Стихотворения и поэмы

290. ПОЮТ ДРУЗЬЯ

Поют друзья, и я пою — Не потому, что велено, А просто — песенно в краю, И песенно и зелено! Зачины не перевелись, Бери, какой приглянется, Сады друг с другом обнялись, И роща к роще тянется. Без песни дом не строится, И рожь в полях не родится, Без песни нет застолицы, Дружки не хороводятся. Она у нас обласкана, Идет под стяги алые, Она, как солнце красное, Встает над запевалами.

* * *

Нет на свете Родины милее, Где других лазурней небеса, Солнце ярче, звезды всех светлее, Где отрадны рощи и леса; Где в реках стремительные воды Голубеют, словно бирюза, Где, когда настанет непогода, Весь народ выходит, как гроза! Нет на свете Родины дороже, Надо всё нам делать для нее, Чтобы день, который нами прожит, Каждым часом радовал ее! Всюду всё в ее раздольях — наше, Отдадим ей думы и дела, И кругом садами опояшем, Чтобы вечно Родина цвела! Нет на свете Родины красивей, Боевой страны богатырей, Вот она, по имени Россия, От морей простерлась до морей. Прибавляет силы год от году, Вся красуясь в славе молодой, И живут в содружестве народы Под ее державною звездой. 1949

1950–1959

291. ГОВОРЯТ, ЧТО НЕКРАСИВА

Говорят, что некрасива, Некрасива, средняя. Я в красивых не ходила, Но и не последняя. Я еще не заплетала В косу ленту алую; Подождите — кого хвалят, Не меня ль, удалую? Подождите, не судите За такую линию: Заглянул один мальчишка В мои очи синие. И с тех пор тому мальчишке Только звезды видятся. И с тех пор ему покоя Нет и не предвидится. 1950

292. ГОВОРЯТ, ЧТО Я РУМЯНЮСЬ

Говорят, что я румянюсь, Говорят, что я белюсь; На реке при всех умоюсь — И в лице не изменюсь. Мне румяниться не надо, Я такою родилась, Словно вишенка зарделась, Как березка поднялась. Поднялась, над речкой встала, Вижу камешки на дне… Не белится же березка, Так зачем белиться мне? Говорят, что я румянюсь, Говорят, что я белюсь; На реке при всех умоюсь — И в лице не изменюсь. 1950

293. МЫ — РОВЕСНИКИ ВЕКА

Мы — ровесники века, как все, в наступленье. Горе кануло в море, не стало невзгод. Озарил нашу юность в семнадцатом Ленин, А когда стали старше, повел нас в поход. И пошли мы за ним по снегам и в метели, Нерушимою клятвой мы ему поклялись, Кумачовые ленты на папахах зарделись, Пятикрылые звезды на шлемах зажглись. И когда к океану принесли наше знамя, То его развернула Победа над нами. 1950

294. СЕВЕРУ (Первое письмо)

Я обрадован встречей с тобой, я к тебе торопился. Не вчера ведь тебя я узнал, не сегодня влюбился. Ты мне снился суровый, мой Север родной, Грохотал океанской высокой волной. Ты стучался мне в сердце, звал в гости, как друг, Ты такой же, как я,— не выносишь разлук! И, к тебе устремясь, вышел я за порог, Потому что не видеть тебя я не мог! Я приехал к тебе и увидел твой гордый простор, И почувствовал силу навеки раскованных гор, Я увидел Хибины, где нами открыт Камень твой знаменитый, утверждающий жизнь, — апатит. А что рядом, где Варзуга? Что в районе Поноя? Всё, что надо, добудем, нигде не пройдем стороною! Мы проверим все горы, раскроем земли кладовые, Как раскрыли Хибины — теперь это нам не впервые!

* * *

Города поднялись там, где чумы — и те не дымились, Там, где тропы оленьи вились и никак не сходились, Там, где тундра красивой слыла за Вороньей рекою, А к реке выходила лишь с недолей лихою; На озера свои выходила, поднималась на скалы И всё старилась, старилась, мертвым сном засыпала. Но пришли мы сюда — и повсюду железо запело. Поднялись города. Города — настоящее дело!

* * *

Ну, веди ты меня в Ловозерье и в тундру, что названа Монче, Покажи мне, что сделал, какие работы закончил. Покажи, что ты начал, что делаешь в тундре оленьей, Покажи мне размах большевистских высоких стремлений К покоренью природы сурового дальнего края, А потом пусть поднимется песен орлиная стая!

* * *

Нет предела морям, океану не видно предела! А молва о народе твоем дальше их полетела! О твоих партизанах, громивших заморскую свору, О твоих, победивших моря, храбрых сердцем поморах, О твоих покорителях недр, что проходят, преграды сметая… В славу их пусть поднимется песен орлиная стая!

* * *

У Вороньей реки по-обычному всё, по-речному, Лишь над ней разыгрались сполохи по синему небу ночному. То они разлетятся, то сдвинутся, яркие, плотно, А ты, Север могучий, затянулся из трубки добротной, Да вздохнул раз-другой, и помчался ветрище до Крыма, Заклубилась метель из широких ноздрей вместо дыма! А потом засмеялся ты, Север, и всё улеглося, И вела за собою лосиха к новой заводи лося. Ловозерская тундра, коль встанет, то небо достанет, наверно, И куда ни взгляни — всюду подвиг и труд беспримерный; А огни, что над нею горят и еще загорятся, Ни метелей седых, ни туманов, ни вьюг не боятся!

* * *

Я не знаю, когда это будет, но будет — поспоришь ты с Югом, Опояшешь садами себя, вишневой, весеннею вьюгой. Станут яблони всюду твоими подругами зваться, И черемуха будет везде красоваться, везде красоваться. И невяники выйдут к реке, горицветы пройдут осторожно, Резеда и другие цветы — без цветов, Север мой, невозможно! И когда ты вглядишься с Туломы-реки иль с Вороньей, И когда ты откинешь широкие пряди ладонью, Ты увидишь цветущий, красивый простор необъятный И на нем человека с мичуринкой-вишней. Понятно? Понятно!