Стихи в переводе Сергея Торопцева

Взирая на гору Цзюхуа, подношу цинъянскому Вэй Чжунканю

Я уже бывал в Девятиречье, Видел девять гор-цветов вдали: Словно с Неба низвергались речки, Девять пиков-лотосов цвели. Так хотел бы я струной певучей Увести вас в эту даль за мной, Где хозяин наш на белой туче Возлежит под вечною сосной [163] .

755 г.

163

Имеется в виду отшельничество.

Осенний плес… Тоской полна душа

Как повезло нам с Вами! Мы, кажется, сразу же и повстречали того, кого жаждали узреть. Сейчас мы на территории небольшого древнего царства Вань, которое к 8 веку, куда мы с Вами направлялись, уже покрылось патиной старины, и его следы сложно отыскать даже в хронологических таблицах, но иероглиф названия остался на каждом автомобильном номере в провинции Аньхуэй: именно он стал нынче символом этого административного образования как некий знак неотрывности настоящего от прошлого, что очень характерно для Китая.

Взгляните вон на ту горушку, что очертаниями похожа на потянувшееся к небу легкое строение, ее так и прозвали «Большая башня» (Далоу). На мшистом валуне сидит человек с семиструнной циньна коленях. Волосы, у служивого люда обычно собранные в тугой пук на затылке, свободно рассыпались по плечам, как у отшельника-даоса, пренебрегающего условностями бренного мира и самим этим миром. Лиловый халат (не сочтите это неким домашним шлафроком, уж так мы привыкли несколько коряво переводить название сего парадного одеяния высокого вельможи) поистерся и выглядит несвежим, но все еще не отброшен и не заменен, как Ли Бо любил говорить, простонародным «холщовым платьем».

Громким, заполняющим все ближнее пустое пространство голосом с легкой хрипотцой усталости и с заунывностью неискоренимой печали он поет, перебирая струны:

Осенний плес, бескрайний, точно осень, Пустынный, наводящий грусть на всех…

Я узнаю эти слова — осенью 754 года, стряхивая на Осеннем плесе горечь последнего прощания с отвергнувшей его столицей, Ли Бо написал целый цикл из 17 стихотворений. В них печаль «отлученного», как некогда определял свою невостребованность во властных структурах его великий и далекий предшественник Цюй Юань, чуть разбавляется влитостью в природу, еще не утратившую чистоты Изначального. Он поет не для кого-то, он поет для себя, это голос его души.

В те поры стихи не декламировали, а пели (как, впрочем, и сегодня делают барды), порой сочиняя мелодии, но чаще приспосабливая строки к великому множеству их, ходивших меж людей. Не было инструмента под рукой — «аккомпанировали» себе постукиванием по лезвию меча, отбивая такт. Музыкальное было время. А как иначе? По Конфуцию, коему все поклонялись, музыка — великий организатор и вдохновитель общественной жизни, она способна гармонизировать нравы в стране (или — испортить их, когда создается не по правилам, устоявшимся в веках).

На Осеннем плесе, обширнейшем районе на территории современной провинции Аньхуэй, Ли Бо бывал не раз и подолгу. Вспухшее многочисленными горами и горками, исчерченное реками и ручьями, шевелящееся летающей, плавающей, ползающей, бегающей живностью, прячущейся в густых зарослях, это тридцатикилометровое пространство, осенью сливающееся в одно сверкающее зеркало воды, расширяло сердце, будило мысль, снимало напряжение суеты цивилизации.

Осень и зиму 754 года Ли Бо провел на Осеннем плесе. В небольшом домишке старого даоса (об этом говорит «даоский» цвет горы в стихотворении — «бирюзовый») на склоне горы гулял ветер, и с ним всю ночь шепталась жесткая подушка, в дыры прохудившейся крыши выглядывала стреха, высматривая далекие звезды, а под утро на больших белых обезьян, к нашему времени уже почти совсем выведшихся, нападал страх, и они оглашали округу печальным воем.

Ночую в доме у Чистого ручья

Ночь я провел у Чистого ручья, Дом высоко средь бирюзовых скал. Висела над стрехой звезда моя, Ручей шумел, и ветер завывал, А на рассвете слышал с темных склонов Печальные рыдания гиббонов.

754 г.

Песнь о Чистом ручье

Прозрачна душа, как прозрачна вода, В округе такая одна. А что же Синьань [165] ? Она так ли чиста — До самого-самого дна? Плыву по зерцалу, и склоны — экран С цветными узорами птиц. Но к вечеру стонущий орангутанг Печалит изгоя столиц.

754 г.

165

Река, берущая истоки на горе Хуаншань в пров. Аньхуэй и затем текущая по территории пров. Чжэцзян на восток в сторону моря.

Белая цапля

Цапля над осеннею рекою, Как снежинка, вьется сиротливо. Здесь душа моя полна покоем, На песке стою я молчаливо.

754 г.

Песни Осеннего плеса

1

Осенний плес, бескрайний, словно осень, Пустынный, наводящий грусть на всех, Заезжий путник грусти не выносит, Влечет его по горным склонам вверх. Смотрю на запад — там дворцы Чанъани, Плывет у ног Великая Река. Поток, что вдаль стремится неустанно, Скажи, ты не забыл меня пока? Слезу мою, что упадет в поток, Снеси в Янчжоу [166] другу на восток.

166

Крупный город на побережье к северу от совр. Нанкина.

2

На Плесах обезьяны так тоскуют, Что Желтая вершина [167] — в седине, И, как на Лун-горе [168] , печальны струи, Прощаясь, душу надрывают мне. Хочу уехать… Не могу уехать! Не думал задержаться, а тяну… Когда ж настанет возвращенья веха? Слезинки бьют по утлому челну.

3

Такой в парчовом оперенье птицы На небе, в мире не сыскать нигде. При ней кокетка-курочка стыдится Самой себя в недвижимой воде.

167

Хуаншань — одна из священных гор Китая.

168

Находится на границе совр. пров. Шэньси и Ганьсу, от Цюпу это в направлении Чанъани; по ее склонам стекает река Цинь, и в поэзии этот образ часто использовался для передачи чувства разлуки

4

На этих плесах пряди у висков Однажды бодрый вид утратят свой. Взлохматиться и поседеть легко Под бесконечный обезьяний вой.

5

Обезьянок здесь белым белей, Как снежинки, вьются над землёй, Тащат малышей своих с ветвей Позабавиться в воде с луной.

6

Осенний плес… Тоской полна душа, И не смотрю я даже на цветы, Хотя ветра и солнце как в Чанша [169] И, словно в Шань [170] , блестит поток воды.

169

Вокруг г. Чанша в совр. пров. Хунань, к югу от озера Дунтин, много красивых пейзажей.

170

Шань( Шаньчжун): в древности название входившей в округ Гуйцзи (со знаменитой одноименной горой) местности на территории совр. пров. Чжэцзян, близ Гуйцзи (совр. г. Шаосин) находилась столица царства Юэ эпохи Чуньцю.

7

Чем я не Шань [171] ?! — Хмелен и на коне. Чем не Нин Ци [172] ?! — Озябший, но пою… Увы, каменья не сверкают мне, И шубу зря слезами оболью [173] .

8

Вершинами богат Осенний плес, Но Водяное Колесо [174] — престранно: К нему склонилось небо — слушать плеск Ручьев, в которых плещутся лианы.

171

Посадский начальник Шань Цзян (эпоха Цзинь) из г. Сянъян (пров. Аньхуэй) любил погулять и, захмелев, засыпал в кустах без шапки (см. стих. «Сянъянская песнь»).

172

Бедняк эпохи Чуньцю, который однажды, накормив буйвола, запел песню «Прекрасны Южные горы, сверкают белые камни, а в мире не встретишь Яо и Шуня», и услышавший его Хуань-гун, правитель княжества Ци, пригласил его к себе в сановники.

173

Су Цинь (эпоха Чжаньго) пришел в княжество Цинь в шубе из черных соболей и десять раз пытался попасть на службу к правителю, но безуспешно.

174

У берега реки Луншу к югу от г. Чичжоу пров. Аньхуэй есть пик, с которого стекают много ручьев, шумя, как водяное колесо.