Стихотворения Катулла в переводе А. А. Фета
Шрифт:
С тем не прав будет спор, кому сам тебя тот дал родитель,
Сам родитель и мать, которым покорствовать должно.
Девство не все ведь твое, родителей тоже в нем части;
Третья часть в нем отца, часть матери тоже в нем третья,
65 Третья одна лишь твоя: со спором на двух не ходи ты,
Тем, что зятю свои права передали с приданым.
Гимен о Гименея, Гимен, приди, Гименея!
№63.
Аттис, моря глубь проехав на проворном корабле,[242]
Лишь достигнул до фригийской рощи быстрою стопой
И вступил под сень лесную, где богини был приют,[243]
То безумством подстрекаем со смятенною душой,
Острым он кремнем[244] отторгнул признак пола у себя.
Тут почувствовав, что сбросив все, уж стал не мужем он,
И лицо земли пятная свежей кровью своей,
Белоснежными руками подняла она тимпан,[245]
Твой тимпан, Цибеба, легши, мать богиня, твой снаряд,
10 И в кружок воловой кожи нежной ручкою стуча,[246]
Так, дрожа, она пустилась приближенным петь своим:
«Вы скорей неситесь, галлы, вверх в леса Цибелы все;[247]
Вместе мчитесь Диндимены властной быстрые стада[248]
Вы, которые в чужбину, как изгнанницы неслись
15 Вслед за мною, мне послушны, как сопутницы мои,
Бури моря претерпели и опасности пучин,
И свое сказнили тело, так Венера вам претит.[249]
Быстрым бегом веселите дух владычицы самой.
Бросим медленность тупую: вместе в путь — и побежим
20 В дом[250] фригийской мы Цибебы, во фригийские леса,
Где кимвалов слышен голос, где тимпаны вдаль гремят,
Где фригийский флейтщик зычно дудкой загнутой гудеть,[251]
Где мэнады[252] отгибают страстно головы в плющах,
Где они, справляя тайны, подымают резкий вой,
25 Где бродячий хор богини рвется бешено вперед:
В те места, куда нам должно торопиться в три ноги».[253]
Как вещала то подругам Аттис, ложная жена,[254]
Вдруг завыл весь хор свирепый из дрожащих уст своих,
Загремел тимпан летучий, зазвенел пустой кимвал
30 И на верх зеленой Иды быстроногий хор спешит.
Задышав безумством мчится, еле дух переводя,
Всех своим тимпаном
Аттис по лесной глуши, ведет,Словно телка, что умчалась с непривычки от ярма;
За вожатой резвоногой галлы быстрые бегут,
35 Но как в дом они Цибебы утомленные пришли,
То измучены чрезмерно без Цереры впали в сон.[255]
Сон ленивый закрывает шаткой слабостью глаза,
И в покое мягком тонет ярость лютая души.
Но когда лучистым взором золотистый Солнца лик
40 Озарил эфир прозрачный, грудь земли и зыбь морей
И прогнал ночные тени звуконогих прибодря,[256]
То от Аттис пробужденной убежал немедля Сон
И богиня Пазифея приняла его на грудь.[257]
Так от нежного покоя, пробудясь без ярых грез,
45 Разбирала Аттис в сердце все дела свои сама,
И умом спокойным видит, без чего и где она,
И вскипев душой, обратно к морю вновь она спешит.
Там, увидя волн равнину, взором полным слез она,
Грустным голосом к отчизне обратилась в горе так.
50 «О родимая отчизна, о отчизна, мать моя,
Ты, которую несчастный бросил я, как беглый раб.[258]
От господ своих, к идейским я лесам направил путь,
Чтобы жить в снегах холодных средь звериных логовищ,
Чтобы яростно носиться близ убежищ их во мгле,
55 Где, в какой тебя, отчизна, стороне мне полагать?
Глаз стремится сам собою на тебя направить взор,
В краткий срок, покуда ярость злая смолкнула в душе.
Я ли из родного дома понесусь тут по лесам?
Брошу все, друзей, отчизну и родителей своих,
60 Брошу форум и палестру, стадий и гимназий я?
Бедный, бедный, плакать вечно — вот судьба твоя, душа.
Есть ли род такого лика, чтоб его я не носил?[259]
Я и юноша и отрок, взрослый я и мальчик я,
Я гимназия цветком был, я елея быль красой;[260]
65 У меня в дверях толпились, мой порог не остывал,
Был цветочными венками мой всегда разубран дом,
Как с восходом солнца должен был покинуть ложе я.
Я ль теперь Цибелы жрицей и служанкой быть должна?
Я ль мэнадой, я ли частью лишь себя — как тщетный муж?
70 Я ль на верх зеленой Иды в снег застывший убегу?
Я ли стану на фригийских жить нагорных высотах,