На улице полночь. Свеча догорает.Высокие звезды видны.Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,В пылающий адрес войны.Как долго ты пишешь его, дорогая,Окончишь и примешься вновь.Зато я уверен: к переднему краюПрорвется такая любовь!…Давно мы из дома. Огни наших комнатЗа дымом войны не видны.Но тот, кого любят,Но тот, кого помнят,Как дома и в дыме войны!Теплее на фронте от ласковых писем.Читая, за каждой строкойЛюбимую видишьИ родину слышишь,Как голос за тонкой стеной…Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю,Что время такое придет:Останутся грусть и разлука за дверью,А в дом только радость войдет.И как-нибудь вечером вместе с тобою,К плечу прижимаясь плечом,Мы сядем и письма, как
летопись боя,Как хронику чувств, перечтем…
1942
Если будешь ранен, милый, на войне
…Если будешь ранен, милый, на войне,Напиши об этом непременно мне.Я тебе отвечу В тот же самый вечер.Это будет теплый, ласковый ответ:Мол, проходят раныПоздно или рано,А любовь, мой милый, не проходит, нет!Может быть, изменишь, встретишься с другой —И об этом пишут в письмах, дорогой! —Напиши… Отвечу…Ну, не в тот же вечер…Только будь уверен, что ответ придет:Мол, и эта ранаПоздно или рано,Погрущу, поплачу… все-таки пройдет.Но в письме не вздумай заикнуться мнеО другой измене — клятве на войне.Ни в какой я вечерТрусу не отвечу.У меня для труса есть один ответ:Все проходят раныПоздно или рано,Но презренье к трусу не проходит, нет!
1941
«Лампы неуверенное пламя…»
Лампы неуверенное пламя,Непогодь играет на трубе…Ласковыми, нежными рукамиПамять прикасается к тебе.К изголовью тихому постелиСердце направляет свой полет.Фронтовая музыка метелиО тебе мне, милая, поет.Ничего любовь не позабыла,Прежнему по-прежнему верна:Ранила ее, но не убилаИ не искалечила война.Помню все: и голос твой, и руки,Каждый звук минувших помню дней!В мягком свете грусти и разлукиПрошлое дороже и видней.За войну мы только стали ближе.Ласковей. Прямей. И оттогоСквозь метель войны, мой друг, я вижуВстречи нашей нежной торжество.Оттого и лампы этой пламяДля меня так ласково горит,И метель знакомыми словамиО любви так нежно говорит.
1944
Если я не вернусь, дорогая…
Если я не вернусь, дорогая,Нежным письмам твоим не внемля,Не подумай, что это — другая,Это значит — сырая земля.Это значит — дубы-нелюдимыНадю мною грустят в тишине,А такую разлуку с любимойТы простишь вместе с родиной мне.Только сам я всем сердцем и внемлю.Только вами я счастлив и был:Лишь тебя и родимую землюЯ всем сердцем, ты знаешь, любил.И доколе дубы-нелюдимыНадо мной не склонятся, дремля,Только ты мне и будешь любимой,Только ты да родная земля!
1942
Георгий Ушков
Другу
Четвертую ночь к нам совсем не приходит луна.И ветер морской за порогом без умолку бьется.Давай в темноте хорошо погрустим у окна:Быть может, вдвоем нам вторично грустить не придется.Давай же, дружище, менять эту ночь на стихи;Пройдем нашу юность, пройдем нашу дружбу сначала, —Пока еще ночи бакинские очень тихи,Пока полевая теплушка меня не умчала.
«У нас уже с деревьев на ветру…»
У нас уже с деревьев на ветруКовром шушинским пала позолота,И голубой порошей поутруЗатягивает желтые болота.Я гость здесь в этой хмурой стороне,Но, солнечный товарищ мой далекий,Мне с каждым днем становятся роднейИ эти непроезжие дороги,И трупы сломанных войной берез,И боль еще дымящихся развалин,И дети в них, печальные до слез,И деревень старинные названья.Товарищ мой, рассвет еще далек,Кусочек неба звездами украшен,В немецкой фляжке тлеет фитилек,И жадно спят бойцы, устав на марше.Еще немало дней нам глину мять,Шинелей не снимать в походе длинном, —Чтоб в стороне чужой чужая матьМеня, прижав к груди, назвала сыном.
Западный фронт,
1 октября 1943 г.
Иван Федоров
Родной берег
Река торопливая, тальник,Деревья и луг заливной,Вечерняя дума о дальнихДорогах, изведанных мной.И чем этот берег дорожеДругого — едва ли пойму.Он был моим детством… И кто же,Старея, прощает емуТе ранние наши печали,Те странствия наши в тоске,Те скорби, тот крохотный ялик,Забытый
на мокром песке?Не скоро, наверно, устануВот так вспоминать у рекиБелесый простор КазахстанаИ мглу Уссурийской тайги —Те дали, где шел я, ведомыйТакой перекатной волной,Которая засветло к домуПриводит на берег родной.
Конница
Был воздух чище влаги родниковой(Два-три в году — так редки эти дни) —Шла конница, притуплены подковыОб острые карельские кремни.Когда прошли по-боевому спороДва скорбных, неоседланных коня,Я шапку снял, — почтил бойцов, которымНе довелось прожить такого дня.
1940
Память о детстве
Когда Папанин в океанеЛедовом вырос, как гора,Дворы покрыла ропакамиИ айсбергами детвора.Кто: те ли, эти ли любимей?Равно имели мы в видуИ тех, дрейфующих на льдине,И этих, зябнущих на льду.Нам дорог берег, обретенныйОтцами в схватках боевых.Котовский, Щорс, Чапай, Буденный —Герои сверстников моих.Есть, не в пример наукам хитрым,Совсем нехитрая одна:Распознавать по детским играм,Чем озабочена страна.
Юрий Черкасский
Письмо в ячейку
Земля еще не остыла, еще солона от крови,В углах еще не проветрен пятнадцатилетний дым,Стены щербаты от боя, заплаты видны на кровлях,И клонятся к братским могилам еще молодые сады.На этой меченой почве, ячейка, меня ты растила,Учила простым приемам слесарного ремесла,Учила глядеть в горизонты, помнить седые могилы,Учила не оступаться — и вместе со мной росла.Испытывала — походом, скупым комсомольским уставом,Водою и хлебам ржавым, широкой постелью из трав,Мечтою необычайной в часы, когда душные травы —Чабрец, и полынь, и мята отравнее всех отрав.Учила сквозь окна, сквозь двери и замкнутые заборыВ самое сердце глядеться и видеть друзей и врагов,Насыпала полные горсти мозолей крутых и отборных,Чтоб я не боялся осколков, выступов и углов.Ты так меня проводила, — земля остынет не скоро,Но скоро тяжелой походкой пройдет настоящий дым,Бери же у старых зрелость, а их обучай задоруИ силу храни сухою, как порох сухим. Иди!..Крутых и отборных мозолей насыпала полные горсти,Открыла мне семафоры, и я тебе говорю:Через дороги и версты, через поселки и версты,Через бескрайние версты короткое — благодарю.
1934
Жажда
На повороте худых дорогВетер поднялся,и ясень продрог…Стало заметно течение птахПо небу. Стало заметно,Как по яругам в росе и цветахТравы бегут за ветром.Около сердца шатается дым —Синяя горечь походов…Около ног по суглинкам гнедымДвижутся длинные воды.И по движению солнца в полях,Через озера и горыЯ узнаю твой полет, земля, —Нашу предельную скорость.Солнце идет через всю страну,Кровь погустела. И вот яТеплые руки свои протянуК скатам и поворотам,Тянет испить ото всех криниц,Гудом гудет у станций,Тянет — витыми путями птицС летчиком скитаться,Видеть высокие облака,И за геологом смуглымВ залежах известняка и пескаБурый отыскивать уголь…Что ж я стою?.. Перевозчик поет,Жадно цветет повилика…Вот я шагну, огибая жилье,Движимый жаждой великой,Глушь бездорожья и ярость потерь,Легкие радуги мая,Хитрости и откровенья путей, —Все на себя принимая.
1934
Земля
В раннем ожиданье и тревогеЭта предвесенняя земля —Мартовские черные дороги,Степи и худые тополя.Я ее тревогой заболею…Снова — в юность, вновь — через ярыПотянусь к суровым горам глея,К голосам шахтерской детворы.Там, как в сказке, сильными рукамиДостают огонь из глубины,Терриконы синими дымками,Как преданьями, окружены,Там взлетают клети с долгим пеньем,Словно из-за тысячи веков,И проносят люди нетерпеньеОткрывателей и смельчаков.Там я стукну — и откроет двериЖенщина, похожая на мать,Даст напиться, все, что ей доверю,Будет с полуслова понимать,Сапоги просушит и положитЛасковую руку на плечо…— Ну иди. Тебя земля тревожит,Ждет она и дышит горячо.И она тебя не успокоит,Истомит и будет снова звать —Все, что недостроено, — достроить,Все, что недосказано, — сказать…Лишь на миг застыну над разбегомВлажных изворотливых путей,Дальним ветром тянет, талым снегом,Теплой гарью юности моей.