Стихотворения и поэмы

2. ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

Обычный день. Запахло прелой, мшистой Садово-огородною землей. Над Марсовым пикируют фашисты, Зениток лай, стремительный и злой, Еще, еще, сильнее и сильнее… Был свет дневной — и он погас. Его затмили сразу батареи, И вдруг их всех перекрывает бас Тяжелых, дальнобойных. Слава, слава! Летит снаряд, другой — во весь опор. Громи орду, фашистскую ораву, Сверхсрочной службы бравый комендор! Затми им солнце, звезд прекрасных очи, Чтоб только прах врагов летел, пыля, Чтоб им была темнее темной ночи Великая Советская земля! Вовсю гроза. Трамваи сняли рейсы, Осатанело ищет крови враг, На всех проспектах вздрагивают рельсы, Им не уйти в укрытия никак! Удары бомб. И вновь мы полной чашей Хлебнули горя. Яростно и зло Гудят моторы в небе. Наши! Наши! Сейчас отбой. Светлей. Еще светлей. Светло! Светло неузнаваемо. До блеска. Отскрежетал на час-другой металл, И ветер, раздувая занавески, По-птичьему совсем защебетал. Задвигались трамваи, зазвенели, В очередях болтали чепуху, Мальчишки собирали на панелях Снарядного разлета шелуху. Повеяло прохладой с Невки, с Мойки, И, подчиняясь ритму запевал, Полк боевой — особый, комсомольский — С развернутым штандартом зашагал. Вновь начали по щучьему веленью Цветы цвести, деревья зеленеть, А город жил одним большим стремленьем — Разбить врага, откинуть, одолеть!

3. НЕ ОТДАДИМ!

С утра не замолкает канонада. Так день за днем, так много, много дней. Враги хотят на месте Ленинграда Оставить груды пыли и камней. Об этом говорили их листовки — Свидетельства бессилия врага. Горели Пушкин, Невская Дубровка, Приневские дымилися луга. И Ленинград пожары эти видел, А враг, поживой жадною гоним, Всё наседал, смертельно ненавидя Всё русское, всё связанное с ним! Но мы стеною от земли до неба Все поднялись и отстояли свет, И Ладога и дальняя Онега Услышали стоярусное: «Нет!» Нет, не сдадим мы город русской славы И от земли до неба оградим, Своих садов и парков величавых, Своих святынь врагам не отдадим! Не отдадим мы дел, вознесших Смольный, Лугов, какими город окружен, Не отдадим волны Невы раздольной, Не предадим детей своих и жен! Не отдадим бездушной злобной силе Обычаи народа, свет его И преградим пути ей в глубь России, К бессмертию народа моего! Не отдадим им молний наших росчерк, Гнездовья туч, озер великий стан, Не отдадим березовые рощи, Которые увидел Левитан! Не отдадим грядущий день победы, Сиянье солнца, отблески зари, Не предадим могил отцов и дедов, Курганов, где лежат богатыри! Не отдадим полей бескрайних, синих, Где побеждали мы и победим, Не отдадим прекрасную Россию, Не отдадим! 1942

220. ТОВАРИЩ, ТЫ ВИДЕЛ

Александру Фадееву

Товарищ, ты видел над нею Закаты в дыму и крови. Чтоб ненависть била сильнее, Давай говорить о любви. Под грохот тяжелых орудий Немало отхлынуло дней. Товарищ, мы — русские люди, Так скажем, что знаем о ней. Расскажем, и всё будет мало, Споем, как мы жили в ладу. Товарищ, ты будь запевалой, А я подголоском пройду! Вся в солнце, вся — свет и отрада, Вся в травах-муравах с росой, Широкие ярусы радуг Полнеба скрывали красой! И день занимался прекрасный, И, весен веселых гонцы, Галчата сидели на пряслах И шли бороздою скворцы. Ручьи в краснотале всех краше, В них — звезд голубых огоньки, В них русские девушки наши Бросали цветы и венки! И «любит — не любит» гадали В тени белоногих берез… О, милые светлые дали, Знакомые с детства до слез! Долины, слепящие светом, Небес молодых синева, На всем этом русская мета И русского края молва! Поляны, поляны, поляны Везде земляникой цвели. Баяны, баяны, баяны Звенели, горели и жгли! Катились глубокие воды, И ветер слетал с парусов На красные трубы заводов, На кроны дубрав и лесов. И хмурые видели глыбы В гранитном подножье прибой, И в заводи, полные рыбы, Слеталися чайки гурьбой! Нам дорого это и свято, Нам край открывался родной За каждой травинкой примятой, За каждой былинкой степной. Встают за высокою рожью, За взлетом на крышах коньков, За легкой знакомою дрожью Склоненных к воде ивняков; За красною шапкой рябины, За каждым дремучим ручьем, За каждой онежской былиной, За всем, что мы русским зовем, Родней всех встают и красивей Леса, и поля, и края… Так это ж, товарищ, Россия — Отчизна и слава твоя! 1942

221. КЛЯТВА

Тишина. Призамолкла на час канонада, Скрыто всё этой режущей слух тишиной. Рядом — город бессмертный. За честь Ленинграда Встали сосны стеной, люди встали стеной! Тишина непривычной была, непонятной, Предзакатною. Медленно день умирал. И тогда вдоль рядов, величавых как клятва, С новым воинским знаменем прошагал генерал. Тишина перед боем. Враг, не жди, не надейся, Заберет тебя ночи чернее тоска. Здесь, готовые к битвам, встали гвардейцы, Молодые, победные наши войска. Рядом были землянки, блиндажи в пять накатов, На поляне в сосновом лесу за Невой, Обернувшись на запад, на запад, к закату, Встала гвардия наша в полукруг боевой. Знамя принял полковник. Снег на знамени — пеной. Бахрому тронул иней. Даль застыла, строга. И, охваченный трепетом, командир на колено Опустился в глубокие наши снега. И «Клянемся!» — сказал он. И духом геройства Вдруг пахнуло на рощи, поля и луга, И тогда, как один, опустилося войско На колени в глубокие наши снега. Тишина. Всё в снегу, больше черном, чем белом, И тогда над холмом, за который деремся, Над снегами летящее ввысь прогремело, Прогремело железное слово: «Клянемся!» 1942

222. ПЕСНЯ ПОЛОНА

Не высказать, как смертно я тоскую, Какая ночь пришла со всех сторон. В неметчину далекую и злую Меня уводят, милый мой, в полон. Отлюбовалась я и отгостила, Отцеловалась я и отцвела… Зачем я косы долгие растила, И для кого я очи сберегла! Для боли сберегла красу, для боли, Для страшного несчастья одного, Для той недоли и для той неволи, Для черного полона своего! Вот оно какое, милый, горе! Глянь в него со мною заодно. Знаешь море, — ну так больше моря, Глубже моря, лютое, оно! Нет, не то я говорю, что вправе Говорить, не будучи рабой. Я хочу, чтоб ясно ты представил, Будто это рядом всё с тобой! Вот меня рабыней называют, Вот за мной конвойные идут, Вот меня с подружкой разлучают, Вот меня по улице ведут. Вот сейчас прощаюсь с белым светом, Вот сейчас я стану неживой, Вот меня злодейской метят метой, — Лучше бы уж в омут головой! Вот идем мы к станции товарной, Словно скот, сосчитанный гуртом, Связанные за руки попарно И не обойденные кнутом! Если так бы ты пошел по комьям, Матери сказала б: «Отрави!» Сколько раз я падала, не помню, Только руки все мои в крови! Только тело стоном стонет в ранах, Только часовые на снегу… Отомсти им, миленький, поганым, Я ведь, как ты видишь, не могу! Ветер, ветер, русский, разудалый, Донеси мой крик через поля… Поезд загудел, заныли шпалы, Впереди немецкая земля. Вот она, постылая, всё ближе, А родная доля — далеко. Скоро смерть! Родной мой, милый, вижу, Как тебе от песни нелегко… 1942

223. БЕССМЕРТЕН НАРОД НАШ

Нет в мире подобных России раздольной, Цветов наших ярче и крепче пород, Бессмертен народ наш великий и вольный, Наш русский, наш вечный, наш гордый народ! Он вынес нашествие полчищ Батыя, Разбил до единого звенья оков, Он создал Россию, он поднял Россию До звезд до высоких, на гребни веков! Он дал ей холмы, плоскогорья, лиманы, Он в снежные горы пробил ей пути, К морям ее вынес и к двум океанам, Он создал такую, каких не найти! Он выдумал песни, какие хотелось, Он им поклонился до самой земли, Они поколеньями русскими пелись, Застолицу знали и в битвы вели! Он шел через тундры, долины и горы, В ненастные ночи и грозные дни, И вывел Россию в такие просторы, Каким в белом свете не сыщешь родни! Он выпрямил реки, вбил в землю причалы, Задумал и сделал — и быть по сему, Он всё оглядел и сказал величаво, Что землю вовек не отдаст никому. Она для него дорога, как святыня, И он за нее будет насмерть стоять, Она никогда для него не застынет, Хоть если бы бросило солнце сиять! И только фашистскому оберу-волку Такое задумать, такое посметь… Грудной ее голос заставить замолкнуть, Не сказывать сказок и песен не петь! В ней годы торжеств и столетья усилий, И только кровавым врагам не понять, Что вечна Россия, бессмертна Россия, Ее невозможно у мира отнять! Так множьте могилы им всюду в раздольях, Нет, врешь, не убьешь нас, — мы сами убьем! Бессмертен народ наш великий и вольный, Бессмертна Россия, ей славу поем! 1942

224. ИВАН СУХАНОВ

В ночь темную-претемную, грозящую бедой, Идет Иван Суханов, разведчик молодой. За ним его товарищи в ночь темную идут, Гранаты, автоматы их нигде не подведут. Летит в глаза Суханову лишь ночь со всех сторон, До горла песен у него, а петь не может он! Безмолвна тьма нависшая, лиха ее стезя, Сто тысяч слов к товарищам, а высказать нельзя! Нельзя сравненье привести, что тьма здесь — как мазут. Припав к земле, обняв ее, разведчики ползут! Нельзя сказать, нельзя сказать, промолвить не спеша, В каком саду, каким огнем горит его душа! Молчи, Суханов, здесь враги подстерегают нас, Ползи, Суханов, в добрый час, ползи в недобрый час. Здесь каждый шаг твой стерегут — с лесов, с болот, с высот… Бьет пулеметная струя, и люди видят дзот. И жмут разведчиков к земле смертельные огни, Пятьсот мгновений иль семьсот — не считаны они. Сейчас зальется свора вся, залает наугад… «Ты у меня замолкнешь, гад, сейчас замолкнешь, гад!» — Сказал Суханов. И вперед, на пять прыжков вперед — И в амбразуру, как в окно, он очередь дает. И всё ж не глохнет пулемет, и всё ж он не замолк. И пышет желтым фосфором на человека волк. «Тогда прощай, Россия-мать, прощай, Россия-мать, Ведь за тебя, прекрасную, не страшно умирать! Прощайте, кровные друзья, кто дорог, люб и мил!» И амбразуру черную он грудью заслонил. И льется кровь геройская, как новая заря, И бьют волков богатыри за кровь богатыря. Не убежишь, щетиня шерсть, нет, врешь, не убежишь, Нет, вместе с тысячей волков, как падаль, полежишь, А нас, Сухановых, не смять, не выбить, не сломать! Живи, живи, Россия-мать, цвети, Россия-мать! 1942

225. ОЛЬГА

Снайперу Ольге Макковейской

Тебя я вижу, золотистую, В неясной дали полевой, Не под платочком под батистовым, А под пилоткой боевой. Тебя с винтовкою-подружкою Я вижу — глаз не отведу, — Всю с развеселыми веснушками, Идущей в воинском ряду. Давно ль по жердочке-колодинке Ты пробегала до ручья, Давно ль ходила ты в коротеньком, Сама от счастья не своя? Давно ль запевки колыбельные Все до одной распела мать? Теперь за сосны корабельные Ты прибежала воевать! За жизнь простую и отрадную, За золотой огонь души, За это озеро прохладное, За лозняки, за камыши. Чтобы по жердочке-колодинке, Из всех дорог избрав ее, Бежало в синеньком, коротеньком Всё детство ясное твое; Бежало с милыми косичками Легко и весело домой, Тропинкой вешнею, привычною, Дорожкой белою — зимой. Теперь с винтовкою-подружкою Ты в боевом идешь ряду, Вся с развеселыми веснушками, Увижу — глаз не отведу! 1942

226. «Есть что вспомнить всем нам…»

Есть что вспомнить всем нам,— будем живы, За беседой вспомним тихим днем Все пути-дороги, все обрывы, До небес забитые огнем! Все пути широкие на марше, Их пройти нам было нелегко. Что с того, что стали на год старше, Нам до смерти — ой как далеко! Так держать! И мы стоим в дозоре, В дотах мы, и мы из-под земли Видим небо, наше небо в зорях, Видим — за полями битв, вдали, Сотней радуг горизонт окрашен, Тысячами солнц земля горит. «Наше, — говорим мы, — это наше!» — «Ваше!» — всё вокруг нас говорит — Реки все, моря и океаны, Вся земля, ломающая гнет… В тучах богатырские курганы, Но оттуда солнце и сверкнет! 1942

227. «От моря до моря — долины…»

От моря до моря — долины, Долины, чей голос высок, Песок, наступивший на глину, Иль глина нашла на песок. Россия! За каждой избою Звезда молодая встает, Березы собрались гурьбою, В черемухах ветер поет! Россия, где собраны в стаю Простертые к солнцу края, Россия, как воля, простая, Родная Россия моя! Россия ручьев и затонов, Где в воду глядят ивняки, Россия широкого Дона И Волги — великой реки. Россия железа и стали С полками в походном строю, Которые в мужестве встали За эту Россию мою! 1942

228. МАМА

Дом — всех родней. Стучит береза в раму. Скрипит от ветра старое крыльцо. Издалека идешь. Сейчас ты крикнешь: «Мама!» — И расцелуешь милое лицо. Ты дома, дома. Ты страдал и выжил, И трудный путь — уже не трудный путь, И всё в цвету, и сердце к сердцу… Ближе Нельзя — и так уж не вздохнуть! И сразу сказка в шапке-невидимке За стол садится, и кричат лады, И все луга и все березы в дымке, И хоть зима, но все горят сады! «Ну как ты, мама, мама?» Пусть продлится Мгновенье это… Отойдут дела. Пусть сад цветет и в нем поет синица, Ну та, что век свой за морем жила! Ну та, что пиво пенное варила, Ну та, что сватьей-кумушкой слыла, Ну та, что песней жизнь свою хвалила, Хотя не пышно, бедная, жила! И вот война. И путь войны упрямый. Но по нему пройдем мы до конца. И в путь-дорогу провожает мама — Родимая и русская — бойца. Вчера мальчишкой был он, нынче воин, И вот с великой силою любви Он с лавки поднимается, спокоен, И говорит: «Ну, мать, благослови!» Где б ни было всё это — на Алтае, На Мурмане суровом, на Двине,— Ее душа, такая золотая, Сейчас до дна вся отдана войне! И, как всегда, стучит береза в раму, И ветер норовит ее сломать, И, как всегда, сын произносит: «Мама!» И, как всегда, слова находит мать: «Иди и мсти! Спроси с фашистов кровью, И если сам вдруг рухнешь на бегу, То, как всегда, я встану в изголовье, Хотя б оно и было на снегу! И кровь отдам горячую, живую, Склонюсь к тебе во сне и наяву, Зажму рукою рану боевую И прежде всех героем назову!» И всё пока… Стучит береза в раму, И ветер норовит ее сломать, И вьется путь, далекий и упрямый, На нем сейчас с бойцом простилась мать… 1942