Глухой глухого звал к суду судьи глухого,Глухой кричал: «Моя им сведена корова!» -"Помилуй, — возопил глухой тому в ответ, -Сей пустошью владел еще покойный дед".Судья решил: "Чтоб не было разврата,Жените молодца, хоть девка виновата".
ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ
Долго ль мне гулять на светеТо в коляске, то верхом,То в кибитке, то в карете,То в телеге, то пешком?Не в наследственной берлоге,Не средь отческих могил,На большой мне, знать, дорогеУмереть господь судил,На каменьях под копытом,На горе под колесом,Иль во рву, водой размытом,Под разобранным мостом.Иль чума меня подцепит,Иль мороз окостенит,Иль мне в лоб шлагбаум влепитНепроворный инвалид.Иль в лесу под нож злодеюПопадуся в стороне,Иль со скуки околеюГде-нибудь в карантине.Долго ль мне в тоске голоднойПост невольный соблюдатьИ телятиной холоднойТрюфли Яра поминать?То
ли дело быть на месте,По Мясницкой разъезжать,О деревне, о невестеНа досуге помышлять!То ли дело рюмка рома,Ночью сон, поутру чай;То ли дело, братцы, дома!..Ну, пошел же, погоняй!..
ПРОЩАНИЕ
В последний раз твой образ милыйДерзаю мысленно ласкать,Будить мечту сердечной силойИ с негой робкой и унылойТвою любовь воспоминать.Бегут, меняясь, наши лета,Меняя все, меняя нас,Уж ты для своего поэтаМогильным сумраком одета,И для тебя твой друг угас.Прими же, дальная подруга,Прощанье сердца моего,Как овдовевшая супруга,Как друг, обнявший молча другаПред заточением его.
ПАЖ, или ПЯТНАДЦАТЫЙ ГОД
C'est l'age de Cherubin...
Пятнадцать лет мне скоро минет;Дождусь ли радостного дня?Как он вперед меня подвинет!Но и теперь никто не кинетС презреньем взгляда на меня.Уж я не мальчик — уж над губойМогу свой ус я защипнуть;Я важен, как старик беззубый;Вы слышите мой голос грубый,Попробуй кто меня толкнуть.Я нравлюсь дамам, ибо скромен,И между ими есть одна...И гордый взор ее так томен,И цвет ланит ее так темен,Что жизни мне милей она.Она строга, властолюбива,Я сам дивлюсь ее уму -И ужас как она ревнива;Зато со всеми горделиваИ мне доступна одному.Вечор она мне величавоКлялась, что если буду вновьГлядеть налево и направо,То даст она мне яду; право -Вот какова ее любовь!Она готова хоть в пустынюБежать со мной, презрев молву.Хотите знать мою богиню,Мою севильскую графиню?..Нет! ни за что не назову!
* * *
Румяный критик мой, насмешник толстопузый,Готовый век трунить над нашей томной музой,Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,За ними чернозем, равнины скат отлогий,Над ними серых туч густая полоса.Где нивы светлые? где темные леса?Где речка? На дворе у низкого забораДва бедных деревца стоят в отраду взора,Два только деревца. И то из них одноДождливой осенью совсем обнажено,И листья на другом, размокнув и желтея,Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.И только. На дворе живой собаки нет.Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.Без шапки он; несет подмышкой гроб ребенкаИ кличет издали ленивого попенка,Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.Что ж ты нахмурился? — Нельзя ли блажь оставить!И песенкою нас веселой позабавить? – Куда же ты? — В Москву, чтоб графских именинМне здесь не прогулять.— Постой, а карантин!Ведь в нашей стороне индейская зараза.Сиди, как у ворот угрюмого Кавказа,Бывало, сиживал покорный твой слуга;Что, брат? уж не трунишь, тоска берет — ага!
* * *
Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.Исполнен отвагой,Окутан плащом,С гитарой и шпагойЯ здесь под окном.Ты спишь ли? ГитаройТебя разбужу.Проснется ли старый,Мечом уложу.Шелковые петлиК окошку привесь...Что медлишь?.. Уж нет лиСоперника здесь?..Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.
РИФМА
Эхо, бессонная нимфа, скиталась по брегу Пенея.Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал.Нимфа плод понесла восторгов влюбленного бога;Меж говорливых наяд, мучась, она родилаМилую дочь. Ее прияла сама Мнемозина.Резвая дева росла в хоре богинь-аонид,Матери чуткой подобна, послушна памяти строгой,Музам мила; на земле Рифмой зовется она.
ОТРОК
Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.
ЗАКЛИНАНИЕ
О, если правда, что в ночи,Когда покоятся живые,И с неба лунные лучиСкользят на камни гробовые,О, если правда, что тогдаПустеют тихие могилы, -Я тень зову, я жду Леилы:Ко мне, мой друг, сюда, сюда!Явись, возлюбленная тень,Как ты была перед разлукой,Бледна, хладна, как зимний день,Искажена последней мукой.Приди, как дальная звезда,Как легкой звук иль дуновенье,Иль как ужасное виденье,Мне все равно, сюда! сюда!..Зову тебя не для того,Чтоб укорять людей, чья злобаУбила друга моего,Иль чтоб изведать тайны гроба,Не для того, что иногдаСомненьем мучусь... но, тоскуя,Хочу сказать, что все люблю я,Что все я твой: сюда, сюда!
* * *
Стамбул гяуры нынче славят,А завтра кованой пятой,Как змия спящего, раздавятИ прочь пойдут — и так оставят.Стамбул заснул перед бедой.Стамбул отрекся от пророка;В нем правду древнего ВостокаЛукавый Запад омрачил -Стамбул для сладостей порокаМольбе и сабле изменил.Стамбул отвык от поту битвыИ пьет вино в часы молитвы.Там веры чистый луч потух:Там жены по базару
ходят,На перекрестки шлют старух,А те мужчин в харемы вводят,И спит подкупленный евнух.Но не таков Арзрум нагорный,Многодорожный наш Арзрум:Не спим мы в роскоши позорной,Не черплем чашей непокорнойВ вине разврат, огонь и шум.Постимся мы: струею трезвойОдни фонтаны нас поят;Толпой неистовой и резвойДжигиты наши в бой летят.Мы к женам, как орлы, ревнивы,Харемы наши молчаливы,Непроницаемы стоят.Алла велик!К нам из СтамбулаПришел гонимый янычар.Тогда нас буря долу гнула,И пал неслыханный удар.От Рущука до старой Смирны,От Трапезунда до Тульчи,Скликая псов на праздник жирный,Толпой ходили палачи;Треща в объятиях пожаров,Валились домы янычаров;Окровавленные зубцыВезде торчали; угли тлели;На кольях, скорчась, мертвецыОцепенелые чернели.Алла велик. Тогда султанБыл духом гнева обуян.
СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ НОЧЬЮ ВО ВРЕМЯ БЕССОННИЦЫ
Мне не спится, нет огня;Всюду мрак и сон докучный.Ход часов лишь однозвучныйРаздается близ меня,Парки бабье лепетанье,Спящей ночи трепетанье,Жизни мышья беготня...Что тревожишь ты меня?Что ты значишь, скучный шепот?Укоризна, или ропотМной утраченного дня?От меня чего ты хочешь?Ты зовешь или пророчишь?Я понять тебя хочу,Смысла я в тебе ищу...
ГЕРОЙ
Что есть истина?Друг.Да, слава в прихотях вольна.Как огненный язык, онаПо избранным главам летает,С одной сегодня исчезаетИ на другой уже видна.За новизной бежать смиренноНарод бессмысленный привык;Но нам уж то чело священно,Над коим вспыхнул сей язык.На троне, на кровавом поле,Меж граждан на чреде инойИз сих избранных кто всех болеТвоею властвует душой?Поэт.Все он, все он — пришлец сей бранный,Пред кем смирилися цари,Сей ратник, вольностью венчанный,Исчезнувший, как тень зари.Друг.Когда ж твой ум он поражаетСвоею чудною звездой?Тогда ль, как с Альпов он взираетНа дно Италии святой;Тогда ли, как хватает знамяИль жезл диктаторский; тогда ль,Как водит и кругом и вдальВойны стремительное пламя,И пролетает ряд победНад ним одна другой вослед;Тогда ль, как рать героя плещетПеред громадой пирамид,Иль, как Москва пустынно блещет,Его приемля, — и молчит?Поэт.Нет, не у счастия на лонеЕго я вижу, не в бою,Не зятем кесаря на троне;Не там, где на скалу своюСев, мучим казнию покоя,Осмеян прозвищем героя,Он угасает недвижим,Плащом закрывшись боевым.Не та картина предо мною!Одров я вижу длинный строй,Лежит на каждом труп живой,Клейменный мощною чумою,Царицею болезней... он,Не бранной смертью окружен,Нахмурясь ходит меж одрамиИ хладно руку жмет чумеИ в погибающем умеРождает бодрость... НебесамиКлянусь: кто жизнию своейИграл пред сумрачным недугом,Чтоб ободрить угасший взор,Клянусь, тот будет небу другом,Каков бы ни был приговорЗемли слепой...Друг.Мечты поэта -Историк строгий гонит вас!Увы! его раздался глас 125 ,-И где ж очарованье света!Поэт.Да будет проклят правды свет,Когда посредственности хладной,Завистливой, к соблазну жадной,Он угождает праздно! — Нет!Тьмы низких истин мне дорожеНас возвышающий обман...Оставь герою сердце! Что жеОн будет без него? Тиран...Друг.Утешься........
125
Memoires de Bourrienne. (Прим. Пушкина.).
29 сентября 1830
Москва.
* * *
В начале жизни школу помню я;Там нас, детей беспечных, было много;Неровная и резвая семья.Смиренная, одетая убого,Но видом величавая женаНад школою надзор хранила строго.Толпою нашею окружена,Приятным, сладким голосом, бывало,С младенцами беседует она.Ее чела я помню покрывалоИ очи светлые, как небеса.Но я вникал в ее беседы мало.Меня смущала строгая красаЕе чела, спокойных уст и взоров,И полные святыни словеса.Дичась ее советов и укоров,Я про себя превратно толковалПонятный смысл правдивых разговоров,И часто я украдкой убегалВ великолепный мрак чужого сада,Под свод искусственный порфирных скал.Там нежила меня теней прохлада;Я предавал мечтам свой юный ум,И праздномыслить было мне отрада.Любил я светлых вод и листьев шум,И белые в тени дерев кумиры,И в ликах их печать недвижных дум.Все — мраморные циркули и лиры,Мечи и свитки в мраморных руках,На главах лавры, на плечах порфиры -Все наводило сладкий некий страхМне на сердце; и слезы вдохновенья,При виде их, рождались на глазах.Другие два чудесные твореньяВлекли меня волшебною красой:То были двух бесов изображенья.Один (Дельфийский идол) лик младой -Был гневен, полон гордости ужасной,И весь дышал он силой неземной.Другой женообразный, сладострастный,Сомнительный и лживый идеал -Волшебный демон — лживый, но прекрасный.Пред ними сам себя я забывал;В груди младое сердце билось — холодБежал по мне и кудри подымал.Безвестных наслаждений ранний голодМеня терзал — уныние и леньМеня сковали — тщетно был я молод.Средь отроков я молча целый деньБродил угрюмый — все кумиры садаНа душу мне свою бросали тень.