есть и мысль, и трепет жизнив покое царственном. Как будто содроганьепо воздуху вдруг пробежит. Печальный мрак,ты не о смерти ли гардениям заснувшим шепчешь?Должно быть, потому, что сладкая росадождей сквозь лепестки сомкнутые струится.О, это слезы ночинад тайной нищетой, над призрачным похмельем страсти,над сном немым и муками немыминад мимолетной радостью, которую прервал рассудок плачем мой.

То есть условные строки, на которые при желании можно разбить эту миниатюру, колеблются по длине от трех до десяти стоп. При этом ритмическое членение речи не всегда совпадает с синтаксическим, в результате чего на трех границах строк возникает типично стиховое явление переноса. Однако при прозаическом чтении, на котором настаивает автор формой записи своего текста, эти ритмические явления пропадают. В любом случае вариант Анненского намного ритмически сложнее и богаче, чем простенькое «дамское рукоделие» итальянской поэтессы и ее русских переводчиков!

Сравним еще два произведения: стихотворение Негри «Luce» и прозаическую миниатюру Анненского «Свет»:

A fasci s’effondePer l’aria tranquilla,Colora, sfavilla,La mite frescuraDel verde ravviva,S’ingemma giulivaPer terra e per ciel,Vittoriosa, calda e senza vel.Son perle iridateDanzanti nell’onde,Son nozze di biondeFarfalle e di rose,La vita paganaDolcissima emanaDai baci dei fior…Il mondo esulta e tutto grida: Amor!…Mi sento nell’alma la speme fluire,L’immenso gioireDi vivere sento,Qual schiera di rondiniI sogni ridentiFra i raggi lucentiSi librano a vol…Son milionaria del genio e del sol!..

В дремлющем воздухе рассыпались целые снопы лучей. Цветя и сверкая, ярче блещет мягкая свежесть молодой зелени, и розовые жемчужины покатились по земле и по небу.

О свет, всё побеждающий, жгучий, сбросивший покрывало свет.

Это радужные перлы скачут в чистой влаге. Это брак белых мотыльков с розами. Это языческая жизнь изливается сладкой струей из цветочных лобзаний.

Мир ждет, призывая любовь.

Я чувствую, как у меня в сердце бьется волна надежды. Я чувствую страстную радость, что живу. И, точно стая ласточек, взвились в вольный простор неба мои веселые грезы, все в ярких лучах света.

Гений и солнце, с вами я чувствую себя Крёзом.

Интересно, что в оригинале этого стихотворения Негри использует достаточно экзотическую строфику: ее стихотворение состоит из трех графически не выделенных восьмистиший, первые два из которых состоят из трех пар смежно зарифмованных строк (вторая и третья, пятая и шестая, седьмая и восьмая), две же строки (первая и четвертая) – нерифмованные. При этом первые шесть строк имеют женские окончания, а последние две – мужские, а в третьей строфе холостые строки спарены и перемещены на третью и четвертую позицию. Для русской поэзии такая строфика и рифмовка нехарактерны; очевидно, они в определенной мере опираются на итальянскую песенную традицию.