Стихи в переводе Сергея Торопцева

Минуя Санься

Зажато небо в пиках Колдовских Там, где шумит башуйская волна. Когда-то люди не увидят их, А неба — не коснутся времена. Три утра огибаю Хуанню, Еще три ночи… Бесконечен путь Три раза прибавляю день ко дню [47] , Тоска такая, что и не вздохнуть.

758 г.

До Чуских врат простерся путь мой

47

Поэт перефразирует сычуаньскую песенку лодочников, которые обычно напевали ее, утомительно долго огибая гору: «Утром вышел к Хуанню, ночь провел у Хуанню, три утра, три ночи, а Хуанню как была, так и есть».

Видимо, все-таки знаменательная встреча с пророком в Цзянлине оказалась не случайной, а была предопределена. Как раз перед подходом к городу Ли Бо трепетно пересек невидимую, но так явственно осязаемую им границу уже не существующего, и все же вечного древнего царства Чу. Впрочем, внимательный поэт подметил, что привычные для шусца горы, обычно не позволяющие глазу уйти далеко к горизонту, здесь распластались бесконечной равниной, покрытой низкорослым редким леском. По левому борту, с севера, оскалила клыки невысокая гора, именуемая Зуб тигра, а как раз напротив нее, на южном берегу, расплылась в предвечернем тумане другая, как раз и именуемая Чускими вратами (Цзинмэнь)— природный рубеж между Шу и Чу, места великой древней культуры и великих поэтов Цюй Юаня и Сун Юя. «Десять тысяч ли» несли поэта реки отчего края, где прошло детство, и вот завершалась юность — Ли Бо вступал на путь самостоятельной жизни, и, сделав первые шаги по территории Чу, он мысленно вернулся в лелеемую им Древность.

Прощаясь с Шу, плыву за Чуские врата

До Чуских врат простерся путь мой длинный, По землям Чу плыву я с этих пор, Сменились горы вольною равниной, Река вошла в невиданный простор, И зеркальцем луна, с небес слетая, Легла на воду в облачный мираж. О, воды милые родного края, Вы десять тысяч линесете нас!

725 г.

Переход на территорию Чу, где таинственно поблескивали руины древнего дворца, поэт воспринял как пересечение рубежа времени, как слияние времен в один Ком вечного бытия, соединил свое уходящее прошлое с надвигающимся будущим и поставил это на фон непрерывающейся Вечности. Не случайно у него луна висит над океаном, которого нет в тех местах, где плыл его челн, но к которому устремлен поток Янцзы, а этот «океан» в мифологии именуется Восточным морем, над которым вздымаются острова Бессмертных святых и сакральная гора Куньлунь с блистательным дворцом Небесного Владыки на склоне.

Плывя на челне к Цзинмэнь, смотрю на Реку в Шу

В Ущелье лун [49] влекомый, мой челнок Летит, и взгляду не достичь предела, Не прерывался персиков поток От самой речки, что в парчу одета [50] . Вода светла — прозрачный изумруд, Безмерностью сравнима с небесами. Башань пройдем, а там уже плывут, Качаясь, тучки чуские над нами. Там гуси над песками — что снега, Там иволги порхают по ущелью; Лишь минем буйноцветные луга, Нас яркая дерев встречает зелень. Туманный берег покидает взгляд — Ладья стремит к луне над океаном. Из тьмы Цзянлина огоньки летят — Дворец Чжугун, построенный Чэн-ваном [51] .

49

Ущелье, над которым нависал огромный круглый камень, очертаниями напоминающий луну; находится к северо-востоку от совр. г. Чунцин.

50

«Парчовая река» (Цзиньцзян) в Чэнду, центре отчего края Ли Бо.

51

Чжугун:руины загородного дворца чуского князя Чэн-вана(7 в. до н. э.) около Цзянлина.

725 г

В городе Юэян, что в округе Юэчжоу, куда после судьбоносной встречи со старцем отправился Ли Бо, а потом не раз бывал там, к нему почтительно приблизился крепкий мужчина лет сорока, назвавшись двенадцатым сыном семейства Ся. Это сразу сблизило их — Ли Бо ведь тоже считался двенадцатым в семействе Ли. Коммерсант по роду деятельности, Ся был чуток к поэтическому слову и еще в Цзянлине, восторженно сообщил он поэту, восхитился талантом Ли Бо, прочитав ходивший тогда по рукам список «Оды Великой Птице Пэн». Они поднялись на знаменитую деревянную трехэтажную западную башню городской стены, возвышающуюся над озером Дунтин, в великих и трагических местах Цюй Юаня. Построенная в 3 веке, разрушенная и восстановленная в 716 г., она именовалась Южной башней, пока Ли Бо в этом стихотворении не назвал ее Юэянской, и это название закрепилось за ней. Даньша приволок туда жбанчик известного в округе балинского вина. Во тьме угадывались очертания Царского холма напротив устья реки Сян, напоминая о древней трагической истории. Однако ночь скрадывала время, и было неведомо, какого века волны разбиваются о городскую стену.

Вместе с Ся-двенадцатым поднимаемся на Юэянскую башню

Ночью город исчез, только ты здесь, мой друг, Тихо плещутся воды, вливаясь в Дунтин [52] . Грусть мою прихвати, гусь [53] , летящий на юг, Поднимись ко мне, месяц, из горных лощин. Мы сойдем на плывущие к нам облака, По бокалу вина поднесут небеса, И порыв освежающего ветерка Унесет нас, хмельных и веселых, назад.

52

Одно из крупнейших озер Китая, находится в средней части бассейна Янцзы.

53

В поэзии гусь — образ вестника, символ письма.

759 г.

Живописное озеро Дунтин (2740 кв. м.), окаймленное по горизонту зигзагом зеленых гор, столь огромно, что солнце, восстав из его вод, в них же и садится. Оно производит странное впечатление — это цепь озер, одно внутри другого, рассеченных остриями холмов, выглядывающих из-под воды. Берега обильно поросли бамбуком, их тут множество видов, в том числе и пятнистый, который упоминается в финале следующего стихотворения. В древности это озеро именовалось «водоемом Облачных грез», а свое нынешнее название переняло у вздымающейся перед устьем реки Сян горы Дунтин, позже переименованной в Царскую (Цзюньшань). В этих местах сам воздух наполнен легендами, и Ли Бо, эмоционально погруженный в Чускую Древность, старался извлечь ее зовы из любых образов и ассоциаций. Таким же был он и в своих первых детских поэтических опытах. Увидев камень, очертаниями напоминающий женщину, он воспроизвел его в стихотворении как «окаменевшую жену», годами высматривающую мужа, ушедшего в военный поход. Ее трагическое молчание ассоциировалось у юного поэта с гордостью древней наложницы князя Си, плененного чуским Вэнь-ваном, не пожелавшей принять милость победителя (Чуская пленница). Ее страдание напомнило поэту о дочерях мифического императора Яо, женах его преемника Шуня, которые после смерти мужа бросились в реку Сян. Никому не ведомо, где упокоились их тела, но потомки соорудили на Царском холме могильный курган и поминальный храм, но беспокойный дух горемычных женщин, в легендах получивший имя Сянского, вечно и тщетно всматривается в затуманенный горный массив, так и не в силах отыскать могильный курган Шуня (об этом — следующее стихотворение). Однако Царский холм известен не только прошлым, но и настоящим — по всей стране расходится выращиваемый на его склонах чай «Серебристые иглы Царского холма».

Жена, окаменевшая в ожидании мужа

Как ритуальный каменный сосуд, Наполненный печалью и надеждой, Покрытый росами, что боль несут, Одетый мхом, как древнею одеждой, Она страдает, словно Сянский дух, Как пленница из Чу, живет в молчанье: Среди весны, затихнувшей в цвету, Высматривает мужа в ожиданье.

715 г.

Навеки разлучены

Ах, эта вечная разлука! Царевны древние Нюйин и Эхуан От вод Дунтинских в направленье юга, Где плещут волны Сяо-Сян, Ушли в глубины — десять тысяч ли. О, как же тяжелы их муки! Сокрылось солнце в туче черной мглы, Гориллы взвыли, взбеленились духи. Какой же я еще могу добавить штрих, Коль верностью Владыка-Небо разъярен И грома посылает гневный рык?! От Яо — к Шуню, к Юю переходит трон, Правитель без вельмож — рыбешка, не Дракон, Сановник-крыса тигром рвется к власти, Был Яо, говорят, в темницу заключен, А Шунь в глухой степи оставил кости, И в девяти ущельях гор Цзюи Непросто шунев отыскать курган [54] . Роняют девы слезы горькие свои, Бросаясь невозвратно в Сяо-Сян. Найти курган им было не дано, Как плакали они, превозмогая муку! Обрушится курган, а Сян откроет дно — Тогда лишь высохнут слезинки на бамбуках [55] .

54

В этом сюжете Ли Бо увидел не только трагедию женщин, но и преступное нарушение естественного порядка (по неофициальной версии, трон был узурпирован Шунем, а стареющий император Яо брошен в тюрьму, но и смерть Шуня вызывает вопросы — не был ли он убит рвавшимися к власти вельможами).

55

В этих краях растет «пятнистый бамбук», раскраску которого легенда связала с трагической историей этих царских дев.

753 г.

Есть что-то глубоко символичное в том, что, пустившись в свои земные странствия с озера Дунтин, Ли Бо и отсчет финальной точки начал в тех же краях. Неправедно осужденный, отсидевший в остроге, снисходительно амнистированный с заменой смертной казни на ссылку и, наконец, полностью освобожденный, он вновь оказывается на Дунтин. Как мы видим из двух последующих стихотворений, внутреннее раскрепощение к нему не вернулось. Ли Бо вновь обращается мыслью к древней трагедии, мечтает о вечности Неба и подчеркивает, что Янцзы несет его на восток — туда, где в мифическом Восточном море на мифических островах с нетерпением ждут его бессмертные святые — в отличие от земных друзей, предавших опального поэта.

Вместе с дядей Хуа, шиланом из Ведомства наказаний, и Цзя Чжи, письмоводителем Государственного секретариата, катаемся по озеру Дунтин

1

Янцзы, пройдя сквозь Чу, вновь на восток стремится, Нет облаков, вода сомкнулась с небесами, Закат осенний до Чанша готов разлиться… Так где ж здесь Сянский дух? Не ведаем мы сами.

2