Стихотворения и поэмы

Не захотел, чтоб бабочки пыльца

Не прилипала к пальцам подлеца,

Чтоб ровно бились чистые сердца.

Ты этой книгой никого не спас.

Писатель слов и сочинитель фраз,

Не дописал ты повесть до конца!

1927

Корреспондент^{28}

Приятель, отдал молодость свою

Ты в дар редакционному безделью.

Газетчик ты и мыслишь нонпарелью,—

Я хохоча прочел твою статью.

Тебе ль касаться ведомственных тем!

Ведь наших дней трескуч кинематограф,

Ведь Гепеу

^[16]

— наш вдумчивый биограф —

И тот не в силах уследить за всем.

И, превознемогая робость,

Припадкам ярости подвержен,

Он вверх Антарктикой на стержень

Надел редакционный глобус.

Не помышляя об авансе,

Он провалился в черный лифт.

"Расстанься с городом, расстанься!" —

Мелькнуло, как заглавный шрифт.

Он изучил прекраснейший язык.

Корреспондентом будущих изданий

Он сделался. И наконец привык

Не выполнять редакторских заданий.

Радиограммы слал издалека:

"Абзац… Стремленье к отдаленным странам,

Сознанье, что планета велика,

Пожалуй, недоступны горожанам.

Абзац… Я был в затерянных степях,

Где возрастают люди-корнеплоды.

Не их ли потом континент пропах?

Немые и безвредные уроды,

Их мозг в земле.

Абзац… Еще отмечу:

Я в скалах обнаружил серебро.

Туземцы бьют серебряной картечью

По дамским цаплям (сто рублей перо!)".

Так возвратил он молодость свою.

Безумным, загорелым, полуголым

Он сделался. И я не узнаю

Газетчика в товарище веселом.

Мы на одной из быстроходных яхт

По вечерам сплавляем к устью Леты

Тоску и нежность под высокий фрахт.

Мы также называемся — поэты.

О, здравый цензор! Беспокойны мы,

Подвержены навязчивым идеям.

Но нам доступно посмотреть с кормы

На берега, которыми владеем.

1927

Скоморох^{29}

Есть на земле высокое искусство —

Будить в народе дремлющие чувства,

Не требуя даров и предпочтенья,

Чтоб слушали тебя не из почтенья,

Чтоб, слышав раз, послушали и снова,

Чтоб ни одно не позабыли слово,

Чтобы в душе — не на руках! — носили.

Ты о такой мечтал словесной силе?

Но, не смущаясь гомоном и гамом,

На площади меж лавками и храмом,

Где блеют маски и скрежещут доски,

Сумей взойти на шаткие подмостки,

Как великан в неистовстве упрямом!

Пускай тебя за скомороха примут,

Пускай тебя на смех они подымут,

Пусть принимают за канатоходца,—

Употреби высокое искусство —

Будить и в них их дремлющее чувство.

И если у тебя оно найдется,

Так и у них, наверное, проснется!

1928

Летописец^{30}

Где книги наши?

Я отвечу:

"Они во мгле библиотек".

Но с тихой вкрадчивою речью

Подходит этот человек.

"Идемте!"

— "А куда зовете? Вы кто?"

— "Я сельский букинист.

Я дам вам книгу в переплете

Из серебра, где каждый лист

То ал, то бел, то желт, то розов,

То дымчат, как полдневный зной,

То ледянист, как от морозов…

Идемте! Следуйте за мной!"

— "Но почему в пустую ригу

Меня вы молча завели?"

— "Терпенье! Золотую книгу

Я выдам вам из-под земли!"

Какие-то берет он колья,

Какой-то шест, вернее — цеп,

И отмыкает вход в подполье,

Напоминающее склеп.

Здесь веники, и расстегаи

^[17]

,

И душегреи, и пимы,

Но вот и статуя нагая

Выглядывает изо тьмы.