Стихия страха

– Профессор Камилли был ранее епископом в столице. Из сана ушел пять лет назад, расстригся, причины узнать пока не удалось. Но по слухам он был замешан в скандале. Начал пить, опустился, но смог взять себя в руки и открыть частную практику душеведа. Разбогател и преуспел до такой степени, что его пригласили профессором в столичную Академию год назад. Было несколько убедительных случаев выздоровления его пациентов, среди которых была знать.

– Почему же бросил столицу?
– не удержалась я, видя, что Отшельник сделал паузу, но он лишь пожал плечами.

– Я не делаю предположений, госпожа Хризштайн. Только факты. Вы просили узнать про его слуг... Охранник Фарид, бывший раб на арене. Сумел выиграть игры и выкупить себе свободу. Подался в наемники во время войны в Чорногерии. После возвращения у него начались приступы бешенства, обратился к профессору. После излечения остался с ним.

Я недоверчиво хмыкнула, но промолчала.

– Слуга Лука. Ребенком толкнул брата, тот неудачно упал и убился. Остался единственным сыном, но родители его не жаловали. Во время очередной ссоры с ними схватился за меч и убил обоих. В суде его признали помешанным и поместили в лечебницу. Стал первым пациентом профессора, что успешно излечился.

– Излечился? Как такое возможно?
– опять не удержалась я.

Отшельник в который раз равнодушно пожал плечами:

– Мне неизвестно. Воспитанник Алекс. Про него узнать удалось совсем мало, кроме того, что он сирота из приюта и попал к профессору два месяца назад.

Отшельник вытащил из-за пазухи пакет и подал мне:

– А здесь материалы по последним заседаниям городского совета, что вы просили.

Я протянула руку за бумагами, и Отшельник всего лишь на мгновение замешкался перед тем, как отпустить их, словно в нерешительности.

– Есть еще что-нибудь интересное?
– вздохнула я, прекрасно зная, что сам он не будет говорить, предпочитая отвечать на прямо поставленный вопрос.

– Есть. Вояг Наварро и церковные власти начали серьезное противостояние.

Вот так новость! Я все проспала, ломая голову над рукописью. Демон!

– Из-за чего?

– Опиум. Инквизитор Тиффано арестовал купцов и конфисковал товар, причинив большой убыток. Кроме того, он пытается получить от арестованных признание и обвинить вояга.

У меня в глазах потемнело от злости, а виски взорвались острой болью.

– Какого демона!
– процедила я.
– Болван! Идиот! А что отец Валуа? Почему он его не остановил?

– Мне неизвестна его позиция. Однако разрешение подписал именно он.

– Что за бред? Или он намеренно подставляет инквизитора под удар?

Экипаж остановился у ворот Академии.

– У вас будут еще заказы, госпожа Хризштайн?
– Отшельник подал мне руку, помогая выйти. Разговаривать на стылом ветру мне не хотелось, несмотря на то, что сейчас я холода не чувствовала, кипя от досады на красавчика.

– Будут. Узнай, что за скандал случился с профессором. И еще, - я заколебалась, но решила, что лучше перестраховаться.
– Найми двух головорезов, пусть присмотрят за инквизитором. Не думаю, что вояг пойдет в открытую против Святого Престола, но лучше предусмотреть и такой вариант.

– Им только наблюдать?
– уточнил Отшельник, сутулясь на ветру и пряча руки в карманы. Мне опять на мгновение показалось, что его нет, его лицо невозможно вспомнить, почудилось, что говорю с собственным отражением.

– Нет. Если будет опасность для его жизни, пусть вмешаются. Самым кардинальным образом. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Отшельник кивнул и попрощался, а я с тоской посмотрела на мрачный силуэт Академии, что выплывал из тумана, и отправилась разгребать темные тайны ученых мужей, что вздумали воображать себя птицами. А Кысей, что вздумал строить из себя героя, будет следующим в очереди.

– Госпожа Хризштайн, это совершенно невозможно!
– категорически заявил насмерть перепуганный ректор Академии, отодвигая мое разрешение на частный сыск.
– Заключение капитана стражи однозначно - это самоубийство! И тому есть безусловные свидетельства!

– СвидетельствА? - переспросила я.
– Их несколько? Потому что мне известно лишь об одном...

– Пусть одно! Но оно заслуживает несомненного доверия, как и подпись капитана на разрешении кремации тела.

Ректор широким жестом припечатал передо мной на столе соответствующую бумагу, на которую я, впрочем, даже не взглянула.

– Господин Ханаха, вы отложите кремацию, в противном случае несчастная госпожа Грано подаст в суд и...

– В суд?
– мужчина в отчаянии дернул себя за волосы так сильно, что мне захотелось зажмуриться.
– Не надо в суд! Боже Единый, совершенно ужасное начало учебного года! А зачем в суд?
– он требовательно уставился на меня водянистыми глазами.
– Коллегия Академии пошла навстречу, решила за счет заведения оплатить и устроить эту несомненно неприятную церемонию...

– Вы вскрытие делали?
– холодно поинтересовалась я.
– По закону оно необходимо, если уж вы заявляете про самоубийство. Если не делали, то у госпожи Грано есть все основания оспорить...

– Хорошо, хорошо!
– махнул рукой ректор.
– Пусть будет вскрытие. Совершеннейший абсурд, все видели, все знают, а вот еще!..

– Проводите меня в его кабинет, - я встала с кресла.
– Мне надо все осмотреть, потом я хочу увидеть тело и побеседовать с госпожой Бурже.

Ректор уныло поплелся за мной следом, раздраженно бормоча что-то себе под нос и безуспешно пытаясь выдрать у себя клок волос.

Окно еще не успели застеклить, и сырой сквозняк свободно гулял по кабинету, шелестя страницами книги, небрежно оставленной на столе. Я подошла и закрыла ее, потом подумала и убрала в шкаф, хотя название меня заинтересовало - "Теологические основы бесконечной веры. Пять. Легенда про Источник". Мара убитого до сих пор не хотела показываться на глаза, не смотря на то, что я успела выучить каждую морщинку на лице профессора, мастерски изображенного Тенью. Всю дорогу ректор соловьем разливался про то, каким замечательным и дисциплинированным был убитый, никогда не опаздывал, занятий не пропускал, даже на каникулах торчал в библиотеке. Я практически утонула в бесконечных "совершенных", "безусловных", "несомненных" определениях профессора, но его мара совершенно, безусловно и несомненно появляться не хотела. Под окном на ковре не было ни единого осколка, значит, оно было разбито изнутри. Подоконник невысокий, залезть на него не составляет труда.

– Госпожа Хризштайн, вы простите, но у меня совершенно нет времени. Не могли бы вы...

– Не могла бы, - отрезала я.
– Но я вас не задерживаю. Дорогу в ледник я найду сама, как и госпожу Бурже.

– Но я никак не могу оставить вас здесь одну!

– А это уже не мои заботы.

Ректор опять начал беспокойно терзать свою шевелюру, раздражая настолько, что хотелось подойти и стукнуть, чтобы успокоился. Я заставила себя сосредоточиться. Если окно выбито в прыжке, значит, на теле должны остаться порезы. Но если профессор сам прыгнул, то почему просто не открыл окно, не встал на подоконник и не сделал последний шаг? Зачем усложнять? Я выглянула в окно и подозвала к себе ректора.