Стихотворения и поэмы

«Бьет барабан сухой и гулкий…»

Бьет барабан сухой и гулкий. Играет медь, идут полки. Бьет барабан сухой и гулкий. Слагаем нежные стихи. Играет медь, идут полки Стремительно, неудержимы. Слагаем нежные стихи, Для нас слетают серафимы. Стремительно, неудержимы, Пройдут над царственной Невой. Для нас слетают серафимы Под звуки арфы золотой. Пройдут над царственной Невой, По улицам пустым и звонким. Под звуки арфы золотой Поэт становится ребенком. По улицам пустым и звонким Их беспокойный рок влечет. Поэт становится ребенком, И время замедляет счет. Их беспокойный рок влечет По площадям, по переулкам. И время замедляет счет. Бьет барабан сухой и гулкий. <1 мая 1920>

Философу

А<арону> Штейнбергу

В турнирах слова опытный игрок, Он знает силу шахматного хода. В нем талмудистов славная порода И жив германской мудрости урок. Он времени познал последний срок По Книге Бытия, из темных книг Исхода. Он после бурь семнадцатого года — Последний метафизики пророк. Но у людей иные есть уставы, Восторги мысли и утехи славы Не могут заменить любовный яд, И он, как мы, томится сладкой мукой И ждет случайности, и верною порукой — Двух карих глаз смиренно дерзкий взгляд. <23 июня 1920>

«Как репейник зеленый и цепкий…»

Как репейник зеленый и цепкий, Эти малые детские руки… И дрожит на ладони моей Неразумное детское сердце. Это кровь моя в нем стучит И мое прижимается тело, Чтобы сблизиться, слиться, стесниться, Чтобы сделаться, снова, одним. И за трепет доверчивых рук И за тоненький, ласковый лепет, Не подумав, — отдам навсегда Все, что было когда-то моим На моей ненаглядной земле: Я отдам — мои ранние утра, Я отдам — мои белые ночи, Июльский полдень в сосновом лесу, Где курится тяжелая хвоя, Где клонятся сами колени, А рука горяча и суха… Я отдам — переулки в Париже, Низкой Шельды — широкий разлив… И надежду на встречу с тобою, И ее, — я отдам, наконец. Буду нищей слепой и старухой, Но счастливой, счастливой, счастливой И спокойной, как первая мать. <Июль 1920 >

«Сменяются дни и проходят года…»

Сменяются дни и проходят года, И с каждою ночью все ближе беда Над этим отверженным краем. Сменяются дни и проходят года, И мы ко всему привыкаем. <22 июля 1920. Дорога между Средней Рогаткой и Петроградом>

Той же о том же

Александре Векслер

Охотницей окликнуты подруги; Умчался лесом пестрый хоровод… Что ж ты стоишь, о нимфа, в тесном круге? Псы заливаются — вперед, вперед! Не девушкой причудливой и ломкой, С ключом иль чашей в сложенных руках, — Ты мне предстала в этот вечер громко С улыбкою на стиснутых губах. Был Петербург там, за фронтоном залы… Ноябрь, Фонтанка, черная вода… Ты или я так медленно сказала: «Ты закатилась, тонкая звезда!» Я не люблю той скованной улыбки, Сияния еще девичьих глаз. «Песнь торжествующей…» еще играют скрипки. «Песнь торжествующей…» в ее последний раз… <26 ноября 1920>

«На зеленой горке я построю дом…»

На зеленой горке я построю дом С маленькою дверью и большим окном. На зеленой горке там я буду жить. Будут в воскресенье гости приходить. Беленькая киска, жук и воробей Утром постучаться у моих дверей. Заварю я чаю, напеку котлет, Дорогие гости — вот и мой обед. Только нет стаканов, да и негде взять, — Из большой тарелки будем чай хлебать. <1920>

ПОД КАМЕННЫМ ДОЖДЕМ. 1921–1923

I

«Что Талия, Евтерпа, Мельпомена?..»

Что Талия, Евтерпа, Мельпомена? Нам зрелища готовит Дух Восстаний. Покуда не свершится Перемена, Ни масок, ни котурнов, ни ристаний! На улицы! По камням и асфальту Тяжелые грохочут фигуранты. Нам предстоит рекорд смертельных сальто! Здесь Революция! Играйте, музыканты! Для празднества не пожалеем свечки, Зажжем дворцы, как мириады плошек, Чтоб пулеметы били без осечки, Чтоб щелкали чугунные ладоши! А ты тверди вполголоса, негромко, Свидетельства о баснословной были, Чтобы сказали мудрые потомки: «Не видели! Не слышали! Но были!» < 15 октября 1922>

«Одни роптали, плакали другие…»

Одни роптали, плакали другие, Закрыв лицо, по каменным церквам… Но, старый Бог смиреннейшей России, — Он предал вас. Он не явился вам. Так некогда, на берегу Днепра Священный истукан вы призывали втуне, И, гневные, пророчили: — Пора! Пора быть чуду! Выдыбай, Перуне! <26 марта 1922>

Петербург

1. «Что крыльев бабочки трепещущую сеть…»

Что крыльев бабочки трепещущую сеть, К бумажному листу насильно пригвожденной, — Так сердце города ты можешь рассмотреть Под смертным острием иглы позолоченной. А там безмолвие кричит на площадях Гортанью сдавленной и ртом обледенелым; За сломанной стеной там стражу держит страх, В звериной шкуре, с человечьим телом… Пусть ветер повлечет по улицам пустым, Пусть покружит тебя по мерзлым перекресткам, Чтоб ты насытился и опьянился им, Дыханьем полюса и ночи смертоносным! И остановишься, и будешь неживой, Обрушишься, как труп, стремительно и сразу, Когда из темноты, внезапно, за тобой Покажется ревя прожектор одноглазый.

2. «Спят победившие, что им в победе?..»

… И в глазах у всей столицы Петушок вспорхнул со спицы, К колеснице полетел И царю на темя сел, Встрепенулся, клюнул в темя И взвился…

Пушкин, «Сказка о золотом Петушке»

Спят победившие, что им в победе? Подле солдата голодная мать… Рокотом трубным и голосом меди Будут столетия их прославлять. Кто ж это тайно по городу бродит В мантии рваной, с дырявым лицом? Мстит крестами и мелом обводит Камень за камнем, дворец за дворцом… Или считает хозяин кровавый Пришлых наследников в мутную рань — Дерзких правителей из-за заставы, Сброд разночинный, фабричную рвань… — «Выпито, съедено все государство, Все потерял я, а сколько имел… В черной дыре мое пышное царство, В низком подвале средь тлеющих тел. Что ж, и последних пора уничтожить, — Город мятежников, город Не Тронь; Яд не поможет, железо поможет, А не поможет — поможет огонь! Будут вам вопли, и стоны, и скрежет, Будет набат колокольный в ночи! Радуйтесь! Всех, кого нож не дорежет, Жалую властью своей в палачи!» — Спят победившие, спят, не услышат, Сломлены сном, как трухлявая трость… Только петух запевает на крыше, С дальней слободки непрошеный гость. Слушай, бессонная красная птица, Сторож, дозорный, патруль, часовой! В цепкие руки попала столица — Вот он колдует, не мертвый, живой… Трижды пропой! Прокричи свое время! Сядь ему на плечи, бей, что есть сил Клювом колючим в плешивое темя, — Криком пронзительным, взмахами крыл Дальше гони его — пусть в агонии, Ветром взметенный, уносится прочь, Дальше, все дальше по дебрям России, В страшную, в черную, в вечную ночь!