Стихотворения о любви

Нежные слова

То ли мы сердцами остываем, То ль забита прозой голова, Только мы все реже вспоминаем Светлые и нежные слова. Словно в эру плазмы и нейтронов, В гордый век космических высот Нежные слова, как граммофоны, Отжили и списаны в расход. Только мы здесь, видимо, слукавили Или что-то около того: Вот слова же бранные оставили, Сберегли ведь все до одного! Впрочем, сколько человек ни бегает Средь житейских бурь и суеты, Только сердце все равно потребует Рано или поздно красоты. Не зазря ж оно ему дается! Как ты ни толкай его во мглу, А оно возьмет и повернется Вновь, как компас, к ласке и теплу. Говорят, любовь немногословна: Пострадай, подумай, раскуси… Это все, по-моему, условно, Мы же люди, мы не караси! И не очень это справедливо — Верить в молчаливую любовь. Разве молчуны всегда правдивы? Лгут ведь часто и без лишних слов! Чувства могут при словах отсутствовать. Может быть и все наоборот. Ну а если говорить и чувствовать? Разве плохо говорить и чувствовать? Разве сердце этого не ждет? Что для нас лимон без аромата? Витамин, не более того. Что такое небо без заката? Что без песен птица? Ничего! Пусть слова сверкают золотинками, И не год, не два, а целый век! Человек не может жить инстинктами, Человек — на то и человек! И уж коль действительно хотите, Чтоб звенела счастьем голова, Ничего-то в сердце не таите, Говорите, люди, говорите Самые хорошие слова!

1970

Проверяйте любовь

С давних пор ради той, что дороже мира, Ради взгляда, что в сердце зажег весну, Шли мужчины на плаху и на войну, На дуэли и рыцарские турниры. И, с единственным именем на устах, Став бесстрашно порой против тьмы и света, Бились честно и яростно на мечах, На дубинах, на шпагах и пистолетах. И пускай те сражения устарели. К черту кровь! Но, добро отделив от зла, Скажем прямо: проверка любви на деле, Как-никак, а у предков тогда была. Поединок — не водочная гульба! Из-за маленьких чувств рисковать не будешь. Если женщину впрямь горячо не любишь — Никогда не подставишь под пулю лба! Не пора ли и нам, отрицая кровь И отвергнув жестокость, умно и гибко, Все же как-то всерьез проверять любовь, Ибо слишком уж дороги тут ошибки. Неужели же вправду, сказать смешно, Могут сердце порой покорить заране Чей-то редкий подарок, театр, кино Или ужин, заказанный в ресторане?! Пусть готовых рецептов на свете нет. Ничего в торопливости не решайте. Проверяйте любовь на тепло и свет, На правдивость придирчиво проверяйте. Проверяйте на смелость и доброту, Проверяйте на время и расстоянья, На любые житейские испытанья, На сердечность, на верность и прямоту. Пусть не выдержат, может быть, крутизны Легкомыслие, трусость и пустота. Для любви испытания не страшны, Как для золота серная кислота. И плевать, если кто-то нахмурит бровь. Ничего голословно не принимайте. Ведь не зря же нам жизнь повторяет вновь: «Проверяйте любовь, проверяйте любовь, Непременно, товарищи, проверяйте!»

1971

* * *

Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно, И ночами могу не спать Год, и два, и всю жизнь, наверно. Пусть листочки календаря Облетят, как листва у сада, Только знать бы, что все не зря, Что тебе это вправду надо! Я могу за тобой идти По чащобам и перелазам, По пескам, без дорог почти, По горам, по любому пути, Где и черт не бывал ни разу! Все пройду, никого не коря, Одолею любые тревоги, Только знать бы, что все не зря, Что потом не предашь в дороге. Я могу для тебя отдать Все, что есть у меня и будет. Я могу за тебя принять Горечь злейших на свете судеб. Буду счастьем считать, даря Целый мир тебе ежечасно. Только знать бы, что все не зря, Что люблю тебя не напрасно!

1968

Вечер в Ереване

Осенний вечер спит в листве платана, Огни реклам мигают на бегу, А я в концертном зале Еревана В каком-то жарком, радостном тумане Кидаю душу — за строкой строку. И как же сердцу моему не биться, Когда, вдохнув как бы ветра веков, Я нынче здесь, в заоблачной столице Армении — земли моих отцов. А во втором ряду, я это знаю, Сидит в своей красивой седине Воспетая поэтом Шаганэ, Та самая… реальная… живая… И тут сегодня в зареве огней Вдруг все смешалось: даты, дали, сроки… И я решаюсь: я читаю строки, О нем стихи читаю и о ней. Я написал их двум красивым людям За всплеск души, за песню, за порыв И, ей сейчас все это посвятив, Волнуюсь и не знаю, что и будет?! В битком набитом зале тишина. Лишь чуть звенит за окнами цикада. И вот — обвал! Гудящая волна! И вот огнем душа опалена, И вот уж больше ничего не надо! Да, всюду, всюду чтут учителей! Но тут еще иные счет и мера. И вот букет, размером с клумбу сквера, Под шум и грохот я вручаю ей! А ей, наверно, видится сейчас Батумский берег, чаек трепетанье, Знакомый профиль в предвечерний час Синь моря с васильковой синью глаз, Последнее далекое свиданье. Вот он стоит, простой, русоволосый, К тугому ветру обернув лицо. И вдруг, на палец накрутивши косу, Смеется: «Обручальное кольцо!» Сказал: «Вернусь!» Но рощи облетели, Грустил над морем черноокий взгляд. Стихи, что красоту ее воспели, К ней стаей птиц весною прилетели, Но их хозяин не пришел назад. Нет, тут не хворь и не души остуда. И ничего бы он не позабыл! Да вот ушел в такой предел, откуда Еще никто назад не приходил… Шумит в концертном зале Еревана Прибой улыбок, возгласов и фраз. И, может быть, из дальнего тумана Он как живой ей видится сейчас… Что каждый штрих ей говорит и значит? Грохочет зал, в стекле дробится свет. А женщина стоит и тихо плачет, Прижав к лицу пылающий букет… И в этот миг, как дорогому другу, Не зная сам, впопад иль невпопад, Я за него, за вечную разлуку Его губами ей целую руку — «За все, в чем был и не был виноват»…

Вечер в больнице

Лидии Ивановне Асадовой

Бесшумной черною птицей Кружится ночь за окном. Что же тебе не спится? О чем ты молчишь? О чем? Сонная тишь в палате, В кране вода уснула. Пестренький твой халатик Дремлет на спинке стула. Руки, такие знакомые, Такие, что хоть кричи! — Нынче, почти невесомые, Гладят меня в ночи. Касаюсь тебя, чуть дыша. О господи, как похудела! Уже не осталось тела, Осталась одна душа. А ты еще улыбаешься И в страхе, чтоб я не грустил, Меня же ободрить стараешься, Шепчешь, что поправляешься И чувствуешь массу сил. А я-то ведь знаю, знаю, Сколько тут ни хитри, Что боль, эта гидра злая, Грызет тебя изнутри. Гоню твою боль, заклинаю И каждый твой вздох ловлю. Мама моя святая, Прекрасная, золотая, Я жутко тебя люблю! Дай потеплей укрою Крошечную мою, Поглажу тебя, успокою И песню тебе спою. Вот так же, как чуть устало, При южной огромной луне В детстве моем, бывало, Ты пела когда-то мне… Пусть трижды болезнь упряма, Мы выдержим этот бой. Спи, моя добрая мама, Я здесь, я всегда с тобой. Как в мае все распускается И зреет завязь в цветах, Так жизнь твоя продолжается В прекрасных твоих делах. И будут смеяться дети, И будет гореть звезда, И будешь ты жить на свете И радостно, и всегда!

1984

В звездный час

Как загадочные гномики, Чуть пробил полночный час, Сели сны на подоконники Вдоль всей улицы у нас. Сели чинно и торжественно, Щуря мудрые зрачки, И, раскланявшись, приветственно Приподняли колпачки. Попищали, как комарики, — И конец. Пора за труд! По волшебному фонарику Из карманов достают. Прямо в душу направляется Луч, невидимый для глаз. Сновиденье начинается, То, какое назначается Человеку в этот час. У лучей оттенки разные: Светлый, темный, золотой. Сны веселые и страшные Видят люди в час ночной. Я не знаю, чьим велением Луч мне светит в тишине, Только в каждом сновидении Ты являешься ко мне. И, не споря, не преследуя, Я смотрю в твой строгий взгляд, Будто, сам того не ведая, В чем-то вечно виноват. Хоть вина моя, наверное, Только в том, что все терплю, Что тебя давно и верно я До нелепого люблю! Как легко ты можешь темное Сделать ярким навсегда: Снять лишь трубку телефонную И сквозь даль и мглу бессонную В первый раз мне крикнуть: — Да! В переулок звезды грохнутся Звоном брызнувших монет. Дрогнет сердце, полночь кончится, В окна кинется рассвет. Удирай же, сон загадочный, В реку, в облако, в траву, Ибо в мире самый радостный, Самый песенный и сказочный — Сон, пришедший наяву!

1964

Древнее свидание

В далекую эру родной земли, Когда наши древние прародители Ходили в нарядах пещерных жителей, То дальше инстинктов они не шли. А мир красотой полыхал такою, Что было немыслимо совместить Дикое варварство с красотою, Кто-то должен был победить. И вот, когда буйствовала весна И в небо взвивалась заря крылатая, К берегу тихо пришла она — Статная, смуглая и косматая. И так клокотала земля вокруг В щебете, в радостной невесомости, Что дева склонилась к воде и вдруг Смутилась собственной обнаженности. Шкуру медвежью с плеча сняла, Кроила, мучилась, примеряла, Тут припустила, там забрала, Надела, взглянула и замерла: Ну, словно бы сразу другою стала! Волосы взбила густой волной, На шею повесила, как игрушку, Большую радужную ракушку И чисто умылась в воде речной. И тут, волосат и могуч, как лев, Парень шагнул из глуши зеленой, Увидел подругу и, онемев, Даже зажмурился, потрясенный. Она же, взглянув на него несмело, Не рявкнула весело в тишине И даже не треснула по спине, А, нежно потупившись, покраснела… Что-то неясное совершалось… Он мозг неподатливый напрягал, Затылок поскребывал и не знал, Что это женственность зарождалась. Но вот в ослепительном озаренье Он быстро вскарабкался на курган, Сорвал золотой, как рассвет, тюльпан И положил на ее колени. И, что-то теряя привычно-злое, Не бросился к ней без тепла сердец, Как сделали б дед его и отец, А мягко погладил ее рукою. Затем, что-то ласковое ворча, Впервые не дик и совсем не груб, Коснулся губами ее плеча И в изумленье раскрытых губ… Она пораженно заволновалась, Заплакала, радостно засмеялась, Прижалась к нему и не знала, смеясь, Что это на свете любовь родилась!

1974

Не горюй

Ты не плачь о том, что брошена, Слезы — это ерунда! Слезы, прошены ль, не прошены, — Лишь соленая вода! Чем сидеть в тоске по маковку, «Повезло — не повезло», Лучше стиснуть сердце накрепко, Всем терзаниям назло! Лучше, выбрав серьги броские, Все оружье ахнуть в бой, Всеми красками-прическами Сделать чудо над собой! Коль нашлась морщинка — вытравить! Нет, так сыщется краса! И такое платье выгрохать, Чтоб качнулись небеса! Будет вечер — обязательно В шум и гомон выходи, Подойди к его приятелям И хоть тресни, а шути! Но не жалко, не потерянно (Воевать так воевать!), А спокойно и уверенно: Все прошло — и наплевать! Пусть он смотрит настороженно. — Все в кино? И я — в кино! — Ты ли брошен, я ли брошена — Даже вспомнить-то смешно! Пусть судьба звенит и крутится, Не робей, не пропадешь! Ну а что потом получится И кому придется мучиться — Вот увидишь и поймешь!

Ее любовь

Артистке цыганского театра «Ромэн» Ольге Кононовой

Ах, как бурен цыганский танец! Бес девчонка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза! Сыплют туфельки дробь картечи. Серьги, юбки — пожар, каскад! Вдруг застыла… И только плечи В такт мелодии чуть дрожат. Снова вспышка! Улыбки, ленты. Дрогнул занавес и упал. И под шквалом аплодисментов В преисподнюю рухнул зал… Правду молвить: порой не раз Кто-то втайне о ней вздыхал И, не пряча влюбленных глаз, Уходя, про себя шептал: «Эх, и счастлив, наверно, тот, Кто любимой ее зовет, В чьи объятья она из зала Легкой птицею упорхнет». Только видеть бы им, как, одна, В перештопанной шубке своей, Поздней ночью спешит она Вдоль заснеженных фонарей. Только знать бы им, что сейчас Смех не брызжет из черных глаз И что дома совсем не ждет Тот, кто милой ее зовет. Он бы ждал, непременно ждал! Он рванулся б ее обнять, Если б крыльями обладал, Если ветром сумел бы стать. Что с ним? Будет ли встреча снова? Где мерцает его звезда? Все так сложно, все так сурово, Люди просто порой за слово Исчезали бог весть куда. Был январь, и снова январь… И опять январь, и опять… На стене уж седьмой календарь. Пусть хоть семьдесят — ждать и ждать! Ждать и жить! Только жить не просто: Всю работе себя отдать, Горю в пику не вешать носа, В пику горю любить и ждать! Ах, как бурен цыганский танец! Бес цыганка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза!.. Но свершилось! И мрак суровый Разлетелся! И после зла Все, кто жив, возвратились снова, Правда все же пришла, пришла! Говорят, что любовь цыганок — Только пылкая цепь страстей. Эх вы, злые глаза мещанок, Вам бы так ожидать мужей! Сколько было злых январей… Сколько было календарей… В двадцать три — распростилась с мужем, В сорок — муж возвратился к ней. Снова вспыхнуло счастьем сердце, Не хитрившее никогда. А сединки, коль приглядеться, Так ведь это же ерунда! Ах, как бурен цыганский танец, Бес цыганка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза! И, наверное, счастлив тот, Кто любимой ее зовет!

Поют цыгане

Как цыгане поют — передать невозможно, Да и есть ли на свете такие слова?! То с надрывной тоскою, темно и тревожно, То с весельем таким, что хоть с плеч голова! Как цыгане поют! Нет, не сыщутся выше Ни душевность, ни боль, ни сердечный накал. Ведь не зря же Толстой перед смертью сказал: — Как мне жаль, что я больше цыган не услышу! За окном полыхает ночная зарница, Ветер ласково треплет бахромки гардин. Жмурясь сотнями глаз, засыпает столица Под стихающий рокот усталых машин… Нынче дом мой как бубен гудит молдаванский: Степь да звезды! Ни крыши, ни пола, ни стен… Кто вы, братцы: друзья из театра «Ромэн» Или просто неведомый табор цыганский? Ваши деды в лихих конокрадах ходили, Ваши бабки, пленяя и «Стрельну» и «Яр» Громом песен, купцов, как цыплят, потрошили И хмелели от тостов влюбленных гусар. Вы иные: без пестрых и скудных пожиток, Без колоды, снующей в проворных руках, Без костров, без кнутов, без коней и кибиток, Вы в нейлоновых кофтах и модных плащах. Вы иные, хоть больше, наверное, внешне. Ведь куда б ни вели вас другие пути, Все равно вам на этой земле многогрешной От гитар и от песен своих не уйти! Струны дрогнули. Звон прокатился и стих… И запела, обнявши меня, точно сына, Щуря глаз, пожилая цыганка Сантина Про старинные дроги и пару гнедых. И еще, и еще!.. Звон гитар нарастает, Все готово взлететь и сорваться в ничто! Песня песню кружит, песня песню сжигает Что мне сделать для вас? Ну скажите мне — что?! Вздрогнув, смолкли веселые струны-бродяги Кто-то тихо ответил, смущенно почти: — Золотой, ты прочти нам стихи о дворняге. Ну о той, что хозяин покинул, прочти! Май над миром гирлянды созвездий развесил. Звон гитар… Дрожь серег… Тополиный дурман… Я читаю стихи, я качаюсь от песен, От хмельных, обжигающих песен цыган. Ах вы, песни! Ах, други чавалэ-ромалэ! Что такое привычный домашний уют? Все ничто! Все качнулось на миг и пропало, Только звезды, да ночь, да цыгане поют. Небо красное, черное, золотое… Кровь то пышет, то стынет от острой тоски. Что ж вы, черти, творите со мною такое! Вы же сердце мое разорвали в куски! И навек, и навек эту радость храня, Я целую вас всех и волненья не прячу. Ну а слезы… За это простите меня! Я ведь редко, товарищи, плачу…

Серенада весны

Галине Асадовой

Ну вот и снова грянула весна Под птичьи свиристелки и волынки! Мир вновь как на раскрашенной картинке! Средь красок же всех яростней одна. Вернее, две — зеленая и красная: Рассвет-закат, как апельсинный сок — То брызги, то ликующий поток, — И зелень ослепительно-прекрасная! На ней еще ни пыли, ни жучков, Она сияет первозданной свежестью, Немного клейкой и душистой нежностью Под невесомым снегом облаков… Вот кажется: немного разберись, Затем подпрыгни, разметав ладони, И вместе с ветром унесешься ввысь, И мир в сплошной голубизне потонет!.. Еще порыв! Еще один рывок! И ты — в зените… А в тумане где-то В душистой дымке кружится планета И сматывает в огненный клубок Снопы лучей заката и рассвета. Хватай в ладони синеву небес И, погрузив в нее лицо и душу, Прислушивайся, как ласкают уши И горный ветер, и моря, и лес… И это глупость: будто человек Не в силах ощутить величье мира. Лишь тот живет безрадостно и сиро, Кто в скуку будней погружен навек. Ну, а у нас иной состав крови, И мы — иной закваски и устройства, Сердца у нас с тобой такого свойства, Где и в мороз грохочут соловьи! И нам надежда неспроста дана: Давно ли ты осеннею порою Грустила перед завтрашней весною… А вот смотри: уже опять весна! И кто сказал, что молодость прошла? Ведь мы сдаемся, в сущности, формально, Ну, может статься, в чем-то визуально, Но главных сил судьба не отняла! И разве то бодрячество пустое? Об этом глупо даже говорить, Когда мы ухитряемся с тобою В любые стужи праздники творить! А чтоб с годами нам не погружаться В прострацию ни телом, ни душой, Давай с тобой почаще возвращаться В дни наших ярких праздников с тобой! Красива для других ты или нет, Знай: для меня ты все равно красавица! Ведь если в сердце уже столько лет Горит, ни разу не погаснув, свет, То чувства здесь ни на день не состарятся. И вот еще что непременно знай: Тут нет «словес», здесь все на самом деле. И раз вот так я говорю в апреле — То как же нас еще согреет май! У нас сегодня ранняя весна: В полях под солнцем задышали озими. А мы с тобой… Ну разве же мы поздние, Коль, обнявшись, хмелеем допьяна! И столько, хлопотушечка моя, Ты мне дарила счастья, что в награду Я отдаю и сердце не тая, И песнь души. Считай, что это я Пою тебе в восторге серенаду!