Стихотворения и поэмы

ПОЭТ МОЛЧАНЬЯ

Рождённый Богом на земле, Я проходил по бездорожью, И светляка в вечерней мгле Я принимал за искру Божью. А кто-то принимал мой дар Божественного умолчанья За молнии плывущий шар В среде земного обыванья. И громко тот и этот свет Перекликались петухами: "Он даже поступью поэт, Хотя не говорит стихами!" Когда у бездны на краю Возьму я голыми руками Змею молчанья ? смерть мою, Она заговорит стихами.

КАЗАЧИЙ ПЛАЧ О ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Мои волосы Богом сосчитаны, Мои годы кукушка сочла, Моя слава легла под копытами, Мою голову сабля снесла. Только вспомнил, как матушка молвила На прощанье: "Себя береги!" Во всё небо ударила молния, До сих пор я не вижу ни зги. Оставляя кровавую полосу, Покатилась моя голова. За траву зацепилися волосы ? Обезумела в поле трава. В небе ходят огнистые полосы, И катается в поле трава. Бог считает последние волосы, Потому что всему Голова.

МУХА В ЯНТАРЕ

Вулкан моей чернильницы уснул. Ему пустое снится. А бывало, Какую жизнь, какой огонь и гул Моё перо оттуда изымало! На склоне лет ? а это склон святой! ? Моё перо себя не понимает, Когда со дна чернильницы пустой То муху, а то ведьму изымает. Жизнь потеряла свой былой размах. Как в толще сна ? ни духу и ни слуху. Однажды в магаданских закромах Я в странном янтаре увидел муху. Через пятнадцать миллионов лет Я как поэт послал ей свой привет. Пятнадцать миллионов лет прошло, Как эта муха в воздухе летала, Пока её в смолу не занесло, Пока смолу волна не обкатала. Я видел муху моего ума, Как некий знак в тумане созерцанья, Как точку, что меняет суть письма, А может, и Священного Писанья. И долго озирался я потом, И всюду открывалась мне дорога, Ведущая в обетованный Дом, Где вещи мира источают Бога. Бог как смола. Ты крепко влип, поэт, В глубокий сон, что временем зовётся... Через пятнадцать миллионов лет Ударит гром ? и твой вулкан проснётся.

* Глянул на родину через забор*

Глянул на родину через забор, И повалился забор. Милая, помнить об этом не надо ? Память ведь тоже преграда.

ВЕЧНЫЙ КРУГ

Мне снился человек матриархата. Он на меня похож был, как на брата. Он мне признался: "Ненавижу баб! Я оплодотворитель! Жалкий раб..." Проснулся я, соображая туго. Сообразил. И тотчас спился с круга.

СЖИГАНИЕ ЧЕРНОВИКОВ

(Стихи от имени соседушки по даче, Что жил внизу и видел мир иначе) Я пил без любви и отваги. Но жил Кузнецов надо мной. Он жёг на балконе бумаги, И пепел витал над землёй. Был день безмятежен и светел. А мир мой был пуст и уныл. И лёгкий Божественный пепел Я тщетно руками ловил.

ПРИ СИЯНИИ МЕСЯЦА

Он давно на скамейке сидит, Со своею душой говорит, Как с чужою милашкою. Отрешённо на месяц глядит, Затянувшись безумной затяжкою. Говорит, выпуская туман изо рта Суеверными петлями: "? Эх, любимая пустота! Я не тот, да и жизнь не та, Как ты горько подметила. На земле мы случайно сошлись При сиянии месяца..." Петли дыма влекутся ввысь, Обнажая гонимую мысль: Не пора ли повеситься?

РАССКАЗ ГРОБОВЩИКА

"Ему на смерть не повезло, Он угасал темно и долго. И даже прах перетрясло, Когда его везли из морга. Вот привезли. Я был из тех, Кто на гражданской панихиде Вдруг потемнел, как смертный грех, Лицо покойника увидя. Он, что царь-колокол, молчал, Отвисшей челюстью ощерясь. И клык прокуренный торчал, Как выдающаяся ересь. Все говорили. Я молчал. "Как неприлично!" ? я подумал. Мертвец того не замечал, Да,видно, ангел надоумил. И поднялась его рука И челюсть вправила обратно..." Таков рассказ гробовщика. Что за мертвец? Невероятно! С тех пор и другу, и врагу Он говорит, слегка ощерясь: "Не дай вам Бог лежать в гробу, Вправляя собственную челюсть!"

БРАЧНАЯ НОЧЬ

На окраине света тьмы  Мы чисты перед солнцем измены,  Эти стены мы взяли взаймы,  Но попались стеклянные стены. Как на снег прошлогодней зимы,  Мы на брачное ложе присели.  Это ложе мы взяли взаймы  У давно отшумевшей метели. Дай мне прежние ночи стряхнуть!  Я забыл, что рассвет неминуем  Твою круглую терпкую грудь  Забирая одним поцелуем. Не кипели на крепких устах  Ни слова, ни кровавая пена,  Но запели в отверстых ушах  Заунывны вопли: измена! Это женщины – годы неслись  На меня, не прощая измены.  Словно стая потерянных лиц  Налетела и смотрит сквозь стены. Эти годы я кинул давно,  Эти лица я помню едва ли.  – Снами бог! – и разбили окно.  И меня от тебя оторвали. Обезумев, я крикнул огня:  – Ты их видишь?  Ответила: -Вижу.  Твое тело не любит меня.  Почему ты такой? Ненавижу! И заснула неведомым сном,  Словно во поле тихом белом.  Вдруг ты вспыхнула рдеющим ртом,  Вдруг ты вздрогнула веющим телом. Застонала, ни старых страстей,  Ни грудей не скрывая во мраке.  И по ним от незримых ногтей  Забугрились багровые знаки. Что за нежить нагнали мечты?  Ты очнулась, как зимняя стужа:  – Почему мне явился не ты?  Эти знаки от бывшего мужа. Молвил я: - Это знаки любви,  И других не бывает жесточе.  Но поверь: это знаки мои… Так кончаются брачные ночи. 

1980

Переводы

Валерий Майнашев Сон

Печальный сон приснился мне, Что я во мраке леденящем Мчусь на игреневом коне Вослед за солнцем уходящим. Беззвучно скачет конь — вот-вот Я догоню пожар косматый. Но голос матери зовёт: "Вернись, мой сын, вернись с заката!" И тени предков говорят: "Так далеко уходит солнце! Во сне летящий на закат Уже обратно не вернётся". Я обернусь назад — туда, Где ночь темна и непроглядна. Нет, нет, мой конь, мы никогда Не повернём с тобой обратно! Мы будем мчаться далеко, Покуда жизнь не оборвётся. Смелее! Умирать легко, Когда в глазах так много солнца. Беззвучно скачет конь — вот-вот Схвачусь за солнца край косматый. Но голос матери зовёт: "Вернись, мой сын, вернись с заката!"

(пер. с хакасского Юрия Кузнецова)

Годжа ХАЛИД “МОИ СТИХИ БЛАГОУХАЮТ СЕНОМ…” [1]

Мне довелось переводить с английского и испанского, польского и румынского, болгарского, итальянского, сербского. Переводил я знаменитых и малоизвестных поэтов. То соперником ощущал себя по отношению к переводимому тексту, то — рабом… Но свои последние переводы стихотворений азербайджанского поэта Годжи Халида считаю наиболее удавшимися. Будто выросшие из политой народной кровью и потом каменистой почвы его стихи глубоко созвучны моему мироощущению. Переводя их, пахнущих сеном далекого азербайджанского селения или шумно летящих к заветному "острию горизонта", за которым — надежда и вера, я не испытывал какого-то отстраненного чувства, часто возникающего в такие моменты. Я сливался душой с поэзией Халида, жил его строками, проникнутыми спокойствием и мудростью, верою и любовью к созданному Всевышним миру и человеку.

1

"СОКРЫТЫ КОРНИ ПОД ГЛУБОКИМ СПУДОМ..."

Корни поэзии Годжи Халида (Номизада Халида Оглу Закарияева) действительно сокрыты для многих "под глубоким спудом". Этот талантливый азербайджанский поэт в своих исповедальных монологах нередко прячется за маской деревенского простака.

В эпоху горделивой урбанизации он любит вызывающе подчеркнуть, поддразнивая высокомерного горожанина: "Мои стихи благоухают сеном…". Но искушенный читатель сразу почувствует в них древнюю поэтическую культуру Востока: на ее плодотворной почве выросли многие образы Годжи Халида.

Погружаясь в поэтический мир автора (а многие стихи воссоздать по-русски помог признанный мастер русской философской поэзии Юрий Поликарпович Кузнецов), вспоминаешь основанный в Багдаде "Дом мудрости" с огромной библиотекой (к великой печали, разоренной в наше время). Этот очаг книжной духовности еще в начале IХ века стал главным переводческим центром произведений античных мыслителей на арабский язык, впрочем, как и "Дом знаний" в Каире, обладавший уже в XI столетии уникальным собранием религиозной и научной литературы.

Особенно созвучны стихи Годжи Халида средневековой восточной миниатюре, динамичной, изощренной, изыскано условной и декоративной одновременно. Это своеобразная живопись без светотени и перспективы — "мир восточной миниатюры, — утверждают московские искусствоведы Т.Каптерева и Н.Виноградова в монографии "Искусство средневекового Востока", — это слияние реальности, вымысла и символики. Ее образы праздничны, полны радости жизни. Чаще всего представлен роскошный сказочный сад. Розовые, голубые, сиреневые, золотые, покрытые пестрым ковром цветов лужайки окружают громоздящиеся скалы, подобные кускам драгоценных камней. Небо золотое или ярко-синее, с затейливо бегущими облаками …все это, связанное единым композиционным и цветовым ритмом, создает образ пленительной красоты. Искусство миниатюры отличает одухотворенное чувство природы. Пейзаж, только обозначенный в произведениях багдадских миниатюристов 13 столетия, пробрел в живописи Среднего Востока особое значение. Появились даже уникальные изображения чистого пейзажа".

Убеждена — когда-нибудь пейзажная лирика Годжи Халида (стихотворения "Медовые пчелы", "Поселок бабочек", "Весна", "Осенняя вода", Снопы света") будет проиллюстрирована миниатюрами знаменитой ширазской школы, возникшей в городе на юге Ирана, где родились великие Саади и Хафиз. Ибо редкое в наши дни ощущение души, трепещущей от стихов, естественно одухотворяющей природную красоту, — эмоциональный стержень стихов Годжи Халида. Живет это ощущение и в одиннадцати пейзажных миниатюрах, украсивших в 1998 году "Антологию персидской поэзии".

Читая праздничное, весеннее стихотворение Годжи Халида "Поселок бабочек", возвращаешься мыслью к словам сирийского поэта Х века, утверждавшего, что любое время года "превосходит лучезарная весна: она приносит цветы и свет. Тогда земля — яхонт, воздух — хрусталь". А драматический финал стихотворения Годжи Халида "Дождь ночной — из моих воспоминаний" заставляет вспомнить трагический образ ночи, возникший в газелях Алишера Навои (1441-1501): "То — ночь измен? Что ширь небес в дым стонов облеклась…", "Всю ночь он стонет до зари в мученьях и кручине…" (перевод С.Иванова).

При этом Годжа Халид избирателен и осторожен в своем следовании поэтической восточной традиции: он избегает цветистости и ритуальных красивостей. Строгость и благородная простота его стихов, убедительная точность пластично вписанной в поэтическую ткань живой детали, афористичность и лаконизм — следствие многолетней учебы поэта у поэтических авторитетов Европы, у гениальных славянских витязей Федора Тютчева и Афанасия Фета, Сергея Есенина и Николая Рубцова, чьи стихи благодаря таланту Годжи Халида обрели новую жизнь на азербайджанском языке.

Этот уникальный синтез — изощренной поэтической культуры Востока, славянской духовности и развитой поэтической интуиции — дает удивительный творческий результат в лучших стихах Годжи Халида.

Лола ЗВОНАРЁВА

С Годжой Халидом мы учились в 1997–1999 годах на Высших литературных курсах в семинаре поэзии — мастерской недавно ушедшего от нас Юрия Кузнецова.

Годжа (в 2004 году поэту исполнится 50 лет) считался бесспорным авторитетом среди сокурсников. Благоволил к нему и Юрий Поликарпович. С легкой тяжелой руки Кузнецова стихи Годжи Халида появились на страницах журнала "Наш современник", "Юность", "Литературная учеба"…Годжа переводил на азербайджанский поэзию Тютчева, Фета, Есенина, Тряпкина, Передреева, Соколова, Рубцова, Кузнецова…