Стихи в переводе Сергея Торопцева

2

Лелея мысль о Пурпурной Заре [120] , О бытии на дальних берегах, С вином в руке я на пустой горе Забудусь на мгновение в мечтах. Перебирая струны под сосной, Смотрю на отдаленные хребты, В закате тучка скрылась за горой, Исчезли птицы в мраке пустоты… Да только этот дивный край, боюсь, Осенняя к утру объемлет грусть.

737 г.

120

Пурпурная Заря: метоним отшельничества и бессмертия, достигаемого даоскими святыми; с таким же подтекстом упоминаются и дальние бе рега.

Разгоняю грусть

Протрезвел я в цветах, а вокруг уже ночь, Лепестков облетевших одежда полна. Вдоль ручья побреду я куда-нибудь прочь, Где ни птиц, ни людей, только в небе луна. Что мрак ночной, когда вино со мной! Когда я весь — в опавших лепестках! Я по луне в ручье бреду, хмельной… Ни в небе птиц, ни путников в горах.

733 г.

Первый брак Ли Бо оборвался в конце 730-х годов, когда семья уже перебралась в город Яньчжоу на востоке территории Лу (совр. пров. Шаньдун), отодвинувшись к северу от Вечной реки. В конвульсиях преждевременных родов госпожа Сюй умерла. Мальчику дали имя Боцинь в честь первого правителя древнего царства Лу. Детям нужна была женская рука, и вскоре Ли Бо сошелся с соседкой, с чьим отцом они познакомились за чаркой вина в местном трактире. Увы, официальным браком это не стало — уж слишком вздорной оказалась женщина, не провидевшая высочайшего предназначения Ли Бо. Поэт заклеймил ее кличкой недальновидной «майчэневой жены» в стихотворении, написанном в день получения долгожданного вызова к императору и восторженно рисующем сценку будущего возвращения Ли Бо к семье — уже важным государевым сановником.

Перед отъездом в столицу прощаюсь в Наньлине с сыном

Настоянным вином вернусь я в этот дом, Откормленным гусем, жирующим в полях! А ну-ка, все за стол! Где курица с вином? Все бросятся ко мне, и радость в их речах, Не только пьем поем, услада для души, Наш танец горячей лучей в закатный час… Ну, а теперь коня хлестну, чтоб поспешить В столичный град. Увы, случилось лишь сейчас! Майчэнева жена совсем была глупа [122] . Пора сказать семье прощальные слова, С улыбкой выйду в путь, ведет меня судьба, Я горд собой, ведь я не сорная трава!

122

В летописях рассказывается о торговце хворостом Чжу Майчэне, которого из презрения к его нищете бросила жена, а тот вскоре был призван императором У-ди и назначен начальником округа.

742 г.

Но вернемся к Янцзы и в г. Юйчжан, почти напротив Аньлу, только на южном берегу Реки, завершим «брачную тему» Ли Бо. Потому что в 744 году он женился на госпоже Цзун из весьма сановитого рода, образованной, неглупой женщине и при этом прекрасной кулинарке, которая сразу пленила изысканного поэта местным деликатесом — маринованным карпом с обжаренной золотистой корочкой. По стихам Ли Бо видно, что брак их был исполнен чувств и гармонии. Дом свой они обустроили в Юйчжане.

С Осеннего плеса — жене

Я сегодня поеду в Сюньян [124] — Лишних тысяча лирасстоянье. Встречу в лотосах светлую рань, Напишу «Громовое посланье» [125] . Много в жизни печали и слез, Но разлука — особого рода, С той поры, как уехал на Плес, Писем с севера жду уж три года. У меня седина на висках, На лицо не приходит улыбка. Наконец, повстречал земляка, И в руках «пятицветная рыбка» [126] — Золотистой парчи письмена: Как Вы там, вопрошаешь ты чутко… Круч отвесных меж нами стена, Но она не преграда для чувства.

124

Сюньян: др. назв. Цзянчжоу, совр. г. Цзюцзян («Девятиречье») в пров. Цзянси.

125

Громовое посланье: поэт Бао Чжао в этих местах написал сестре «Письмо с Громового берега».

126

Пятицветная рыбка: рыба (обычно карп) — символ письма, поскольку письма вкладывались в пакеты, очертанием напоминающие рыбу; с определением «пятицветный» в традиции выступает, во-первых, императорское приглашение на аудиенцию, а также священный дракон; здесь это подчеркивает трепетное отношение к письмам жены.

755 г.

Посылаю жене стихотворение о растроганном хозяине и ласточках, улетающих с Осеннего плеса

Уж иней пал на чуские леса [127] — Холодной осенью пахнуло разом, Все золотит осенняя краса, Зеленое скрывается под красным. Прощайте же, певуньи под стрехой, К себе летите в северные дали. Увидитесь ли вы еще со мной? Вернетесь ли туда, где вас так ждали? Ужель забудется сей дивный дом, Проститесь навсегда с жемчужной шторой? Не птица я, уж не взмахну крылом, Чтобы лететь в незримые просторы… Вложу в письмо свое тяжелый вздох И неудержный слез моих поток.

127

Юйчжан тоже расположен на территории, в древности занимавшейся царством Чу.

755 г.

А когда Ли Бо, наветно осужденный, едет в ссылку на западную окраину империи (г. Елан близ совр. г. Гуйчжоу), ему кажется, что все рухнуло, он в отчаянии, друзья демонстративно отвернулись от него, и даже письма из дома, из Юйчжана, не приходят. Он еще не знает о близкой амнистии, но даже и она не вернет его к прежним «служивым» устремлениям, и в одном из стихотворений этого периода Ли Бо напишет о «корнях», которые, как он понял, необходимо пустить в «родном саду», то есть в домашнем очаге.

С пути на юг в Елан посылаю жене

За небом Елан. Как же ты от меня далека! Наш лунный холодный шатер [128] опустел так нежданно! Вон к северу гусь возвращается сквозь облака, Он мне не принес долгодожданных вестей из Юйчжана.

759 г.

А это написано уже в Юйчжане. Позади остались надежды и разочарования, душа не рвется в даль, а лишь вспоминает и дает советы. Настоящего нет, осталось лишь прошлое и будущее в заоблачных высях, где Чуский Безумец уже видит себя.

128

Реминисценция из стихотворения Цао Чжи, где говорится о горюющей одинокой женщине, здесь имеется в виду дом Ли Бо в Юйчжане, где осталась жена с детьми.

На западе Цзяннани провожаю друга в Лофу

И пять вершин на бреге Гуй-реки [131] , И пик Хэншань [132] , что на Цзюи глядит, — От мест родных в Аньси [133] так далеки… Куда скитальца может занести! Печаль одела в белое Пэнли [134] , На отмелях осенний мрак и хлад. Мечтанья о бессмертии ушли, Мне не вдыхать Пурпурный Аромат [135] . От царской службы я освобожден, Как Чао, как Бо И [136] , нас скроет грот, Уходишь ты к Лофу на горный склон, Меня покой горы Эмэй [137] влечет. Дорога между нами пусть длинна, Напомнит друга лунный блеск ночей. Ищи Безумца Чуского [138] меня В благоуханье яшмовых ветвей [139] .

131

Река Гуйцзян, нижняя часть реки Лицзян. Ее берега обрамлены пятью вершинами.

132

Гора на западе совр. пров. Хунань, а невдалеке — курган Цзюи, где захоронен мифический Шунь.

133

Погранрайон на территории совр. Синьцзяна, одно время в него включали и г. Суйе на территории совр. Киргизии, где Ли Бо родился.

134

Озеро недалеко от Юйчжан (другое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху).

135

Эвфемизм, обозначающий отшельничество и метаморфозу в бессмертие.

136

Чао-фуи Бо И:легендарные отшельники древности.

137

Гора в пров. Сычуань («Крутобровая»), в отчих краях Ли Бо, но здесь она стоит и как знак отшельничества.

138

В старой книге «Жития святых» рассказывается о жителе царства Чу, который, мечтая о бессмертии, часто бродил по горам, в том числе по Эмэй, и через несколько столетий обрел бессмертие; этот «чуский безумец» упоминается в конфуциевом «Луньюй» (18, 1).

139

Яшмовое древо:мифическое древо бессмертия, растущее на западном склоне священного хребта Куньлунь, его жемчужными плодами питаются Фениксы.

760 г.

К закату поднимусь на пик Жаровни

Наш путь по Вечной Реке продолжается, и вот по правому борту возникает окутанная дымкой вершина. Это — Лушань! Романтически настроенный молодой Ли Бо взошел на нее сразу же, как только выехал за пределы родного Шу. Быть может, сыграл свою роль и ностальгический элемент: Лушань иначе — по имени легендарных братьев — именуется Куаншань (гора Куан), что, конечно напомнило поэту родной край, где на тамошней Куаншань (с теми же иероглифами) он штудировал даоско-буддийские каноны в монастыре Великого просветления (Дамин). По преданию, в период династии Чжоу на эту гору ушли в отшельничество семеро братьев Куан, откуда и пошло название горы («лу » — жилище отшельника, отшельник, отшельничество) и нескольких ее вершин, в названия которых включено слово «куан »; позже на Лушань жил отшельник Просветленный, прозывавшийся также Лу-цзюнь, то есть Господин [с горы] Лу. Ли Бо не раз еще поднимался на Лушань, а в конце 750-х годов перевез туда семью, спасая ее от смуты в стране. Он подолгу сиживал за каменным столом в своей хижине, покрытой соломой, или потерянно бродил по склонам, собирая лекарственные травы. Сквозь утренний туман, опустившийся на склоны, пробивались лучи багрового солнца. Со скалистых камней Жаровни срывался стремительный водопад, прорезая туман, и зрелище было редчайшее. По горной тропе брел дровосек с вязанкой за плечами и пел: «К закату поднимусь на пик Жаровни». Ли Бо остановился и прислушался. Дровосек-то поет его песню «Смотрю на водопад в горах Лушань». Сердце всколыхнулось радостью, и он с тихой улыбкой принялся пощипывать усы. Тридцать с лишним лет назад он был здесь, на Лушань, и написал это стихотворение, оно распространилось среди людей, и вот стало горной песенкой дровосеков. День клонился к вечеру, и Ли Бо забросил за спину котомку с травами, подхватил мотыгу и пошел к дому.