Стихи в переводе Сергея Торопцева

Написал, взобравшись на камень посреди стремнины, когда брел вдоль Белой речки в Наньяне

В верховьях Белой речки [111] утром шел, Людей так рано нет здесь никогда, Зато прелестный островок нашел, Чисты, пусты и небо, и вода. Взгляд провожает к морю облака, Душа меж рыбок плещется в волнах, Закатного светила песнь долга, А к хижине ведет меня луна.

111

Течет на востоке округа Наньян; камень посреди стремнины— достопримечательность местного ландшафта в Наньяне.

732 г.

Внутренняя духовная программа, заложенная в Ли Бо, мешала ему «обуздать» себя, как он писал в одном эссе того же периода. Поэтому его нельзя однозначно назвать «плохим мужем» или «плохим отцом» (а такие оценки попадаются в критических исследованиях). Ли Бо был тем, кого у нас иронично именуют «не от мира сего». Но отбросим иронию, она в применении к гениальному поэту неуместна. Когда он с достаточной зоркостью вглядывался в собственную душу, то осознавал, что суетный мир — не для него. И потому в 60 км от Аньлу соорудил себе на склоне горы среди даоских монастырей хижину, назвав ее «Кабинет в персиковых цветах». В ней винопитие с друзьями он чередовал с погружением в мудрость Лао-цзы и особенно любимого им Чжуан-цзы. Сановитый тесть возмущался, почему не Конфуций. А однажды в лесу на склоне простачок-мирянин поинтересовался, отчего поэт ведет такую праздную и хмельную жизнь, на что Ли Бо с улыбкой, но достаточно серьезно объяснил крестьянину, что лишь в естественности чистой природы способен в полной мере раскрыть себя и исполнить свое предназначение. Кстати, рядом со своим «Кабинетом» он вспахал поле и старательно обрабатывал его.

В горах отвечаю на вопрос

«Что Вас влечет на Бирюзовый склон? [112] » Лишь усмехнулся, и в душе покой: Здесь персиковый цвет [113] со всех сторон, Нет суетных людей, здесь мир иной.

727 г.

На раннем этапе (720-730е годы) Ли Бо, время от времени стряхивая чары молодой семьи, дуновения свежего ветра и благоухания нетронутой природы, обращался к средоточию своих «социальных ожиданий» — востребованности при императорском дворе. Эту мысль он нередко облекал в такую форму, что только ученые комментаторы оказались способны проникнуть за абрис прелестной картинки. В этом стихотворении они метонимически воспринимают лотос как талант, а диву-прелестницу — как императорский дворец, о котором мечтает молодой поэт.

112

Бирюзовыйздесь больше указание не на цвет, а на сакральность — святые горы, где обитают в отшельнических гротах даосы.

113

Персиковый цвет: здесь, помимо ассоциации с «Кабинетом в персиковых цветах» Ли Бо, намечена и более глубокая апелляция к поэме Тао Юаньмина «Персиковый источник», где рыбак случайно попал в безмятежное поселение, волшебным образом отгороженное от суеты человеческого мира.

* * *

Среди лотосов я на осенней воде Засмотрелся на свежесть их и красоту, Забавляюсь жемчужинками на листе, Их гоняя туда и сюда по листу. Мою диву сокрыла небесная даль, Поднести ей цветок я пока не могу, Лишь в мечтах я способен ее увидать И холодному ветру поведать тоску. (Из цикла «Подражание древнему», № 11)

729 г.

Несомненен «внеприродный» подтекст и у этого стихотворения: надежды на то, что высокий духом и прямой по своим нравственным качествам поэт пронзит вершиной облака, за которыми сияет свет Сына Солнца-императора.

Сосна у южного окна

У южного окна — сосна, одна, Заросшая пушистыми ветвями, Не наступает в кроне тишина, Шумит она и днями, и ночами, Легла на корни зелень старых мхов, Туман осенний крася бирюзою. Как ей достичь вершиной облаков, Такой высокой и такой прямою?

727 г.

Через 10 лет после своего «Кабинета среди персиковых цветов», уже перевезя семью совсем в другое место, Ли Бо вновь написал о цветке персикового дерева, но совершенно в другом стиле, даже с некоторым ерничеством, так что известный комментатор Ван Ци счел это стихотворение «простоватым по языку, не в стиле Ли Бо».

Перед домом к вечеру раскрылись цветы

Волшебный персик Сиванму [114] я посажу у дома — Дождусь ли я трех тысяч лет до первого цветка! Ну, не смешон ли плод такой, что зреет слишком долго? — Сумеет ли его тогда сорвать моя рука?

114

Сиванму: «Мать-богиня Запада», один из основных персонажей мифологии. По легенде, Сиванму принесла ханьскому императору У-ди семь чрезвычайно сладких, круглых, зеленых, похожих на утиные яйца плодов, четыре из которых поднесла У-ди, а три съела сама, императору они так понравились, что он возжелал посадить косточки, но богиня объяснила, что этот волшебный персик, дающий один плод в три тысячи лет, пересадке не поддается.

737 г.

«Тема вина», достаточно распространенная в китайской поэзии, особенно у Ли Бо, не столь проста, как может показаться. Ее истоки — в стремлении к духовной чистоте и прямоте, «как у сосны». Вино создавало некое отгороженное от мира «пространство», где языки развязывались гораздо смелее, чем в чопорной атмосфере за его границами. Ли Бо чувствовал себя в Танской империи «гостем», «странником», «чужаком», и это слово « кэ» кочевало у него из строки в строку. Вино даровало свободу в компании единомышленников. Не подумайте, однако, что поэт «упивался до чертиков». То мутноватое « мицзю», которое они пили, было не крепче сегодняшнего пива. Все прочее в хмельных живописаниях — раскованная игра художественного воображения. Нередко компанию ему составляла семиструнная цинь. Ли Бо тонко чувствовал музыку, был таким мастером, что предание связало с ним романтическую историю: уже в преклонные годы юная девушка, заслушавшись лившейся из окна поэта мелодией, воспылала чувством и долго преследовала Ли Бо в его нескончаемых путешествиях в жажде открыть ему свое сердце.

С Постигшим истину пьем в горах

Мы пьем с тобой в горах среди цветов — Фиал вина, еще, еще один… Иди к себе, а я уж спать готов [116] , Вернешься завтра с семиструнной цинь.

733 г.

В маленьких трактирчиках при дороге обычно подавали местное вино, и в каждом новом месте Ли Бо устраивал дегустацию, выберет то, что понравилось, — и торопит принести сразу целый кувшин. За окном поднимались вверх зеленые склоны, на ветках весело щебетали птицы, словно бы беседуя с поэтом, весной на миг раскрывались яркие цветы, к лету уже роняя лепестки, а осенью скукоживались травы, и в созвучии с этими природными ритмами жил поэт. Не всякое вино вдохновляло, но порой он легко импровизировал что-то с учетом местных реалий и стремительной кистью оставлял четверостишие на стене кабачка.

116

Намек на знаменитого «поэта гор и полей» Тао Юаньмина, который, захмелев, обычно выпроваживал друзей со словами: «Я пьян и хочу спать, а вы идите».

Жду не дождусь вина

Кувшин обвязан шелка лентой черной, Не медли, парень, поскорей налей. Кивают мне цветы со склонов горных — Настало время чаше быть полней. Так выпью у окна в закатном свете, Ко мне заглянет иволга опять. Хмельной гуляка и весенний ветер — Друг другу мы окажемся под стать.

733 г.

Особенно проникновенно раскрывалась хмельная картина, если ее окрашивала глубокая меланхолия одиночества. Хотя Ли Бо постоянно окружали друзья и приятели (по крайней мере, до тех пор, пока на него не обрушилась высочайшая опала) и он, судя по стихам, явно оказывался душой компании, но, видимо, тщательно скрываемое внутреннее ощущение поэта близко к тому, о чем проговорился Надсон: «Наиболее одиноким я чувствую себя в толпе».

В одиночестве пью вино

Ведь даже травы по весне растут Наперебой у Яшмовой палаты [118] , А мне ветра весны тоску несут, И сединой виски мои объяты. Со мной в компании лишь только тень, Хмельная песня в рощи улетает. О чем шумите, сосны [119] , целый день? По ком тут ветер меж ветвей рыдает? Взошла луна, и я пустился в пляс, Запел, на циньперебирая струны. Кувшин вина меня один лишь спас, Не то заполнился б тоской угрюмой.

118

Яшмовая палата: церемониальный зал с таким названием существовал при Ханьской династии, здесь это — метоним императорской Академии Ханьлинь, о которой в то время еще мечтал Ли Бо.

119

Упоминание сосен — не просто реалия пейзажа, в соединении с сединой поэта они говорят о средстве традиционной медицины, которое восстанавливает черноту волос.

737 г.

Весенним днем в одиночестве пью вино

1

Восточный ветр весны летит, душист, Напоены весною ручейки, Ложится солнца луч на каждый лист, И в воздухе порхают лепестки. В гнездовьях стаи птиц всегда живут, Приветит тучку опустевший склон: Всем есть где преклонить свою главу, Лишь я для одиночества рожден. И потому я под луной готов Хмельные песни петь среди цветов.