Стихи
Шрифт:
4
И понял я, что это западня! Мой ужас, усмиренный только-только, пошел в контрнаступление. Иголки, булавки, вилки, ножницы, звеня, к тебе тянулись! Всякая фигня опасности таила втихомолку. Розетка, кипяток, котенок Борька, балкон и лифт бросали в дрожь меня. А там, во мгле грядущей, поджидал насильник, и Невзоров посылал ОМОН на штурм квартиры бедной нашей, АЭС взрывались… Бездны на краю уже не за свою, а за твою тончайшую я шкуру трясся, Саша. 5
Шли
6
Чтоб как-то структурировать любовь, избрал я форму строгую сонета. Катрена два и следом два терцета. abba. Поэтому морковь я тру тебе опять. Не прекословь! — как Брюсов бы сказал. Морковка эта полезнее котлеты и конфеты. abba. И вот уже свекровь какая-то (твоя, наверно) прется в злосчастный стих. ccdc. Бороться нет сил уж боле. Зря суровый Дант не презирал сонета. Остается dd, Сашура. Фант? Сервант? Сержант? А может, бант? Нет, лучше бриллиант. 7
Я просыпаюсь оттого, что ты пытаешься закрасить мне щетину помадою губной. И так невинно и нагло ты хохочешь, так пусты старанья выбить лживое «Прости, папулечка!», так громогласно псина участвует в разборке этой длинной, и так полны безмозглой чистоты твои глаза, и так твой мир огромен, и неожидан, и притом укромен, и так твой день бескраен и богат, что даже я, восстав от мутной дремы, продрав угрюмый и брезгливый взгляд, не то чтоб счастлив, но чему-то рад. 8
Ну вот твое Коньково, вот твой дом родной, вот лесопарк, вот ты на санках, визжа в самозабвеньи, мчишься, Санька, вот ты застыла пред снеговиком, мной вылепленным. Но уже пушком покрылись вербы, прошлогодней пьянки следы явила вешняя полянка, и вот уж за вертлявым мотыльком бежишь ты по тропинке. Одуванчик седеет и лысеет, и в карманчик посажен упирающийся жук. И снова тучи в лужах ходят хмуро… Но это все с тобою рядом, Шура, спираль уже, а не порочный круг. 9
«Ну что, читать?.. У Лукоморья дуб зеленый… Да, как в Шильково… златая… ну золотая, значит, вот такая, как у меня кольцо…» Остывший суп десертной ложкой тыча мимо губ, ногой босою под столом болтая, обедаешь, а я тебе читаю и раздражаюсь потихоньку. Хлюп — картошка в миску плюхается снова. Обсценное я сглатываю слово. «Ешь,
а не то читать не буду, Саш! …на дубе том…» – «Наш Том?!» – «Не понимаю, что – наш?» – Но тут является, зевая, легчайший на помине Томик наш. 10
Как описать? Глаза твои красивы. Белок почти что синий, а зрачок вишневый, что ли? Черный? Видит Бог, стараюсь я, но слишком прихотливы слова, и, песнопевец нерадивый, о видео мечтаю я, Сашок. Твоих волос густой и тонкий шелк рекламе уподоблю я кичливой «Проктэр энд Гэмбл» продукции. Атлас нежнейшей кожи подойдет как раз рекламе «Лореаль» и мыла «Фриско». Прыжки через канаву – «Адидас» использовать бы мог почти без риска. А ласковость и резвость – только «Вискас»! 11
Ты горько плачешь в роковом углу. Бездарно притворяясь, что читаю Гаспарова, я тихо изнываю, прервав твою счастливую игру с водой и рафинадом на полу. Секунд через пятнадцать, обнимая тебя, я безнадежно понимаю, как далеко мне, старому козлу, до Песталоцци… Ну и наплевать! Тебя еще успеют наказать. Охотников найдется выше крыши. Подумаешь, всего-то полкило. Ведь не со зла ж и явно не на зло. Прости меня. Прижмись ко мне поближе. 12
Пройдут года. Ты станешь вспоминать. И для тебя вот эта вот жилплощадь, и мебель дээспэшная, и лошадь пластмассовая, и моя тетрадь, в которой я пытаюсь описать все это, и промокшие галоши на батарее, и соседский Гоша, и Томик, норовящий подремать на свежих простынях – предстанут раем. И будет светел и недосягаем убогий, бестолковый этот быт, где с мамой мы собачимся, болтаем, рубли считаем, забываем стыд. А Мнемозина знай свое творит. 13
Уж полночь. Ты уснула. Я сижу на кухне, попивая чай остылый.
И так как мне бумаги не хватило, я на твоих каракулях пишу. И вот уже благодаря у-шу китаец совладал с нечистой силой по НТВ, а по второй – дебилы из фракции какой-то. Я тушу очередной окурок. Что там снится тебе, мой ангел? Хмурая столица ворочается за окном в ночи. И до сих пор неясно, что случится. Но протянулись через всю страницу фломастерного солнышка лучи.14
«Что это – церковь?» – «Это, Саша, дом, где молятся». – «А что это – молиться?» Но тут тебя какая-то синица, по счастью, отвлекает. Над прудом, над дядьками с пивком и шашлычком крест вновь открытой церкви золотится. И от ответа мне не открутиться. Хоть лучше бы оставить на потом беседу эту. «Видишь ли, вообще-то, есть, а верней, должно быть нечто, Саш, ну, скажем, трансцендентное… Об этом уже Платон… и Кьеркегор… и наш Шестов…» Озарены вечерним светом вода, и крест, и опустевший пляж.
Поделиться с друзьями: