Стихотворения и поэмы

Шагает дядька, не спешит,

Один за пятерых гремит.

«А где ж тот банк?» — спросить он хочет. Тут прошатаешься до ночи,

Задаром время проведешь,

А сам туда не попадешь.

Но к людям страшно приступиться, Спросить прохожих он боится,-

Все смотрят важно и сурово,

Ни одного лица простого.

Вот мужика бы повстречать,

Да тут нигде их не видать.

И дядька начал озираться,

Чтоб у кого-нибудь дознаться.

Один уж раз он сделал пробу,

Спросил какую-то особу.

Она Антосю так сказала,

Что лучше б рта не разевала.

Тут дядька шагу прибавляет,

С кокардой пана нагоняет,

Бочком подъехать норовит,

Но гордый пан и не глядит,

Идет себе и знать не хочет,

Как дядька вкруг него хлопочет

И как нуждается он в нем,-

Идет, играючи хлыстом.

Тут дядька чуточку пригнулся,

Рукою к пану прикоснулся:

«Скажи, паночек, как далеко Земельный банк?» Недобрым оком На дядьку глянул пан суровый: «Спроси о том городового»,-

И шагу, рассердись, прибавил,

Как будто дядька обесславил Его мужицкими словами Перед вельможными панами.

«Ишь, навострил, гляди-ка, лыжи,

Как от причастья черт бесстыжий!» — * Антось беззлобно усмехнулся И на прохожих оглянулся.

Помалу дядька стал свыкаться:

«Да что? Чего мне здесь бояться!» Пошел вольней, глядит смелей,

На сердце стало веселей.

Глаза он кверху поднимает,

На лавках вывески читает,-

Недаром же когда-то в школе Учитель дядькой был доволен.

Да зачитался он не в меру -

На столб наткнулся, на холеру, — Ударился с разгону лбом,

Аж белый свет пошел кругом,

Слетел с панели, как шальной, Крутясь на пыльной мостовой, Чуть-чуть манерку не расквасил И грязью сам себя украсил.

Но все ж быстрехонько вскочил,

Глаза таращит — угодил,

Совсем как глупый окунь в нерет,

Не разберешь, где зад, где перед.

«А, чтоб вас дьяволы спалили,

Столбов без счету понабили!» — Антось бранится, сам не свой,

Сбивая с шапки пыль рукой. Очнувшись, дядька оглянулся И видит, что в тупик уткнулся.

И впереди и сбоку — стены…

И шагу не шагнешь, как пленный. Пропала улица куда-то,

Толчется дядька наш помятый -

Нет ходу из угла глухого,

Ну хоть зови городового.

Кой-как все ж выбрался бедняк, Усталый, красный, словно рак.

Бредет и город проклинает.

Зашибла злость его такая,

Вот взял бы, кажется, соломы Да подпалил подряд хоромы,

Что все пути загородили И белый свет ему затмили.

Минуты шли. Из переулка На свет он выбрался, где гулко Носились шум, и лязг, и крики,

Где город пел многоязыкий.

Уж дядьку чтенье не манит,

Он больше под ноги глядит.

Лишь иногда посмотрит вбок -

Не видны ль шашка и свисток.

Как будто бога, ищет дядька В толпе блюстителя порядка.

А вот и он. Стоит, здоровый,

И смотрит поверху сурово -

Ну, впрямь тебе пастух над стадом, Следит, чтоб все вершилось ладом:

Губернский город как-никак.

На мостовую сделав шаг,

За шапку дядька наш берется:

«День добрый, — молвит, как ведется, Еще поближе подступает И шапку вежливо снимает. — Скажите, где тут банк? Уважьте.

Мне по земельной нужно части».

«А вот пойдешь ты, человече, Костелу этому навстречу,

Там будет улица направо, — Заговорил служака бравый.-

Ты правой улицы держись,

Да вновь спроси, а не кружись,

А там и банк совсем уж близко».

Антось опять склонился низко.

«Вот это человек иной,-

Подумал дядька, — как родной!

Коль дело кончится счастливо,

Ему поставлю пару пива.

Есть и закуска — ломоть сала».

И дядьке снова легче стало.

Еще протопав три квартала, Переспросив людей немало,

Антось уперся в двери банка;

Ступени чистые, как склянка, Широкий шаг его сдержали И страху на душу нагнали.

Стоит наш дядька в размышленье, Ступить не смея на ступени:

Боится он мужичьим ботом, Пропахшим и землей и потом, Корябнуть что иль замарать,

Уж лучше б «их» вовек не знать. Пройдешь не так, и — милый боже! — Ведь сразу по шеям наложат.

И это «их», как муть лихая,

Покой у дядьки отнимает.

«Их» — это вражья сила, темень, Обман, коварство, бич над всеми.

Но дядька страх перемогает И шапку загодя снимает,

По чистой лестнице мурашкой Ползет наверх, вздыхая тяжко.

Душа, забитая веками,

Уж чует страх перед панами.

В просторной, чистой, светлой зале Паны туда-сюда сновали,

Цигарки длинные курили,

Развязно, громко говорили.

Коль уходить кто соберется — Прислужник тут уж бесом вьется, Одежду мигом подает И смотрит пану прямо в рот.

А пан, приняв пальто и трость,

Сует ему монету в горсть.

Прислужник чуть ли не присядет, Аж смех берет, на это глядя.

Но видно сразу — и паны Не все тут меж собой равны:

Одни пузаты, ходят валко,

Другие ж — тощие, что палка;

Одни с горы на всех взирают, Другие ж глаз не поднимают…

Но, кроме панства, в той же зале Смиренно мужики стояли В углах с людьми простого званья, Сюда пришедшими заране.

Они негромко гомонили,

И дядька втиснулся меж ними. Соседей всех окинув оком,

Антось к стене приперся боком. «Садись-ка, друг хороший, рядом, Тут за постой платить не надо», — Сказал сермяжник добродушно. Антось на лавку сел послушно, Взглянув на доброго соседа,

Уж пожилого, чуть не деда.

Пошли вопросы — к слову слово: Откуда, кто, села какого,

Какой губернии, повета.^{13}

«Я вот приехал с краю света,

Из-под Столбцов, слыхали, может?» «Не привелось… Велик свет божий». «А вы откуда?» — «Из-под Лиды, Село Великие Демиды.