Стихотворения о любви

9 февраля 2000 года Москва

Не уходи из сна моего

Не уходи из сна моего! Сейчас ты так хорошо улыбаешься, Как будто бы мне подарить стараешься Кусочек солнышка самого. Не уходи из сна моего! Не уходи из сна моего! Ведь руки, что так меня нежно обняли, Как будто бы радугу в небо подняли, И лучше их нет уже ничего. Не уходи из сна моего! В былом у нас — вечные расстояния, За встречами — новых разлук терзания, Сплошной необжитости торжество. Не уходи из сна моего! Не уходи из сна моего! Теперь, когда ты наконец-то рядом, Улыбкой и сердцем, теплом и взглядом, Мне мало, мне мало уже всего! Не уходи из сна моего! Не уходи из сна моего! И пусть все упущенные удачи Вернутся к нам снова, смеясь и плача, Ведь это сегодня важней всего. Не уходи из сна моего! Не уходи из сна моего! Во всех сновиденьях ко мне являйся! И днем, даже в шутку, не расставайся, И лучше не сделаешь ничего. Не уходи из сна моего!

1994

Что такое счастье?

Что же такое счастье? Одни говорят: «Это страсти: Карты, вино, увлечения — Все острые ощущения». Другие верят, что счастье — В окладе большом и власти, В глазах секретарш плененных И трепете подчиненных. Третьи считают, что счастье — Это большое участье: Забота, тепло, внимание И общность переживания. По мненью четвертых, это — С милой сидеть до рассвета, Однажды в любви признаться И больше не расставаться. Еще есть такое мнение, Что счастье — это горение: Поиск, мечта, работа И дерзкие крылья взлета! А счастье, по-моему, просто Бывает разного роста: От кочки и до Казбека, В зависимости от человека.

1966

России

Ты так всегда доверчива, Россия, Что, право, просто оторопь берет. Еще с времен Тимура и Батыя Тебя, хитря, терзали силы злые И грубо унижали твой народ. Великая трагедия твоя Вторично в мире сыщется едва ли: Ты помнишь, как удельные князья, В звериной злобе отчие края Врагам без сожаленья предавали?! Народ мой добрый! Сколько ты страдал От хитрых козней со своим доверьем! Ведь Рюрика на Русь никто не звал. Он сам с дружиной Новгород подмял Посулами, мечом и лицемерьем! Тебе ж внушали испокон веков, Что будто сам ты, небогат умами, Слал к Рюрику с поклонами послов: «Идите, княже, володейте нами!» И как случилось так, что триста лет После Петра в России на престоле, — Вот именно, ведь целых триста лет! — Сидели люди, в ком ни капли нет Ни русской крови, ни души, ни боли! И сколько раз среди смертельной мглы Навек ложились в Альпах ли, в Карпатах За чью-то спесь и пышные столы Суворова могучие орлы, Брусилова бесстрашные солдаты. И в ком, скажите, сердце закипело? Когда тебя, лишая всякой воли, Хлыстами крепостничества пороли, А ты, сжав зубы, каменно терпела? Когда ж, устав от захребетной гнили, Ты бунтовала гневно и сурово, Тебе со Стенькой голову рубили И устрашали кровью Пугачева. В семнадцатом же тяжкие загадки Ты, добрая, распутать не сумела: С какою целью и за чьи порядки Твоих сынов столкнули в смертной схватке, Разбив народ на «красных» и на «белых»?! Казалось: цели — лучшие на свете: «Свобода, братство, равенство труда!» Но все богатыри просты, как дети, И в этом их великая беда. Высокие святые идеалы Как пыль смело коварством и свинцом, И все свободы смяло и попрало «Отца народов» твердым сапогом. И все же, все же, много лет спустя Ты вновь зажглась от пламени плакатов, И вновь ты, героиня и дитя, Поверила в посулы «демократов». А «демократы», господи прости, Всего-то и умели от рожденья, Что в свой карман отчаянно грести И всех толкать в пучину разоренья. А что в недавнем прошлом, например? Какие честь, достоинство и слава? Была у нас страна СССР — Великая и гордая держава. Но ведь никак же допустить нельзя, Чтоб жить стране без горя и тревоги! Нашлись же вновь «удельные князья», А впрочем, нет! Какие там «князья»! Сплошные крикуны и демагоги! И как же нужно было развалить И растащить все силы и богатства, Чтоб нынче с ней не то что говорить, А даже и не думают считаться! И сколько ж нужно было провести Лихих законов, бьющих злее палки, Чтоб мощную державу довести До положенья жалкой приживалки! И, далее уже без остановки, Они, цинично попирая труд, К заморским дядям тащат и везут Леса и недра наши по дешевке! Да, Русь всегда доверчива. Все так. Но сколько раз в истории случалось, Как ни ломал, как ни тиранил враг, Она всегда, рассеивая мрак, Как птица Феникс, снова возрождалась! А если так, то, значит, и теперь Все непременно доброе случится, И от обид, от горя и потерь Россия на куски не разлетится! И грянет час, хоть скорый, хоть не скорый, Когда Россия встанет во весь рост. Могучая, от недр до самых звезд, И сбросит с плеч деляческие своры! Подымет к солнцу благодарный взор, Сквозь искры слез, взволнованный и чистый, И вновь обнимет любящих сестер, Всех, с кем с недавних и недобрых пор Так злобно разлучили шовинисты! Не знаю, доживем мы или нет До этих дней, мои родные люди, Но твердо верю: загорится свет, Но точно знаю: возрожденье будет! Когда наступят эти времена? Судить не мне. Но разлетятся тучи! И знаю твердо: правдой зажжена, Еще предстанет всем моя страна И гордой, и великой, и могучей!

1993

Спор о женских сердцах

Приятель мой, сурово сдвинув бровь И осушив цимлянского бокал, Когда заговорили про любовь, С усмешкой назидательно сказал: «Я мало чту романтиков. Прости! А женская любовь — сплошной обман. Я много женщин повстречал в пути И на сто лет, как говорится, пьян! Не веришь? Усмехаешься? Ну что ж! Давай рассудим прямо, хоть сейчас: Где тут сокрыта истина, где — ложь И в чем надежность милых этих глаз?! Вот ты все веришь в чистую любовь. Что будто в ней — вся истина и свет. А я сказал и повторяю вновь: Что бескорыстных чувств на свете нет! Представь: что ты вдруг разорился в мире! Теперь скажи: чтоб жизнь начать с нуля, Кому ты будешь нужен без квартиры, Или без дачи, или без рубля?! Жизнь всюду даже очень непростая. И дамам нужно все без лишних слов! И вот ответь: ну где она, «святая», «Большая и красивая любовь?!!» Вот встреться ты, чтоб идеалам следовать, Хоть с молодою, хоть не с молодой, Но каждая начнет тотчас выведывать: Что у тебя, голубчик, за душой? Прости меня, быть может, за банальность, Но в этой самой жизненной борьбе Им главное — твоя материальность, А душу можешь оставлять себе! И при любом житейском повороте У женщины — один любимый свет: Любовь — лишь позолота на расчете, А деньги — цель, и в этом весь секрет!» Приятель мой сурово рассмеялся И вновь налил игристого бокал. А я все думал, думал и молчал, Но как-то всей душой сопротивлялся… Не спорю: так действительно бывает, И все-таки: ну как же, как же так?! Неужто всюду чувства примеряют, Как в магазине кофту иль пиджак?! И вспомнились военные года: Вот я лежу на койке госпитальной… Чем обладал я, господи, тогда? Бинты, да раны, да удел печальный… Что впереди? Да в общем ничего… Мне — двадцать… Ни профессии, ни денег… Все — дымный мрак… Жизнь — как железный веник Все вымела из завтра моего… И вот, как будто в радужном огне, Сквозь дым тревог, тампонов и уколов Являться стали в госпиталь ко мне Шесть девушек и строгих, и веселых… И вот в теченьи года день за днем, Успев ко мне, как видно, приглядеться, Все шесть, сияя искренним огнем, Мне предложили и себя, и сердце!.. А у меня, я повторяю вновь, Ни денег, ни квартиры, ни работы… А впереди — суровые заботы И все богатства — мысли да любовь! Да, каждая без колебаний шла На все невзгоды, беды и лишенья И, принимая твердое решенье, Ни дач, ни денег вовсе не ждала! Приятель мой задумчиво вздохнул: «Допустим… Что ж… бывают исключенья. К тому ж там — лет военных озаренье. Нет, ты б в другие годы заглянул!» «Да что мне годы! Разные, любые! Неужто жил я где-то на Луне?! Ведь сколько и потом встречались мне Сердца почти такие ж золотые! Вот именно: и души, и глаза Чистейшие! Ни больше и ни меньше! Скажи-ка им про деньги или вещи — Ого, какая б грянула гроза!!! Не спорь: я превосходно понимаю, Что все хотят жить лучше и светлей. Но жить во имя денег и вещей — Такую жизнь с презреньем отрицаю! Конечно, есть корыстные сердца, Которых в мире, может быть, немало, Но как-то жизнь меня оберегала От хищниц и с венцом, и без венца! И все же, должен вымолвить заране, Что исключенье было, что скрывать! Однако же о той фальшивой дряни Я не хотел бы даже вспоминать! Вот ты сказал, что женщины корыстны. Не все, не все, сто тысяч раз не все! А только те, ты понимаешь, те, Чьи мысли — словно кактусы, безлистны. Есть правило, идущее от века, И ты запомни, право же, его: Чем ниже интеллект у человека, И чем бедней культура человека, Тем меркантильней помыслы его!» Приятель грустно молвил: «Как назло Пойди пойми: где хорошо, где скверно? Быть может, нам по-разному везло, Но каждый прав по-своему, наверно!» Он вновь налил фужеры на двоих. «Давай — за женщин! Как, не возражаешь?!» «Согласен!» — я сказал. «Но за каких?» — «Ты это сам прекрасно понимаешь!» Они живут, даря нам светлый пыл, С красивой, бескорыстною душою. Так выпьем же за тех, кто заслужил, Чтобы за них мужчины пили стоя!

7 января 2000 года. Красновидово. Сегодня Иисусу Христу было бы две тысячи лет, а моей маме — девяносто восемь. Великое Рождество

Чудачка

Одни называют ее «чудачкой» И пальцем на лоб — за спиной, тайком. Другие — «принцессою» и «гордячкой». А третьи просто — «синим чулком». Птицы и те попарно летают, Душа стремится к душе живой. Ребята подруг из кино провожают, А эта одна убегает домой. Зимы и весны цепочкой пестрой Мчатся, бегут за звеном звено… Подруги, порой невзрачные просто, Смотришь, замуж вышли давно. Вокруг твердят ей: — Пора решаться, Мужчины не будут ведь ждать, учти! Недолго и в девах вот так остаться! Дело-то катится к тридцати… Неужто не нравился даже никто? — Посмотрит мечтательными глазами: — Нравиться — нравились. Ну и что? — И удивленно пожмет плечами. Какой же любви она ждет, какой? Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада! Красивой-красивой! Большой-большой! А если я в жизни не встречу такой, Тогда мне совсем никакой не надо!»

1964

«Сатана»

Ей было двенадцать, тринадцать — ему, Им бы дружить всегда. Но люди понять не могли, почему Такая у них вражда?! Он звал ее «бомбою» и весной Обстреливал снегом талым. Она в ответ его «сатаной», «Скелетом» и «зубоскалом». Когда он стекло мячом разбивал, Она его уличала. А он ей на косы жуков сажал, Совал ей лягушек и хохотал, Когда она верещала. Ей было пятнадцать, шестнадцать — ему, Но он не менялся никак. И все уже знали давно, почему Он ей не сосед, а враг. Он «бомбой» ее по-прежнему звал, Вгонял насмешками в дрожь. И только снегом уже не швырял И диких не корчил рож. Выйдет порой из подъезда она, Привычно глянет на крышу, Где свист, где турманов кружит волна, И даже сморщится: — У, сатана! Как я тебя ненавижу! А если праздник приходит в дом, Она нет-нет и шепнет за столом: — Ах, как это славно, право, что он К нам в гости не приглашен! И мама, ставя на стол пироги, Скажет дочке своей: — Конечно! Ведь мы приглашаем друзей, Зачем нам твои враги! Ей — девятнадцать. Двадцать — ему. Они студенты уже. Но тот же холод на их этаже, Недругам мир ни к чему. Теперь он «бомбой» ее не звал, Не корчил, как в детстве, рожи. А «тетей Химией» величал И «тетей Колбою» тоже. Она же, гневом своим полна, Привычкам не изменяла: И так же сердилась: — У, сатана! — И так же его презирала. Был вечер, и пахло в садах весной. Дрожала звезда, мигая… Шел паренек с девчонкой одной, Домой ее провожая. Он не был с ней даже знаком почти, Просто шумел карнавал, Просто было им по пути, Девчонка боялась домой идти, И он ее провожал. Потом, когда в полночь взошла луна, Свистя, возвращался назад. И вдруг возле дома: — Стой, сатана! Стой, тебе говорят! Все ясно, все ясно! Так вот ты какой? Значит, встречаешься с ней?! С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной! Не смей! Ты слышишь? Не смей! Даже не спрашивай почему! — Сердито шагнула ближе. И вдруг, заплакав, прижалась к нему: — Мой! Не отдам, не отдам никому! Как я тебя ненавижу!

Ты даже не знаешь

Когда на лице твоем холод и скука, Когда ты живешь в раздраженье и споре, Ты даже не знаешь, какая ты мука, И даже не знаешь, какое ты горе. Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье, А в сердце и свет, и любовь, и участье, Ты даже не знаешь, какая ты песня, И даже не знаешь, какое ты счастье!

1984

Главная сила

Те, кто любовь придумают порой — Живут непрочно, словно на вокзале. А мы любви совсем не выбирали, Любовь сама нас выбрала с тобой. И все же, если честно говорить, То общих черт у нас не так и много. Ведь все они, как говорят, от бога! И ты попробуй их соединить! Ну как тут склеишь: вспыльчивость и твердость? Застенчивость — с уверенной душой? Покорность чьим-то мнениям и гордость? Любовь к вещам — со скромной простотой? Чтобы с субботой слился понедельник, А летний зной — с январским холодком, Наверно, нужен сказочный волшебник Иль птица с огнедышащим пером! Но все твердят: «Волшебники на свете Бывают только в сказках иногда. Ну, а в реальной жизни — никогда! Ведь мы давным-давно уже не дети!» А мы с тобой об эти разговоры, Ей-богу, даже и не спотыкаемся. Мы слушаем и тихо улыбаемся, И не вступаем ни в какие споры. Что ж, мы и впрямь давно уже не дети, У всех свои дела, и быт, и труд, И все же есть волшебник на планете, Он с нами рядом два тысячелетья. Любовь! — Вот так волшебника зовут! А если так, то чудо получается: И там, где песней вспыхнула весна, Все то, что было порознь, сочетается, Различное — легко соединяется, Несовместимость — попросту смешна! Что нам с тобою разница в духовности И споры: «Почему и для чего?» Различия во вкусах или возрасте, Все чепуха, и больше ничего! Да, пусть любой маршрут предназначается, И чувство в каждом разное кипит. Но вот пришел волшебник, и сплавляются Два сердца вдруг в единый монолит! И пусть любые трудности встречаются И бьют порой бураны вновь и вновь, Буквально все проблемы разрешаются, Когда в сердцах есть главное: ЛЮБОВЬ!

24 декабря 1999 г. Москва

Цветочный роман

Как-то раз на веселом апрельском рассвете, Пряча в сердце стесненье и светлый пыл, Он принес ей подснежников нежный букетик И за это признательность заслужил. А потом под стозвонное птичье пенье, Вскинув в мае, как стяг, голубой рассвет, Он принес ей громадный букет сирени, И она улыбнулась ему в ответ. А в июне, сквозь грохот веселых гроз, То смущенно, то радостно-окрыленно Он вручил ей букет из пунцовых роз, И она улыбнулась почти влюбленно. А в июльскую пору цветов и злаков, Когда душу пьянил соловьиный бред, Он принес ей букет из гвоздик и маков, И она покраснела как маков цвет… Август — жатва эмоций для всех влюбленных, Все, что есть — получай! Не робей, не жди! И, увидев горячий костер пионов, Она, всхлипнув, прижала букет к груди! В сентябре уже сыплются листья с кленов, Только чувства все радостней, как на грех! И, под праздник симфонии астр влюбленных, Она тихо сказала: «Ты лучше всех!» Вот и осень. И негде уже согреться… Голый сад отвечает холодным эхом… И тогда он вручил ей навеки сердце! И она засмеялась счастливым смехом… И сказала взволнованно и сердечно: «Знай, я буду тебя до конца любить! И у нас будет счастье с тобою вечно! Но цветы все равно продолжай дарить…»

6 декабря 1999 г. Москва

Девушка и лесовик (Сказка-шутка)

На старой осине в глуши лесной Жил леший, глазастый и волосатый. Для лешего был он еще молодой — Лет триста, не больше. Совсем незлой, Задумчивый, тихий и неженатый. Однажды у Черных болот, в лощине, Увидел он девушку над ручьем — Красивую, с полной грибной корзиной И в ярком платьице городском. Видать, заблудилась. Стоит и плачет. И леший вдруг словно затосковал… Ну как ее выручить? Вот задача! Он спрыгнул с сучка и, уже не прячась, Склонился пред девушкой и сказал: — Не плачь! Ты меня красотой смутила. Ты — радость! И я тебе помогу! — Девушка вздрогнула, отскочила, Но вслушалась в речи и вдруг решила: «Ладно. Успею еще! Убегу!» А тот протянул ей в косматых лапах Букет из фиалок и хризантем. И так был прекрасен их свежий запах, Что страх у девчонки пропал совсем… Свиданья у девушки в жизни были. Но если по-честному говорить, То, в общем, ей редко цветы дарили И радостей мало преподносили, Больше надеялись получить. А леший промолвил: — Таких обаятельных Глаз я нигде еще не встречал! — И дальше, смутив уже окончательно, Тихо ей руку поцеловал. Из мха и соломки он сплел ей шляпу. Был ласков, приветливо улыбался. И хоть и не руки имел, а лапы, Но даже «облапить» и не пытался. Донес ей грибы, через лес провожая, В трудных местах впереди идя, Каждую веточку отгибая, Каждую ямочку обходя. Прощаясь у вырубки обгоревшей, Он грустно потупился, пряча вздох. А та вдруг подумала: «Леший, леший, А вроде, пожалуй, не так и плох!» И, пряча смущенье в букет, красавица Вдруг тихо промолвила на ходу: — Мне лес этот, знаете, очень нравится, Наверно, я завтра опять приду! Мужчины, встревожьтесь! Ну кто ж не знает, Что женщина, с нежной своей душой, Сто тысяч грехов нам простит порой, Простит, может, даже ночной разбой! Но вот невнимания не прощает… Вернемся же к рыцарству в добрый час И к ласке, которую мы забыли, Чтоб милые наши порой от нас Не начали бегать к нечистой силе!

1973

Трусиха

Шар луны под звездным абажуром Озарял уснувший городок. Шли, смеясь, по набережной хмурой Парень со спортивною фигурой И девчонка — хрупкий стебелек. Видно, распалясь от разговора, Парень между прочим рассказал, Как однажды в бурю ради спора Он морской залив переплывал. Как боролся с дьявольским теченьем, Как швыряла молнии гроза. И она смотрела с восхищеньем В смелые горячие глаза… А потом, вздохнув, сказала тихо: — Я бы там от страха умерла. Знаешь, я ужасная трусиха, Ни за что б в грозу не поплыла! Парень улыбнулся снисходительно, Притянул девчонку не спеша И сказал: — Ты просто восхитительна, Ах ты, воробьиная душа! Подбородок пальцем ей приподнял И поцеловал. Качался мост, Ветер пел… И для нее сегодня Мир был сплошь из музыки и звезд! Так в ночи по набережной хмурой Шли вдвоем сквозь спящий городок Парень со спортивною фигурой И девчонка — хрупкий стебелек. А когда, пройдя полоску света, В тень акаций дремлющих вошли, Два плечистых темных силуэта Выросли вдруг как из-под земли. Первый хрипло буркнул: — Стоп, цыпленки! Путь закрыт, и никаких гвоздей! Кольца, серьги, часики, деньжонки — Все, что есть, на бочку, и живей! А второй, пуская дым в усы, Наблюдал, как, от волненья бурый, Парень со спортивною фигурой Стал, спеша, отстегивать часы. И, довольный, видимо, успехом, Рыжеусый хмыкнул: — Эй, коза! Что надулась?! — и берет со смехом Натянул девчонке на глаза. Дальше было все, как взрыв гранаты: Девушка беретик сорвала И словами: — Мразь! Фашист проклятый! — Как огнем, детину обожгла. — Наглостью пугаешь? Врешь, подонок! Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь! — Голос рвется, яростен и звонок: — Нож в кармане? Мне плевать на нож! За убийство «стенка» ожидает. Ну а коль от раны упаду, То запомни: выживу, узнаю! Где б ты ни был — все равно найду! И глаза в глаза взглянула твердо. Тот смешался: — Ладно… Тише, гром… — А второй промямлил: — Ну их к черту! — И фигуры скрылись за углом. Лунный диск, на млечную дорогу Выбравшись, шагал наискосок И смотрел задумчиво и строго Сверху вниз на спящий городок. Где без слов по набережной хмурой Шли, чуть слышно гравием шурша, Парень со спортивною фигурой И девчонка — «слабая натура», «Трус» и «воробьиная душа».