Стихотворения о любви

4

Бьет ветер дорожный в лицо и ворот. Иная судьба. Иные края. Прощай, мой красивый уральский город, Детство мое и песня моя! Снежинки, как в медленном танце, кружатся, Горит светофора зеленый глаз. И вот мы идем по знакомой улице Уже, вероятно, в последний раз… Сегодня не надо бездумных слов, Сегодня каждая фраза значительна. С гранита чугунный товарищ Свердлов Глядит на нас строго, но одобрительно. Сегодня хочется нам с тобой Сказать что-то главное, нужное самое! Но как-то выходит само собой, Как будто назло, не про то, не про главное. А впрочем, зачем нам сейчас слова?! Ты видишь, как город нам улыбается, И первая встреча у нас жива, И все хорошее продолжается… Ну вот перекресток и твой поворот. Снежинки печально летят навстречу… Конечно, хорошее все живет, И все-таки это последний вечер. Небо от снега белым-бело… Кружится в воздухе канитель… Что это мимо сейчас прошло: Детство ли? Юность? Или метель? Помню проулок с тремя фонарями И фразу: — Прощай же… Пора… Пойду… — Припала дрогнувшими губами И бросилась в снежную темноту. Потом задержалась вдруг на минутку: — Прощай же еще раз. Счастливый путь! Не зря же имя мое — Незабудка. Смотри, уедешь — не позабудь! Все помню: в прощальном жесте рука, Фигурка твоя, различимая еле, И два голубых-голубых огонька, Горящих сквозь белую мглу метели… И разве беда, что пожар крови Не жег нас средь белой, пушистой снежности? Ведь это не строки о первой любви, А строки о первой мальчишьей нежности.

5

Катится время! Недели, недели… То снегом, то градом стучат в окно. Первая встреча… Наши метели… Когда это было: вчера? Давно? Тут словно бы настежь раскрыты шторы, От впечатлений гудит голова: Новые встречи, друзья и споры, Вечерняя в пестрых огнях Москва. Но разве первая нежность сгорает? Недаром же сердце иглой кольнет, Коль где-то в метро или в давке трамвая Вдруг глаз голубой огонек мелькнет… А что я как память привез оттуда? Запас сувениров не сверхбольшой: Пара записок, оставшихся чудом, Да фото, любительский опыт мой. Записки… Быть может, смешно немножко, Но мне, будто люди, они близки. Даже вон та: уродец на ножках И подпись: «Вот это ты у доски!» Где ты сейчас? Велики расстоянья, Три тысячи верст между мной и тобой. И все же не знал я при расставанье, Что снова встретимся мы с тобой! Но так и случилось, сбылись чудеса, Хоть времени было — всего ничего… Проездом на сутки. На сутки всего! А впрочем, и сутки не полчаса. И вот я иду по местам знакомым: Улица Ленина, мединститут, Здравствуй, мой город, я снова дома! Пускай хоть сутки, а снова тут. Сегодня я вновь по-мальчишьи нежный. Все то же, все так же, как той зимой. И только вместо метели снежной — Снег тополей да июльский зной. Трамвай, прозвенев, завернул полукругом, А вон, у подъезда, худа, как лоза, Твоя закадычнейшая подруга Стоит, изумленно раскрыв глаза. — Приехал? — Приехал. — Постой, когда? Ну рад, конечно? — Само собой. — Вот это встреча! А ты куда? А впрочем, знаю… И я с тобой! Пойми, дружище, по-человечьи: Ну как этот миг без меня пройдет? Такая встреча, такая встреча! Да тут рассказов на целый год. Постой-ка, постой-ка, а как это было?.. Что-то мурлыча перед окном, Ты мыла не стекла, а солнце мыла, В ситцевом платье и босиком. А я, прикрывая смущенье шуткой, С порога басом проговорил: — Здравствуй, садовая Незабудка! Вот видишь, приехал, не позабыл. Ты обернулась… На миг застыла, Радостной синью плеснув из глаз. Застенчиво ворот рукой прикрыла И кинулась в дверь: — Я сейчас, сейчас! И вот, нарядная, чуть загорелая, Стоишь ты, смешинки тая в глазах, В цветистой юбочке, кофте белой И белых туфельках на каблучках… — Ты знаешь, — сказал я, — когда-то в школе… Ах, нет… Даже, видишь, слова растерял… Такой повзрослевшей, красивой, что ли, Тебя я ну просто не представлял. Ты просто опасная! Я серьезно. Честное слово, искры из глаз. — Ну что ж, — рассмеялась ты, — в добрый час! Тогда влюбляйся, пока не поздно… Внизу, за бульваром, в трамвайном звоне Знойного марева сизый дым, А мы стоим на твоем балконе И все друг на друга глядим… глядим… Кто знает, возможно, что ты или я Решились бы что-то поведать вдруг, Но тут подруга вошла твоя. Зачем только Бог создает подруг?! Как часто бывает, что двое порой Вот-вот что-то скажут сейчас друг другу, Но тут будто черт принесет подругу — И все! И конец! Хоть ступай домой! А впрочем, я, кажется, не про то. Как странно: мы взрослые, нам по семнадцать! Теперь мы, наверное, ни за что, Как встарь, не решились бы поцеловаться. Пух тополиный летит за плечи… Темнеет. Бежит в огоньках трамвай. Вот она, наша вторая встреча… А будет ли третья? Поди узнай. Не то чтоб друзья и не то чтоб влюбленные, Так кто же, по сути-то, мы с тобой? Глаза твои снова почти зеленые С какою-то новою глубиной. Глаза эти смотрят чуть-чуть пытливо С веселой нежностью на меня. Ты вправду ужасно сейчас красива В багровых, тающих бликах дня. А где-то о рельсы колеса стучатся, Гудят беспокойные поезда… Ну вот и настало время прощаться… Кто знает, увидимся ли когда? Знакомая, милая остановка! Давно ли все сложности были — пустяк! А тут вот вздыхаю, смотрю неловко: Прощаться за руку или как? Неужто вот эти светлые волосы, И та вон мигнувшая нам звезда, И мягкие нотки грудного голоса Уйдут и забудутся навсегда? Помню, как были глаза грустны, Хоть губы приветливо улыбались. Эх, как бы те губы поцеловались, Не будь их хозяева так умны!.. Споют ли когда-нибудь нам соловьи? Не знаю. Не ставлю заранее точек. Без нежности нет на земле любви, Как нет и листвы без весенних почек. Пусть все будет мериться новой мерой, Новые встречи, любовь, друзья… Но радости этой, наивной, первой, Не встретим уж больше ни ты, ни я… — Прощай! — И вот уже ты далека, Фигурка твоя различима еле, И только два голубых огонька В густой тополиной ночной метели. Они все дальше, во мраке тая… Эх, знать бы тогда о твоей судьбе! Я, верно бы, выпрыгнул из трамвая, Я б кинулся снова назад, к тебе!.. Но старый вагон поскрипывал тяжко, Мирно позванивал и бежал, А я все стоял и махал фуражкой И ничего, ничего не знал.

6

Столько уже пробежало лет, Что, право же, даже считать не хочется. Больше побед или больше бед? Пусть лучше другими итог подводится. Юность. Какою была она? Ей мало, признаться, беспечно пелось. Военным громом опалена, Она, переплавясь, шагнула в зрелость. Не ведаю, так ли, не так я жил, Где худо, где правильно поступая? Но то, что билет комсомольский носил Недаром, вот это я твердо знаю! Так и не встретились мы с тобой! Я знал: ты шагаешь с наукой в ногу, С любовью, друзьями, иной судьбой, А я, возвратившись с войны домой, Едва начинал лишь свою дорогу. Но нет за тобой никакой вины, И сам ведь когда-то не все приметил: Письмо от тебя получил до войны, Собрался ответить и… не ответил… Успею! Мелькали тысячи дел, Потом сирены надрыв протяжный. И не успел, ничего не успел. А впрочем, теперь уже все неважно! Рассвет надо мной полыхал огнем, И мне улыбнулись глаза иные, Совсем непохожие, не такие… Но песня сейчас о детстве моем! Не знаю, найдутся ли в мире средства, Чтоб выразить бьющий из сердца свет, Когда ты идешь по улицам детства, Где не жил и не был ты столько лет! Под солнцем витрины новые щурятся, Мой город, ну кто бы тебя узнал?! Новые площади, новые улицы, Новый, горящий стеклом вокзал. Душа — как шумливая именинница, Ей тесно сегодня в груди моей. Сейчас только лоск наведу в гостинице И буду обзванивать всех друзей. А впрочем, не надо, не так… не сразу… Сначала — к тебе. Это первый путь. Вот только придумать какую-то фразу, Чтоб скованность разом как ветром сдуть. Но вести, как видно, летят стрелой, И вот уже в полдень, почти без стука, Врывается радостно в номер мой Твоя закадычнейшая подруга. — Приехал? — Приехал. — Постой, когда? — Вопросы сыплются вперебой. Но не спросила: — Сейчас куда? — И не добавила: — Я с тобой! — Сколько же, сколько промчалось лет! Я слушаю, слушаю напряженно: Тот — техник, а этот уже ученый, Кто ранен, кого уж и вовсе нет… Голос звучит то светло, то печально, Но отчего, отчего, отчего В этом рассказе, таком пространном, Нету имени твоего?! Случайность ли? Женское ли предательство? Иль попросту ссора меж двух подруг? Я так напрямик и спросил. И вдруг Какое-то странное замешательство… Сунулась в сумочку за платком, Спрятала снова и снова вынула… — Эх, знаешь, беда-то какая! — и всхлипнула. — Постой, ты про что это? Ты о ком?! Фразы то рвутся, то бьют, как копыта: — Сначала шутила все сгоряча… Нелепо! От глупого аппендицита… Сама ведь доктор… И дочь врача… Слетая с деревьев, остатки лета Кружатся, кружатся в безутешности… Ну вот и окончилась повесть эта О детстве моем и о первой нежности. Все будет: и песня, и новые люди, И солнце, и мартовская вода, Но третьей встречи уже не будет, Ни нынче, ни завтра и никогда… Дома, как гигантские корабли, Плывут за окошком, горя неярко, Да ветер чуть слышно из дальней дали Доносит оркестр из летнего парка… Промчалось детство, ручьем прозвенев… Но из ручьев рождаются реки. И первая нежность — это запев Всего хорошего в человеке. И памятью долго еще сберегаются: Улыбки, обрывки наивных фраз. Ведь если песня не продолжается — Она все равно остается в нас! Нет, не гремели для нас соловьи. Никто не познал и уколов ревности. Ведь это не строки о первой любви, А строки о первой и робкой нежности. Лишь где-то плывут, различимые еле: В далеком, прощальном жесте рука Да два голубых-голубых огонька В белесой, клубящейся мгле метели…

1967

Разговор по существу

— Ты на меня рассердился снова, Назвал недотрогой, достал табак. А я… Я на все для тебя готова, Вот женимся только, и, честное слово, Ну что ты ни скажешь — все будет так! Он усмехнулся: — Не в этом дело! Прости, если я повторяю вновь. Ты просто постичь еще не сумела, Какое большое слово — любовь! Все эти ЗАГСы — одни формальности, Сердце ж свободно от всяких уз. И я хоть в аду утверждать берусь: Важно, чтоб чувства сберечь в сохранности. Есть в тебе что-то чуть-чуть забавное, И ты уж слушай меня всегда: Взаимный огонь — это самое главное, А брак — устарелая ерунда! Она кивнула: — Ну да, конечно. Я вправду, наверно, смешней детей! Главное — это огонь сердечный. Ты прав. Ты же опытней и умней. С моей доверчивою натурой Так трудно правильный путь найти. Вот так и жила бы я дура дурой, Когда бы не ты на моем пути! Зато уж теперь все легко и ясно, И золотые твои слова. И я… Я на все для тебя согласна, Вот только ты все же женись сперва.

1970

Он ей восхищенно цветы дарил…

Он ей восхищенно цветы дарил, Она — с усмешкою принимала. Он о любви ей своей твердил, Она — снисходительно разрешала. Вот так и встречались: огонь и лед. Она всему улыбалась свету, Его же почти не брала в расчет: Скажет: приду! А сама не придет. Он к ней, а любимой и дома нету… Он пробовал все: и слова и ласки, И вновь за букетом дарил букет. Но все понапрасну: держась по-царски, Она лишь смеялась ему в ответ. И вдруг — как включили обратный ход: «Царица», забыв про свою корону, То письма ему сердитые шлет, То требует вечером к телефону. Но что за причина сердечной вьюги?.. Ответ до смешного, увы, простой. Он взял и сказал: — Ну и шут с тобой! — И ходит с цветами к ее подруге.

1970

Женская логика

— Прости меня, — промолвила она, — Но ты меня немного обижаешь, Все время вот целуешь, обнимаешь, Как будто я иначе не нужна! Он покраснел: — Ну, да… Но если любишь? Ведь сердце же колотится в груди! Как усидеть? — А ты вот усиди! Не то все сам немедленно погубишь. Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина. Вы все, мужчины, низменны навек! Пойми: перед тобою человек, А ты во мне все время видишь женщину. Я о таком на свете понаслышана, Что ты со мной и спорить не берись! — Ну, хорошо… Я понял… Не сердись… Пускай все будет тихо и возвышенно. И впрямь, отныне — ни обид, ни ссор. Бежали дни и назначались встречи. Он стал почти ручным и каждый вечер Вел умный и красивый разговор. Она же, хоть и счастлива была, Но постепенно словно бы темнела. Все реже улыбалась, похудела И вдруг (совсем немыслимое дело!) Взяла и на свиданье не пришла… Он позвонил: — В чем дело? Почему? — Ах, почему? Спасибо за беседы! А я не тумба! Хватит! Не приеду! — Она сквозь слезы крикнула ему. — Ведь это же издевка и тоска! Скажи, какой красноречивый книжник! Я, как ни странно, женщина пока, А ты… а ты… бесчувственный булыжник!

1970

* * *

Бывают в жизни отношения странные: Сегодня вместе. Завтра — нет уже… А у тебя прописка постоянная В моей простой, но искренней душе. Гори же в ней, как яркая звезда, Но будь и ты надежною всегда!

9 февраля 1999 г. Москва

Маленький гимн жене

Галине Асадовой

Она потому для меня жена, Что кроме нежности до рассвета, Была она свыше одарена Стать другом и верным плечом поэта. Конечно, быть нежной в тиши ночей Прекрасно. Но это умеют многие. Но вот быть плечом на крутой дороге, Любовью и другом в любой тревоге — Это редчайшая из вещей! А впрочем, о чем разговор? К чему? Ведь это постигнет отнюдь не каждый. Понять меня сможет лишь тот, кому Вот так же, как мне, повезет однажды. Сказал и подумал: хватил же я! Ну разве другим мой совет поможет! Ведь женщин таких, как жена моя, И нет, да и быть на земле не может!

12 апреля 1990 г. День космонавтики Переделкино

Любовь или рай?

Любовь! А когда она началась? Уверен: еще с Адама и Евы, С тех, кто сердец великую власть Вознес, никаких угроз не страшась, Над всеми громами святого гнева. Ведь чем был библейский этот Эдем (Еще он известен как Божий Рай)? Здесь каждый навек был одарен всем — Живи себе всласть и забот не знай! С утра, лишь открыл молодые вежды — Вокруг красота: вода и еда! Такая теплынь, что смешны одежды, И больше того: ни к чему надежды, Все радости — рядом и навсегда! И фрукты вокруг величайшей сладости, Купанье, цветы и небесный свет… И только единственной нету радости — Той, на которую лег запрет. Как ценности жизни определялись? Не ясно. Скажите: каким путем Все радости — радостями считались, И только вот эта звалась грехом? Налево — Любовь, а направо — Рай: Любовь — это праздник и сто мучений, А Рай — сто блаженств без любви волнений, А значит, продумай все и решай. При этом одно еще не забудь (История, в сущности, быстротечна): Земная Любовь — это краткий путь, А Рай — есть блаженство, что длится вечно. И вот, у звездных стоя весов, Два предка в лучах серебристой пыли На чашу с горящим словом «Любовь» Сердца свои радостно положили. Сегодня нам Рай и во сне не снится. Века пролетают над головой… Так вправе ли мы над собой глумиться И часто по-пошлому относиться К любви, что досталась такой ценой?! И, право, на этот прямой вопрос Неплохо б, чтоб все мы себе сказали: Уж если мы Рай на Любовь сменяли, Тогда и давайте любить всерьез!

1991

* * *

Женщина, если в нее влюбились, От радости вспыхнет, как маков цвет. При этом все женщины с юных лет На жен и любовниц всегда делились. В чем разница? Трудно ли уяснить?! Тут полный контраст: и душа, и кровь — Любовница дарит свою любовь, Жена — позволяет себя любить. Но втайне у этой, как и у той, Великою завистью сердце полнится: Любовнице хочется стать женой, Жене — непременно побыть в любовницах. И если желания их сбываются, То жизнь обретает обратный ход: Они как бы вдруг ролями меняются, И все происходит наоборот. Свершилось! Окончились все бессонницы! Отныне получено все сполна: Любовница — это теперь жена, Жена — наконец-то уже любовница! А дальше у этой, как и у той, Извечною завистью сердце полнится: Любовнице хочется стать женой, Жене — обязательно стать любовницей… Но пусть благородный упрек замрет, Сам Бог ведь придумал запретный плод!

1991

Наивность

Сколько я прочел на свете строк О любви, как плетью оскорбленной, О любви, безжалостно сожженной, Из сплошных терзаний и тревог. Сколько раз я слышал от друзей О разбитом на осколки счастье И о злой или холодной власти, В пешки превращающей людей. И тогда мне думалось невольно: Пусть не все я знаю на земле, Но в науке о добре и зле Преуспел я нынче предовольно. — Что мне зло и хитрости ужи! — Думал я в самовлюбленном барстве. Знал. И слова тут мне не скажи! А споткнулся на глупейшей лжи И на примитивнейшем коварстве… Что ж, пускай! Не загрохочет гром, И звезда не задрожит в эфире. Просто помнить следует о том, Что одним доверчивым ослом Стало больше в этом славном мире!