Стихи и поэмы

из камеры шлюза рванулися волны.

И пахло горячей полынью. И мрели

просторы в стеклянном струящемся зное,

и жаворонки исступленно звенели

в дуге небосвода над бурой волною.

Река возвращалась сюда не такою,

какою отсюда давно уходила:

со всею столетьями зревшей тоскою,

достигшей бесстрашья и творческой силы.

Вначале она узнавала. Вначале

все трогала волнами, точно руками:

– Здесь дикие лебеди в полночь кричали...

– Здесь был острогрудый, неласковый камень.

– Здесь будут затоны, ракиты, полянки.

– Здесь луг, домоткаными травами устлан...

О, как не терпелося речке Солянке

обжить, обновить незабытое русло!

И, властно смывая коросту из соли

и жаворонков неостывшие гнезда,

река разливалась все шире, все боле,

уже колыхала тяжелые звезды,

сносила угрюмых поселков останки,

врывалась в пруды молодого селенья...

...Прости, что я плачу над речкой Солянкой,

предчувствуя день своего возвращенья...

1952

В Сталинграде

Здесь даже давний пепел так горяч,

что опалит - вдохни,

припомни,

тронь ли...

Но ты, ступая по нему, не плачь

и перед пеплом будущим не дрогни...

1952

В доме Павлова

В твой день мело, как десять лет назад.

Была метель такой же, как в блокаду.

До сумерек, без цели, наугад

бродила я одна по Сталинграду.

До сумерек - до часа твоего.

Я даже счастью не отдам его.

Но где сказать, что нынче десять лет,

как ты погиб?..

Ни друга, ни знакомых...

И я тогда пошла на первый свет,

возникший в окнах павловского дома.

Давным-давно мечтала я о том -

к чужим прийти как близкой и любимой.

А этот дом - совсем особый дом.

И стала вдруг мечта неодолимой.

Весь изрубцован, всем народом чтим,

весь в надписях, навеки неизменных...

Вот возглас гвардии,

вот вздох ее нетленный:

– Мать Родина! Мы насмерть здесь стоим...

О да, как вздох - как выдох, полный дыма,

чернеет букв суровый тесный ряд...

Щепоть земли твоей непобедимой

берут с собой недаром, Сталинград.

И в тот же дом, когда кругом зола

еще хранила жар и запах боя,

сменив гвардейцев, женщина пришла

восстановить гнездо людское.

Об этом тоже надписи стоят.

Год сорок третий; охрой скупо, сжато

начертано: «Дом годен для жилья».

И подпись легендарного сержанта.

Кто ж там живет

и как живет - в постройке,

священной для народа навсегда?

Что скажут мне наследники героев,

как объяснить - зачем пришла сюда?

Я, дверь не выбирая, постучала.

Меня в прихожей, чуть прибавив света,

с привычною улыбкой повстречала

старуха, в ватник стеганый одета.

– Вы от газеты или от райкома?

В наш дом частенько ходят от газет...
–

И я сказала людям незнакомым:

– Я просто к вам. От сердца. Я - поэт.

– Не здешняя?

– Нет... Я из Ленинграда.

Сегодня память мужа моего:

он десять лет назад погиб в блокаду...
–

И вдруг я рассказала про него.

И вот в квартире, где гвардейцы бились

(тут был КП, и пулемет в окне),

приходу моему не удивились,

и женщины обрадовались мне.

Старуха мне сказала: - Раздевайся,

напьемся чаю, - вон, уже кипит.

А это - внучки, дочки сына Васи,

он был под Севастополем убит.

А Миша - под Японией...
–

Старуха

уже не плакала о сыновьях:

в ней скорбь жила бессрочно, немо, глухо,

как кровь и как дыханье, - как моя.

Она гордилась только тем, что внучек

из-под огня сумела увезти.

– А старшая стишки на память учит

и тоже сочиняет их...

Прочти!
–

И рыженькая девочка с волненьем