Стихи

1998

ГЕРОНТОЛОГИЧЕСКИЙ ДИПТИХ

1

Опрятная бедность. Пристойная старость. Одно только это теперь мне осталось. Все было уже. И не будет уже. И это твой свет на восьмом этаже.

2

Пристойная бедность. Опрятная старость. Скорее бы это уже состоялось! А то как в метро уступать – молодой, а как полюбить – так и нет ни одной!

1999

ЦЕНТОН

Каждый пишет, как он слышит. Каждый дрочит, как он хочет. У кого чего болит, тот о том и говорит!

1999

ЖАЛОБЫ ЧУРКИ

Ах, до чего же экзистенциальные были проблемы тогда! Нынче сугубо они материальные, грубые, прямо беда! Курсом рубля ежедневно волнуемый, поиском службы томим, мир бестолковый и непредсказуемый я не считаю своим. Мир тарабарский, и неописуемый, и приставучий такой! Оторопевши, шепчу я: «Да ну его!», вялой машу я рукой. Раньше лежал он и ждал описания, злым волкодавом рычал, и нарушать роковое молчание глупых детей подстрекал. Гордо решались вопросы последние там, у пивного ларька. Дерзость безвредная. Денежки медные. Медленные века. Ну а теперь окружила действительность липким блестящим кольцом… Я ударяюсь легко и решительно в грязь поскучневшим лицом.

1999

СТАРАЯ ПЕСНЯ О ГЛАВНОМ

Родина щедро поила. И, в общем-то, сносно кормила. А если когда и лупила, то, честное слово, в полсилы. Но нас она не любила. И мы ее не любили.

1999

* * *

Не смотри телевизор. Не ходи в магазин. Отключи телефон. Оставайся один. Занимай оборону. Не вставай с постели. Скажись больным. Притворись немым или пьяным в дым. Может быть, не тронут. С головой укройся. Глаза закрой. Отключи головной. Приглуши спинной. Затаи дыханье. Так бубнит в ночи застарелый страх (то ли смерти страх, то ли жизни страх). Даже слушать странно!

1999

С НОВЫМ ГОДОМ

На фоне неминучей смерти давай с тобою обниматься, руками слабыми цепляться на лоне глупости и смерти. Я так продрог, малютка Герда, средь этой вечности безмозглой, средь этой пустоты промозглой под ненадежной этой твердью. Кружатся бесы, вьются черти. Я с духом собираюсь втуне, чтоб наконец-то плюнуть, дунуть, отречься наконец от смерти. На этом фоне неминучем, на лоне Мачехи могучей давай с тобою обниматься, давай за что-нибудь цепляться…

1998–1999

АНАТОМИЧЕСКОЕ

Из кожи лезет вон, выходит из себя, Главу надменную вздымая к горним сферам, Самодовленье духа истребя, Явясь недолгой стойкости примером, В багрянородном облике своем Соединив черты плода и змия, В промежный мрак стремясь, он острием Нацелен все ж в пространства неземные! Сей уд строптивый – двух господ слуга: И Богу свечка он, и черту кочерга.

1983–1999

ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ПСАЛМА

Нет мочи подражать Творцу здесь, на сырой земле. Как страшно первому лицу в единственном числе. И нет почти на мне лица. Последней буквы страх. Как трудно начинать с конца лепить нелепый прах. Тварь притворяется Творцом, материя – Отцом. Аз есмь, но знаю – дело швах перед Твоим Лицом.

1982–1999

* * *

«Для того, чтоб узнать, что там есть, за полночным окном, надо свет потушить. Потому-то, быть может, и не видим мы Бога, а только свое отраженье. Надо все потушить. Только стоит ли Он погруженья во тьму?» Вот такие вот пошлости я писал лет семнадцать назад.

1982–1999

* * *

Хорошо бы сложить стихи исключительно из чепухи, из совсем уж смешной ерунды, из пустейшей словесной руды, из пустот, из сплошных прорех, из обмолвок счастливых тех, что срываются с языка у валяющих дурака — чтоб угрюмому Хармсу назло не разбили стихи стекло, а, как свет или как сквозняк, просочились бы просто так, проскользнули б, как поздний луч меж нависших кислотных туч, просквозили бы и ушли, как озон в городской пыли.

1999

Смерть, старый капитан, в дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край, о смерть, скорее в путь! Ш. Бодлер. Плавание (перевод М. Цветаевой)

* * *

Однажды зимней ночью, возвращаясь с какой-то вечеринки развеселой (наверно, с дня рожденья Семы), выйдя из перехода у метро «Коньково», спустившись по ступенькам заснеженным к универсаму нашему, наткнулись на человека мы. В нелепой позе лежал он на неоновом снегу. Жена моя рвалась ему помочь, а я брезгливо и трусливо шаг прибавил и ее увлек с собой. Но, выйдя с Томом через пять минут, я все-таки вернулся. Глупый пес при виде человека вдруг завыл, стал пятиться и рваться с поводка. Опасливо я подошел и понял, пошевелив его, что это труп… Наутро Ленке рассказали тетки в молочной кухне, как же все случилось. Три алкаша (два из которых братья) весь день в предбаннике универсама скрывались от мороза и бухали. Перед закрытьем выставили их. Один из братьев был уже готов. Его-то и оставили валяться, отправившись в соседний магазин. Ну и забыли, видимо. Так что хотел бы я сказать рассказом этим? Лишь то, что надо меру знать во всем, что смерть и опьянение противны (ну и страшны, конечно же, кто спорит), но главное – противны и тупы.

1997–1999

* * *

Как Набоков и Байрон скитаться, никогда никого не бояться, и всегда надо всем насмехаться Вот таким я хотел быть тогда. Да и нынче хочу иногда. Но все больше страшит меня грубость, и все меньше смешит меня глупость и напрасно поют поезда — я уже не сбегу никуда. Ибо годы прошли и столетья, и успел навсегда присмиреть я, и вконец я уже приручился, наконец презирать разучился. Бойкий критик был, видимо, прав, старым Ленским меня обозвав.

1999

НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЖЕНЫ

Сказал поэт: служенье муз не терпит брачных уз. Но мне свобода дорога, я музам не слуга! Я им не только не служу, я в черном теле их держу! Поэтому для куражу я так тебе скажу: Amour, exil – конечно, гиль, любовь, разлука – скука. Но ты, мой друг, наоборот, любезна мне который год, как пастила и цуккерброд. Вот.