Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Отбросил Чатырдаг туманную завесу,
Яйла с груди своей срывает облака,
И залегли пять моряков среди отвесов,
Забушевало пламя среди скал.
5
Стоит, пылая, осажденный Севастополь,
Открыт ветрам, на светлом берегу,
Любая ветвь и каждый камень сопок
Подходы к городу безмолвно стерегут.
На
И под ласкающим дыханьем ветерков
Стоит видением чудесным он над бухтой,
Овеян славными легендами боев.
Не внемлет он пальбе и гулу самолетов,
Не могут ослепить его огонь и дым.
Как будто по волнам истории плывет он
И книга всех судеб открыта перед ним.
Он смотрит пред собой, грядущее разведав.
Просторы зыблются в пыланье огневом.
Он видит моряков — сынов, отцов и дедов,
Что бились некогда и бьются за него
Не только ядрами, снарядами и миной,
Но силой верности, могучей, как гранит.
И тополя стоят, как полные кувшины,
И, пенясь в воздухе, с акаций цвет летит.
Над головой его мелькают тени свастик,
Несется долгий вой стервятников стальных.
Дома израненные рвут они на части
И рушат всё вокруг. Но он не слышит их.
Лишь клятву сыновей — матросскую присягу —
В далеких выстрелах всем сердцем слышит он:
«До самого конца не отступать ни шагу!
Разить врагов, пока есть хоть один патрон!»
А буйная весна цветет неукротимо,
И о сражениях над светлой гладью вод
Потомкам некогда расскажут горы Крыма
И море Черное в гекзаметрах споет.
6
Четвертый день они удерживают сопку;
И бой четвертый день грохочет и бурлит.
Здесь к Севастополю проход захлопнут,
Здесь к Севастополю путь наглухо закрыт.
Четвертый день они удерживают сопку,
А танки всё ползут, как черные валы,
Но каждый выстрел перед ними роет пропасть,
Едва покажутся они из-за скалы.
Уже их семь идет, деревья подминая,
За ними двадцать наползают, словно мрак.
Оружие к груди, как друга, прижимая,
По головному бьет неистово моряк.
Встал первый танк. Над ним зонт пламени и дыма,
Жует он камни из последних сил.
В колонне грозной полз он по дорогам Крыма,
Но сразу путь его моряк укоротил.
Уже второй горит с простреленным мотором,
Сраженный яростью матросского свинца.
Но и один моряк лежит, оплаканный простором,
Покрыт шинелью, мертв и верен до конца.
А буйволы в крестах ползут сквозь дым багровый,
И навзничь падают, и в бешенстве ревут.
Сквозь пламя, чад и смерть моряк не видит крови,
Что лентой алою скользит по рукаву.
От жара запеклись потресканные губы,
Но гнев его могуч и ненависть свята.
Чем жажду утолить? Воды теперь ему бы,
Но под рукою лишь холодной Каски сталь.
Вот вражеский свинец в бедро его ужалил,
А всё ж оружия не выпустит рука,
И пулемет в его руках умолк тогда лишь,
Когда навек умолкло сердце моряка.
7
У каждого бушлат уж просверлили пули,
И кровь у каждого на робе запеклась.
В последний раз они на город свой взглянули
И крепко обнялись в последний смертный час.
Патронов больше нет, а танк ползет проклятый.
Задохся пулемет, замолкла высота.
Моряк подвесил к поясу гранаты
И двинулся вперед. Моряк пошел на танк.
Под сопкой — кладбище, куски измятой стали,
Сожженное нутро, куски железных скул.
Моряк в последний раз взглянул в родные дали,
На море Черное в последний раз взглянул.
И ринулся под танк, прижав к груди гранаты,
Как прыгал с палубы в морскую глубину.
Отчизна! Если б жизнь ему опять дала ты,
Ее тебе в бою он снова бы вернул.
Страх пятился пред ним, дорогу уступая,
И каждый камень льнул к его ногам.
Команду подала ему страна родная,
Но смертью в этот миг командовал он сам.